В одном из самых знаменитых «зэковских» театров служили 200 человекВ прессе нередко поднимают вопрос: может ли искусство существовать в условиях лагерного режима? На память тут же приходит популярный фильм Владимира Студенникова и Михаила Григорьева «Комедия строгого режима» по мотивам произведений Сергея Довлатова. С Виктором Сухоруковым в главной роли. Однако реальная жизнь, порой, бывает гораздо удивительнее кинематографа. Оказывается, крепкая традиция лагерного театра зародилась в одни из самых сложных для советских людей времен. В эпоху ГУЛАГа. Вот уж поистине яркий пример того, что человек остается человеком даже тогда, когда этого от него уже не ждут.
Среди начальников лагерей — а это на Севере были всесильные вельможи — к концу сороковых годов появилась мода — открывать театры. И хвастать друг перед дружкой. Благо артистов хватало. На Колыме — Варпаховский и Эдди Рознер, в Горлаге (Норильск) блистал Жженов, в Озерлаге под Иркутском содержалась Русланова. Так началась эра лагерных театров...
В числе самых знаменитых «зэковских» театров была труппа, созданная в Северном управлении лагерей железнодорожного строительства (СУЛЖДС), в Воркуте, на станции Абезь. По воспоминаниям театроведа Алексея Морова, попавшего в воркутинские лагеря в 1945 году по 58–й статье старого «абезьянина», уговорить местное начальство в лице полковника Барабанова организовать лагерный театр не составило труда. Тот был страстным театралом. Так служение Мельпомене стало одним из важных элементов культурно–воспитательной работы. Барабанов подписал Морову бумагу, разрешающую свободное передвижение в пределах лагпунктов Воркуты и дающую право отбирать среди контингента артистов, музыкантов, художников.
В «Барабановском театре» служили более 200 человек: драматическая и опереточная труппы, симфонический оркестр, джаз. Почти все артисты были «политическими» заключенными. Алексея Морова назначили заведующим художественной и постановочной частью. А режиссировать спектакли доверили потомственному аристократу Леониду Оболенскому, который до ареста дружил с Сергеем Эйзенштейном. Великий режиссер по просьбе друга лично разработал план постановки первой лагерной оперетты. В лагерной оперетте пела Дора Петрова, бывшая солистка императорского театра в Петербурге, балетмейстером был Федор Редин, педагог балетной труппы Большого театра. Симфонический оркестр возглавил бывший дирижер одесского театра Николай Чернятинский. Эстрадными музыкантами руководил известный в Советском Союзе джазмен Зиновий Бинкин. Основу драматической труппы составляли радловцы, оказавшиеся в заключении артисты Театра Ленсовета под руководством Эрнеста Радлова за то, что оказались на оккупированной территории и работали на немцев.
Необычному театру заочно помогали и корифеи советской сцены. Для барабановцев удалось пробить покупку реквизита из Большого театра. Из главного театра страны прислали осветительные приборы и несколько ящиков со сценическими костюмами, на которых сохранились нашивки с именами прежних владельцев: «Лемешев», «Козловский».
Актеры–заключенные выступали как перед вольной публикой, так и перед «спецконтингентом». Конвойные, сопровождавшие артистов на «гастролях», тоже участвовали в представлениях. Переодевшись в штатское, они работали билетерами и даже статистами на сцене.
Лагерный «барин» Барабанов своих артистов ценил. Их кормили овощами и мясом. Дирижерам, режиссерам и певцам–солистам выдавали дополнительный паек — молоко. Жили «театральные» в более благоустроенных бараках. Распорядок дня у артистов тоже был особый — без обязательных команд «подъем» и «отбой». Разрешено было не носить лагерную робу. Нескольким ведущим актерам приказом начальника был даже сокращен срок заключения на 8 месяцев за служение искусству. Но не дай Бог нарушение режима. Конвой, карцер и — смертельные «общие работы» на шахтах...
Лагерный театр просуществовал в Воркутлаге несколько лет. Генерал-инженер Василий Барабанов был переведен из Воркуты, опереточную труппу и симфонический оркестр распустили. Артистов построили, нарядчик дал команду и они пошли на вахту...
