С 1983 года Эдуард Герасимович является директором Национального академического драматического театра имени М. Горького. А до этого была работа в Доме народного творчества в Минске, театре имени Я. Купалы, Министерстве культуры. Заслуженный работник культуры Беларуси, обладатель медали Франциска Скорины, специальной премии Президента и многих других наград и премий Эдуард Иванович, кажется, знает о театре все. Его взгляд профессионален и цепок. Он не поддается эмоциям и настроениям в отличие от многих представителей театральной среды. 22 июня Эдуард Герасимович принимал поздравления с 75-летием. Но это лишь повод поговорить о насущном с неравнодушным и глубоким собеседником.
— Конечно, пандемия внесла очень сильные коррективы в работу. Как бы ни старались вновь вскочить в этот наработанный ритм, сразу ничего не произойдет. Все, что связано с человеческим восприятием беды, горя, откладывает свой отпечаток. И необходим достаточно длительный процесс выхода из этой пандемии… Как угодно ее называют, в том числе и «пандемия страха». Будем внимательно следить за изменениями в психологии людей, которые снова включат в свой «рацион» такие понятия, как «театр» и «искусство». Но мы должны обязательно реализовывать билеты на спектакли, потому что того финансирования, которое есть, без получения доходов недостаточно. Я не говорю о прибыли, говорю о доходах. Человек должен вновь захотеть пойти в театр. Нас ждет, на мой взгляд, не быстрый процесс становления новых взаимоотношений между театром и зрителем.
— На что же делать ставку, какой театр сегодня интересен? Как вы балансируете между разными жанрами?
— Загляните в наш репертуар и увидите. Это и зрелище, и национальный материал, и комедии. Это синтетический театр не в плане его искусственности, а в плане разнообразия форм. Достоевский, Шекспир, современные драматурги. У зрителя всегда очень быстро меняются приоритеты. Спектакль надо ставить от 2—3 месяцев до полугода, и всегда есть опасность проскочить и пролететь мимо зрительских интересов. Сегодня их интересует одно, завтра — совсем другое. Честно признаться, вопрос очень сложный. Я более 40 лет занимаюсь театральным искусством и все время об этом думаю. Самое сложное — найти, о чем разговаривать с людьми в каждый отдельный жизненный период.
— Читал, что однажды вы не приняли спектакль, который показывали на вашей сцене во время одного из театральных фестивалей…
— Считаю, что художник не может внедряться в сферу, которая находится за пределами его понимания.
— Но стремиться понять может?
— Может. Знаете художника, который прибивал гениталии на Красной площади, поджигал двери?.. Здесь выскользнул, а во Франции попался со своими «художествами». Может, я старомоден, но есть вещи, через которые переступать нельзя. Да, однажды увидел у нас на сцене привозной спектакль, который меня сильно покоробил, хотя его приняли критики. После этого прошу собирать всю информацию о спектаклях, которые планируется показать на нашей сцене. Это вопрос моей высокой ответственности и самоцензуры, если хотите. К нам, например, приезжает Евгений Гришковец, он любит наш театр, в нем я уверен. Но случаются и сюрпризы.
— Эдуард Иванович, в некоторых ваших интервью проскальзывает ностальгическая нота. Раньше зритель был более подготовленным к серьезному разговору?
— Не претендую на роль оракула. Мне кажется, на этапе школьного образования мы периодически допускали ошибки в плане воспитания молодежи. Пройдите вечером по скверу Адама Мицкевича. Услышите мат-перемат. Девушки сидят в непристойных позах, тоже кроют матом. Я ханжа? Не думаю. Кто в этом виноват? Не буду давать оценку. Я постарался воспитать своих детей по-своему. У меня трое детей и один внук. И все занимаются своим делом честно и порядочно. Сын — подполковник в отставке, в армии прослужил, его сын, окончив истфак, тоже служит в армии, уже на контрактной службе, — мы его убедили в этом. Старшая дочь — юрист, младшая — художник по костюмам. К себе у меня нет больших претензий. То, чем они сегодня занимаются, — на их совести, это их выбор. Сейчас от меня уже ничего не зависит.
Я думаю, каждый нормальный человек, прожив большую часть жизни, ощущает ностальгию. Годы уходят, 75 лет — это определенный возраст, а хочется сделать больше и лучше не только для себя. Хотя я не настолько подвержен сплину, по жизни иду с иронией, долей скепсиса, если хотите. Это своего рода защитная реакция. Но приоритеты у людей действительно сместились…
— Есть красивое слово «микроклимат». Как его создать в большом коллективе?
— Его надо прежде всего создавать. У нас 230 работников, плавающая цифра — 57—58 человек труппы. Надо делать так, чтобы люди хотели идти на работу. Чтобы знали, что на работе их встретят улыбкой, не обманут, помогут. Когда ты видишь, что завелась «овца», надо принимать меры. Попытаться выяснить, насколько она исправима. Она сразу видна. Такие особи встречаются не только среди артистов, но и среди обслуживающего персонала. У меня монтировщики не пьют! Как вам это нравится? И я убежден, что там отличный микроклимат. А актеры порой сами не понимают, что ненароком «съели» человека.
— Вмешиваетесь в этот процесс?
— Обязательно, ибо видеть и не предотвратить — еще хуже. Группы «по интересам» неминуемо появляются. В театре, у каждого режиссера своя среда и свой круг. Если ты видишь и ничего не делаешь, то должен уходить.
— Что продуктивнее — когда в театре работает один худрук и его художественная воля диктует репертуарную политику или несколько режиссеров предлагают свои решения?
— Один худрук — это очень неплохо. Вспомним Марка Захарова и Георгия Товстоногова. У нас много лет лицо главных театров определяли Валерий Раевский и Борис Луценко. Очередной режиссер всегда должен идти в фарватере политики художественного руководителя. Ибо он за нее отвечает. Очень плохо, когда в театре никто ни за что не отвечает. До определенной степени директор должен быть чуточку ведомым. Про себя всегда говорю, что я в театре — второй. И это абсолютно мое жизненное кредо: не тянуть одеяло на себя. Так уж складывается жизнь в искусстве — кто-то первый, кто-то второй. Но когда видишь, что художественный руководитель идет немного не туда, я обязан сесть и поговорить с ним. Но как директор я выступаю за мощную собственную линию одного художественного руководителя.
— Эдуард Иванович, может ли работать директором театра человек, который прежде не был связан с искусством?
— Нет. Некоторым худрукам наплевать на то, как будут продаваться спектакли. Есть примеры. А может ли творец быть директором? Может, вспомним Николая Еременко. Это разные профессии и другое понимание реалий. Все равно режиссер, актер так или иначе приподняты над обыденностью. У них совершенно другая психология. У Товстоногова был директор, у Захарова тоже. Сильный директор желателен, но он не должен считать себя единственным, кто обладает правом принимать решение. Театр не терпит равнодушных, не терпит дилетантов. Дилетантизм виден сразу, что у режиссеров, что у актеров, что у директора.
В театре мгновенно раскусывают, кто есть кто.
— Как вы относитесь к театру онлайн?
— Ровно. Есть литературный театр, есть радиотеатр… Но театр предполагает зрелище, происходящее сию минуту, офлайн. У нас было множество просмотров наших онлайн-показов, для режиссера и актеров это хорошая оценка, а для меня… Я просто не получил дохода, который получил бы на своей площадке и отдал бы деньги на заработную плату, развитие театра. Чтобы о театре не забыли, показывать спектакли онлайн можно, но это не может быть основным методом работы.
pepel@sb.by
