С тех пор как бродячая труппа актеров под руководством Владимира Кумельского создала в Бобруйске Государственный русский драматический театр, прошел не один десяток лет. В разные годы у него менялись и прописка, и название. Нынче это — Национальный академический драматический театр имени М.Горького. 30 ноября он отмечает 80–летний юбилей.
Деньки в Русском, так по традиции мы продолжаем его называть, теперь жаркие: подготовка к торжеству. Директор Эдуард Герасимович меня заверил: «Мы — во всеоружии!» Что ж, высокий статус обязывает. Так надо все умно обставить, чтобы с креативом, с чувством и развлекательно.
А осень у горьковцев выдалась хлопотной: юбилеи народных артистов Беллы Масумян и Бориса Луценко, Национальная театральная премия–2012. На выпуске — сказка «Волшебные кольца Альманзора» Тамары Габбе. И праздничный вечер с обязательным капустником, столь любимым публикой, обещан.
Да, 80 лет — замечательный повод говорить о театре, не стесняясь возвышенных слов. Они прозвучат с горьковской сцены от руководства страны в приветственном адресе, от общественных организаций, коллег. Люди, конечно, порадуются возможности выказать труппе респект и любовь. Ту, которая, восхищаясь успехами, умеет прощать и оправдывать. Русский продолжает развиваться, несмотря на солидный возраст. Однако оставим будням и критикам разбираться в огрехах. Мы же настроены на праздник.
С Эдуардом Герасимовичем, заслуженным деятелем культуры, а также с главным режиссером Сергеем Ковальчиком мы беседуем в приподнятом мажорном настроении. Касаемся важных вещей, благодаря которым в театре имеются и актерские награды, и другие достижения, и возможность красиво встречать юбилеи. А еще говорим о том глубинном, без чего не может состояться искусство: о духовности, вектор силы которой направлен к душе человека.
— Как считаете, вписывается ли ваш коллектив в европейский театральный контекст?
Э.Г.: Не помню ни одного фестиваля или гастрольной поездки, где бы нам не сопутствовал успех. Это и есть показатель «вписываемости». И за коллег я рад. Как угодно можно относиться к спектаклю купаловцев «Свадьба», но он объездил полмира, и всюду их принимают с восторгом. Наше произведение «Пане Коханку», к примеру, в Саранске вызвало бурю оваций. Я убежден: любят, потому что мы предлагаем зрителю крупицы духовного. Они блестят среди красивого антуража прошлого, богатых костюмов или фольклорных мотивов.
С.К.: Мы не замыкаемся внутри страны и приглашаем на постановки и зарубежных режиссеров. Это и Аркадий Кац из России, и Кшиштоф Занусси из Польши, из Латвии — Игорь Куликов. Сейчас ведем переговоры с другими зарубежными мастерами. Публику привлекают новые имена на афише.
— Существует ли обратная связь?
Э.Г.: И мы ездим, но не так часто, как того хотелось бы. Ну отправлю я Ковальчика, к примеру, в Стамбул или еще куда изучать театральный процесс, а кто здесь будет работать? Вот англичане ни на кого не стремятся влиять и в фестивалях не участвуют, и от этого их театр не становится хуже.
С.К.: Представьте, сколько в мире трупп, которые работают для своих зрителей и даже не задумываются над тем, что им на кого–то нужно быть похожими. Влияем ли мы на европейские тенденции, не знаю. Но то, что система Станиславского общепризнанна, понимаю. Смотрю порой современные американские фильмы и вижу: они берут из знаменитой системы Станиславского все лучшее.
— Приходилось ли вам испытывать чувство общности, единения с людьми в зале во время спектакля вашего театра?
С.К.: Это было в Вильнюсе во время Дней культуры Беларуси. Зашли мы с Эдуардом Ивановичем в ложу посмотреть начало спектакля «Правда хорошо, а счастье лучше» и уйти по делам. Как зашли, так и остались до конца. И были захвачены настолько, что любовались игрой наших народных артистов и молодежи.
Э.Г.: Примерно те же чувства я пережил на постановке Ковальчика «Бег». Сначала безумно волновался: это был первый спектакль нового главного режиссера, и я понимал, в какую проблему он мог бы «ввалиться» со сложным произведением Булгакова. Но произведение превзошло все мои ожидания. Горжусь и постановкой «Пане Коханку». Ей уже два года, а зритель валом валит. Если вспомнить прошлое, то это и «Знак беды» Валерия Маслюка. А «Макбет» Луценко, который я посмотрел в Калининграде! Прекрасная Климова, Сидоров, Ступаков. Великолепен Ростислав Янковский, дай бог ему здоровья...
— Что вам не нравится?
Э.Г.: Как–то в одном из спектаклей на чеховском фестивале в Москве смотрел «Три сестры». Так вот там они в кооперативе делают двери, а рядом Вершинин со товарищи сидит и с каждым ударом молотка, которым орудуют сестры, выпивает. Оторопь берет! К счастью, мы от такого искусства далеки. В нашем творчестве сильна тенденция интеллигентности: не допускается пошлость, жива составляющая духовности.
— А так называемые легкие ваши спектакли под эту тенденцию подпадают?
Э.Г.: Почему нет? Они не пустые, эстетический вкус развивают. И подготавливают публику к переживанию катарсиса.
— Насколько, по–вашему, театр и власть могут быть дружны?
С.К.: У Станиславского сразу после революции спросили, на какой он платформе — на большевистской или меньшевистской. Я, говорит Константин Сергеевич, на платформе эстетической. Взаимоотношения художника и власти, по–моему, похожи на отношения короля и шута. Как только последний начинает дерзить, зарываться, его следует пнуть каблуком. Человечество придумало такую модель самосохранения — художник и власть. Вот они и корректируют один другого.
Э.Г.: Между государственным театром и властью не может быть антагонизма, ибо нельзя кусать руку, которая тебя кормит.
— Какие лучшие традиции вашего коллектива живут и сегодня, и органично перейдут в будущее?
Э.Г.: Мы сильны и творчеством, и морально–этической составляющей, которая сформирована всей долгой жизнью. Очень рад, что в Русском, где служат 230 человек, нет негодяев и подлецов. Театр их отторгает, как чужаков из стаи.
С.К.: Наша сильная сторона — это бережное отношение к слову и актерскому мастерству. Счастлив, что у нас работают такие артисты, как Ростислав Янковский, Ольга Клебанович, Александр Ткаченок, Белла Масумян. У них учишься, что называется, со слуха. Как соловей — единственная птица, которая показывает своим птенцам, как надо петь, так и мастера сцены передают свой опыт молодым. И молодежь, а она у нас что надо, их слышит. Вот еще в чем сила традиций нашего театра. Его политика складывается на основе преемственности поколений. У нас, кстати, гармонично сбалансированная сильная труппа — 53 актера. И за нами классика: русская и зарубежная. Ведь мы — Русский театр, национальный и академический. А это ко многому обязывает.
