Позволю себе не согласиться вот с этим утверждением: «Театр начинается с вешалки». Потому хотя бы, что во времена шахматного бума 50 — 80–х годов прошлого уже века, когда на сценах московского Театра эстрады, а также Концертного зала им. Чайковского, Театра им. Пушкина выступал маэстро Михаил Таль, были аншлаги и поклонники богини Каиссы шли на игру своего кумира с тем же трепетным волнением, как верноподданные Мельпомены на бенефисы великих актеров — Игоря Ильинского, Ростислава Плятта, Аркадия Райкина, Фаины Раневской, Владимира Высоцкого, — театры тогда начинались не с вешалки, а с вопроса: «Нет ли лишнего билетика?..»На излете года 1979–го шахматный ажиотаж в Минске был аналогичен московскому. В клубе им. Дзержинского, предоставившем свою сцену участникам XLVII шахматного первенства СССР, как сейчас помню, тоже был аншлаг и тоже шла «охота за лишними билетиками». Правда, «лишних билетиков» не было, да и быть не могло по определению: в числе фаворитов соревнования значился все тот же маэстро Михаил Таль — триумфатор чемпионата страны, состоявшегося годом ранее, на котором экс–чемпион мира выступал с блеском и в шестой (!) раз завоевал золотую медаль.
Предвкушая очередную сенсацию, фаны «шли на Таля», а вот у самого Таля игра не пошла, не заладилась уже с первых туров: побед почти не было, а поражения, хотя и нечастые, чередовались с ничьими — какими–то вымученными, совсем не талевскими...
Причину столь странной метаморфозы не брался объяснить никто. Версия о том, что у рижанина нелады со спортивным режимом (иногда с ним такое случалось) отпадала сразу: в Минск он приехал с маленькой дочкой Жанной и супругой Гелей, умевшей, если надо, держать мужа — «птицу вольного полета» — в ежовых, хотя и дамских, рукавичках...
«Загадку Таля–неудачника» под конец турнира разгадал сам Таль. Прогуливаясь после сделанного хода по сцене, бросая взгляды на демонстрационные доски (как там дела у соперников?), он вдруг глухо закашлялся раз, другой, подошел к судейскому столику, за которым сидел главный арбитр гроссмейстер Сало Флор, и с грустью произнес: «Дайте занавес, Сало Михайлович, а не то я, сам того не желая, «награжу» гриппозными бациллами зрителей в зале...»
Болельщикам, не скрою, и мне тоже после такой новости ничего не оставалось, как, сидя там же, в зале, предаваться ностальгическим воспоминаниям о годах минувших...
Как бы ни складывалась турнирная судьба Михаила Таля, он оставался одним из самых харизматичных и самых непредсказуемых и загадочных чемпионов мира ХХ века.
Из озорного, подвижного, словно ртуть, вундеркинда из Риги Миши Таля мог вырасти крупный математик–программист (проучившись в 1–м классе всего... 2 дня, он перешел в 3–й, когда учителя убедились в его феноменальных способностях запросто умножать в уме трехзначные числа); природа заложила в него задатки музыканта (уже в отрочестве Миша виртуозно музицировал); вполне возможно, что в Тале «погибли» будущий эстрадный конферансье, пародист, а то и литератор (чего стоит его экспромт на вступительных экзаменах в Латвийский госуниверситет: цитируя, естественно, по памяти, «Евгения Онегина», он взял да и подкорректировал пушкинскую строчку, заменив слова «Летний сад» на «детский сад», что выглядело довольно–таки забавно:
...Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в детский сад его водил...)
Михаил был талантлив во всем и мог все. Но из всех важнейших искусств избрал для себя шахматы. Они околдовали его и стали смыслом жизни, ибо древняя игра оказалась для Таля идеально врожденной стихией, как театр для Шекспира, поэзия для Пушкина, музыка для Чайковского...
Молодого да раннего студента Мишу Таля судьба стремительно вывела на мировую шахматную орбиту: в 20 лет он сотворил первую сенсацию — победил на чемпионате СССР, а в 24 года сенсацию вторую — завоевал корону чемпиона мира!
Был месяц май 1960 года...
Аналитики, комментаторы, просто знатоки древней игры дружно ломали копья в поисках ответа на вопрос: «Кто же он, Михаил Таль?» Великий мистификатор? Гипнотизер? Адепт черно–белой магии? Моцарт шахмат? Актер шахматной сцены?..
Увы... За этими и им подобными определениями просматривались, однако, не ответы даже, а... новые вопросы. Сам же шахматный король своей игрой (да что там игрой — жизнью!) доказывал: коль скоро природа человеческого гения есть вечная тайна, сыграть гения на сцене — будь то сцена театральная, концертная или шахматная — невозможно. Гением надо родиться...
Чего греха таить, Михаил Таль слыл человеком обаятельным, на редкость контактным, своим в доску, как говорят в таких случаях, и ничто человеческое ему не было чуждо. О нем с восторгом отзывались поклонники и с придыханием — поклонницы. Эрудированный и острый на язык журналист, галантный джентльмен удачи, Таль обожал прекрасный пол, был трижды женат, любил карты и вино. Но при этом играл, как бог.
Игрок по жизни, он и жил играючи. Его три раза оперировали (были серьезные проблемы с почками, одну даже пришлось удалить), но, все зная о своем недуге, он игнорировал запреты докторов — мог за вечер во время поединка выкурить 2 (!) пачки сигарет, благо в ту пору дымить за шахматной доской правила разрешали. И когда, бывало, близкие друзья пытались его урезонить: «Миша, опомнись, ты же ходишь по лезвию бритвы!», он отшучивался строкой Булата Окуджавы: «Мой конь притомился, стоптались мои башмаки...»
На церемонии по случаю закрытия чемпионата СССР в Минске Михаил Таль выглядел чужим среди своих, хотя виду не подавал. Лавры победителя тогда достались не ему, а старейшине советской шахматной школы москвичу Ефиму Геллеру. Турнирный же багаж экс–чемпиона мира был непривычно скромным: 7,5 очка в суммарном выражении (3 победы, 5 поражений при 9 ничьих) и дележ 14 — 15-го мест. Было от чего загрустить...
Год спустя, уже в Вильнюсе, во Дворце работников искусств, где проходил очередной чемпионат Союза, мне посчастливилось побеседовать с ним у старинного камина дворца. Мой собеседник неожиданно разоткровенничался... Признался, в частности, что после очередного, по его выражению, «текущего капремонта» в рижской клинике оптимизма и вдохновения прибавилось настолько, что он уже продумал сюжет будущей книги под названием «Когда оживают фигуры» и «нарисовал» (в уме, разумеется!) свою долгоиграющую программу, в которой преамбулой значится его матч–реванш с давним и неуступчивым соперником — коварной болезнью...
Увы и ах... Коварный соперник оказался сильнее гения шахмат. В 1992 году, а точнее, 28 июня, Михаил Нехемьевич Таль умер в одной из больниц Москвы. Судьба отмерила ему только 56 лет...
Экспромт в тему
Зная приверженность Михаила Таля к музыке (он недурно играл на фортепьяно), на одной из пресс–конференций ему задали вопрос:
— Скажите, можно ли провести параллель между великими шахматистами и великими композиторами?
Обладавший тонким юмором и удивительной находчивостью Таль ответил:
— Конечно, можно! Скажем, Ботвинник — это Бах, Смыслов — Чайковский, Петросян — Лист, Бронштейн — Дебюсси, Тайманов — Бетховен...
— Ну а Фишер?
— Фишер — это компьютер, — мгновенно парировал Таль...
