Несколько лет назад в журнале «Крынiца» был напечатан портрет автора анонимной поэмы «Сказ пра Лысую гару». На снимке читатели могли лицезреть спину в светлом плаще и шляпу возможного автора — или одного из авторов... И только недавно открылось: для снимка позировал известный белорусский поэт, прозаик и переводчик Микола Аврамчик, заслуженный работник культуры Республики Беларусь, лауреат Литературной премии имени Янки Купалы, почетный гражданин Бобруйщины.
14 января Миколе Аврамчику исполняется 85 лет.
Мамины сказки
А начиналось все, возможно, с того, что мать деревенского паренька из–под Бобруйска прислуживала в имении, хозяин которого дружил с соседом, женатым на внучке Пушкина. Именно на деньги потомков Пушкина была построена школа, в которой учился Микола Аврамчик, церковь, в которой его крестили... Хранились в имении книги великого поэта... Наверное, молодая батрачка их читала. Во всяком случае, Николай Яковлевич вспоминает, что первые сказки, услышанные от матери, это были сказки Пушкина...
Настали иные времена. Рабоче–крестьянская молодежь получила возможность учиться. Микола Аврамчик становится студентом Минского пединститута. Он активно пишет, печатается, параллельно работает в изданиях. Культурная жизнь кипела. Однако 30–е годы в истории белорусской литературы остались черными воспоминаниями. Не могу не спросить Миколу Аврамчика: как воспринимались аресты и расстрелы литераторов?
— Была тогда вера в справедливость, в Сталина. Тот же Михась Чарот написал в своем стихотворении: «Суровы прыгавар падпiсываю першы»... А потом его тоже расстреляли. Только Владислава Францевна, жена Янки Купалы, уже в 50–х рассказывала мне про репрессии...
Муса Джалиль и генерал–предатель
Микола Аврамчик принадлежит к фронтовому поколению писателей. Он вспоминает друзей–поэтов: Микола Сурначев погиб в 5 километрах от Берлина, Алексей Коршак, разведчик стрелковой части, — в Восточной Пруссии. Аркадий Гейне — в Сталинграде... Владимир Рагуцкий — в 1941–м, где–то на западной границе... Еврейский поэт Геннадий Шведик — на Западном фронте.
Когда в Москве начали формироваться дивизионы «катюш», туда отбирали комсомольцев, студентов последних курсов институтов. Так Микола Аврамчик стал артиллеристом. И уже в 1942 году был Западный фронт. Судьба сложилась так, что попал молодой поэт в состав 2–й ударной армии, которой командовал печально известный командарм Власов. Кстати, политруком Миколы Аврамчика был татарский поэт Муса Джалиль.
Горечь поражения, окружение... Миколу Аврамчика захватили в плен испанцы из «Голубой дивизии». Его ждало несколько пересыльных лагерей. Из первого убежал — пленных вывели на поле убирать капусту. Но далеко уйти не удалось. «Шталаг» в Германии, каменноугольные шахты в Руре... Голод, избиения, непосильная работа. Каждый месяц из лагеря увозили 30 — 40 человек, больных туберкулезом, — умирать. Микола Аврамчик заболел шахтерской лихорадкой. Его увезли, подлечили. И отправили назад, к месту работы. Поезд неожиданно остановился...
— Вагон набит пленными, как селедкой. Я — возле самых дверей, прижатый к ним лицом. Двери открываются, немецкий солдат спрашивает моего соседа: «Кто ты?» Тот отвечает: «Рабочий». Немец скривился, смотрит на меня. Я понял, нужно отвечать что–то другое, говорю: «Бауэр», то есть крестьянин. Немец меня за руку выдернул из вагона, двери закрылись, и поезд сразу же ушел.
Так пленный солдат попал в качестве рабсилы к немецкому фермеру. Благодаря этому и выжил — рудники означали верную смерть.
Уцелевшая зачетка и тень прошлого
Аврамчика освободили англичане. Через месяц он возвращается в Красную Армию. В Белостоке побывавших в плену «отсортировали», и поехали «запятнавшие себя» солдаты кто в Сибирь, кто на Урал... Микола Аврамчик попал в Донбасс. Мог там остаться навсегда. Но Сталин распорядился немедленно вернуть к месту учебы студентов четвертого курса педагогических институтов — не хватало учителей. Под этот указ подпадал и молодой белорусский поэт. Каким–то чудом у него даже сохранились зачетная книжка и студенческий билет — были при нем и на фронте, и в немецких рудниках, и в Донбассе...
Так Микола Аврамчик вернулся в Минск.
Поэт активно включается в литературную жизнь. Учится на журфаке, работает в редакциях. У него много друзей — Иван Шамякин, Пимен Панченко, Иван Мележ, Янка Брыль, Аркадий Кулешов. Но тень подозрения не исчезает — был в плену... Микола Аврамчик стал «невыездным». После возвращения на родину его уже ни разу не выпустили за границу Советского Союза. В партию тоже путь был заказан.
— Я был близок с Кулешовым, но когда прислал ему из Донбасса десятка полтора стихов, он побоялся мне ответить. Отдал мужу своей сестры, писателю Алексею Зарицкому, тот и упомянул о них в газете «Лiтаратура i мастацтва».
Лысая гора и ее подземные лабиринты
То, что автор «Сказа пра Лысую гару» долгие годы оставался анонимным, неудивительно: в поэме «припечатывались» многие известные личности. Но вот когда о поэме стали свободно дискутировать, произошел конфуз. Объявились сразу два автора: Гилевич и Аврамчик. Нил Гилевич утверждал, что он — основной автор, а Аврамчику принадлежат только пару строк. Микола Аврамчик в свою очередь высказался весьма резко в адрес соавтора, обвиняя в стремлении «потянуть на себя одеяло».
— Каждую строфу, за исключением нескольких фрагментов, мы писали вместе, — говорит Микола Аврамчик. — В конце концов, я был редактором отдела поэзии «Маладосцi». Это Гилевич носил мне свои стихи, а не я ему! Зачем бы я стал перепечатывать на своей машинке и рассылать его поэму? Идея написания принадлежала моему соавтору. Я особо не загорелся, видимо, было у меня предчувствие не связываться... Но Гилевич пришел, принес первые двадцать строк, сели мы за стол у меня на квартире и начали сочинять.
— Вот так вместе и писали, бок о бок?
— Почему вас это удивляет? Поэму «Страшная месть», сюжет которой — минская легенда об ассенизаторе, залившем квартиру неверной возлюбленной цистерной известно чего, писали четверо: я, русский поэт Дмитрий Ковалев, Владимир Карпов и Адам Русак. Среди них, кстати, не было ни юмористов, ни сатириков. «Вадзяную паэму» сочиняли 8 авторов. А «Сказ пра Лысую гару» — это уровень настенной газеты. Правда, есть там классические строфы. Неловко теперь за многое, например за то, что столько места уделено теме... удобрений для писательских соток. Нил Гилевич рассердился на меня, что я в интервью для «Крынiцы» сказал, что эта поэма — «раешник». Но это так и есть. В «Крынiцу» я пошел, потому что меня «высчитали» как автора «Лысай гары». Я позвонил Гилевичу, тот посоветовал идти: это же возможность напечатать «каноничный» вариант поэмы! Но то, что я сфотографировался, хоть и со спины, ему не понравилось. А ведь я предлагал ему: давай встанем на писательском собрании, признаемся, что мы — авторы «Сказа», посмеемся, попросим прощения у тех, кого обидели... Отказывался. Может, ждал, пока меня не станет? А тут еще позвонили с одной радиостанции, попросили моего комментария к статье Гилевича, где он говорил о своем абсолютном авторстве. Я и сказал, что морду побью ему. Оказывается, все записывалось на диктофон и прозвучало в эфире. Потом нас приглашали на «круглый стол», так Гилевич не пришел, наверное, подумал, что я действительно его побью.
Розыгрыш от Аврамчика
Между прочим, Микола Аврамчик не случайно оказался замешан в истории со «Сказам» — он всегда славился в литераторской среде веселыми розыгрышами. Например, Рыгора Бородулина Аврамчик вызывал по телефону на военные сборы, представившись сотрудником военкомата. По телефону же позвонил поэту Анатолию Сербантовичу, напечатавшему в соавторстве с Василем Макаревичем репортаж о шахтерах Солигорска: объявил от имени солигорцев о недостоверных фактах в материале. Розыгрыш имел убийственную силу, поскольку оказалось, что ни один из авторов репортажа в Солигорске не был. Хорошо, что шутник сразу же признался.
Танцоры и певцы уходят со сцены... И часто — из истории. Писатель остается писателем всегда. И если это настоящий писатель, то это еще и история.
