Немецкие следователи работают в госархивах ГомеляВ неприметном переулке Гомеля над «низкорослыми» домами возвышается узкое здание, заполненное бесценными документами. Здесь хранятся справки, фотографии, автобиографии, сведения о рождении, смерти, местах работы, наградах, акты чрезвычайной комиссии. Пожелтевшие листы, каллиграфические, стройные ряды букв, а рядом — неразборчивые, неровные строки, написанные явно неумелой рукой. По этим документам можно восстановить многие события прошлого. Поэтому самые частые гости в Гомельском госархиве — историки, исследователи, ученые. Теперь к ним присоединились... следователи из Германии.
Криминальные дела, которыми занимаются немецкие юристы, — особые: нацистские преступления, не имеющие срока давности. Возраст разыскиваемых преступников, если они еще живы, приближается как минимум к девятому десятку. Что, где, когда, при каких обстоятельствах? Ответы на эти вопросы и пытаются найти в архивах разных стран немецкие прокуроры из центрального ведомства юридических управлений земель ФРГ.
Поиск, конечно, затянулся. Но на то, как говорится, есть свои причины. С 1945 года до начала 1950–х немецким правосудием было возбуждено довольно внушительное количество дел о нацистских преступлениях. Под следствие тогда попали более 60 тысяч человек. 13 тысяч из них были осуждены. Самым громким стал Нюрнбергский процесс. Тогда к ответственности были привлечены высшие военные и государственные чины фашистской Германии. Но процесс отшумел, и к середине 1950–х годов возникло впечатление, что все преступления раскрыты, виновные наказаны. Но в 1958–м стали известны новые факты массовых расстрелов евреев в литовской приграничной зоне. Это было в самом начале Великой Отечественной войны. Расправлялась с неугодной нацией, да и с людьми других национальностей оперативная группа «Тильзит». Суд над ее членами известен как Ульмский процесс. Вот после него и потянулась ниточка к другим подобным массовым убийствам.
— Так уж получилось, но в Германии до Ульмского процесса не знали, что столько преступлений совершено, — рассказывает мне прокурор центрального ведомства Франк Шильдер. — Во–первых, пропало много архивных документов. Кроме того, в послевоенные годы наша страна была поделена на оккупационные зоны, в каждой из которых действовали свои законы в отношении преступников. И только после Ульмского процесса всем стало понятно, что нужна специальная организация для расследования нацистских преступлений.
Приходилось слышать мнение, что не стоит ворошить былое, пытаться раскрывать его тайны. Потому что прошлое — это своеобразный ящик Пандоры, где хранятся все людские несчастья и злодеяния. Как бы своим стремлением отдать первенство справедливости не выпустить на волю побежденные пороки. Но с этим мнением немецкий прокурор категорически не согласен:
— Во–первых, по нашему закону мы должны расследовать преступления, не имеющие срока давности. А это массовые расстрелы гражданского населения, уничтожение людей в концлагерях. Знаете, когда я начал работать в ведомстве, мне по ночам стали сниться кошмары. Издевательства, унижения, искалеченные судьбы... Поэтому мы должны разыскивать виновных в ужасных преступлениях, даже престарелых. Они ведь преступники. Для нас их поиск — нормальное дело, не политическое, а юридическое. К тому же это были преступления немцев, а значит, расследованием должны заниматься немецкие суды.
Но такое отношение к нацистскому прошлому появилось в послевоенной Германии не сразу.
— Когда в 1968 году 13 прокуроров нашего ведомства поехали в СССР искать материалы, тогдашний генеральный прокурор ФРГ сказал: «Я не понимаю, что в архивах СССР делать нашим идиотам», — рассказывает Франк Шильдер. — Сейчас все по–другому. Многие стали ценить наше дело и считают честью работать на центральное ведомство.
Во время той поездки Советский Союз передал Германии часть материалов о злодеяниях фашистов. Но уже через несколько лет доступ к военным архивам был практически закрыт. Недоверие и подозрительность друг к другу вновь стали вползать в сознание людей. Обоюдное заблуждение растянуло следствие на многие десятилетия.
Сейчас разум вновь возобладал. Работа ведомства пошла быстрее, стала проще. И сегодня немецкие юристы ведут расследование по 30 новым делам, информация о которых стала известна благодаря в том числе и белорусским архивам.
Пополнился список и жертв, и преступников, и тех, кто принес нам Победу. Тот весенний день 1945–го у жителей Германии наверняка вызывает совершенно другие ощущения. Брест, Минск, Хатынь, Озаричи... Для нас эти слова перестали быть только названиями, для нас это — знак беды. А для них? Правы были, наверное, те, кто говорил: «Деяния твои во внуках отзовутся».
Мой следующий вопрос был явно некорректным, но я должна была его задать: «Кем были ваши деды?»
— Один мой дед воевал на стороне фашистской Германии и погиб под Сталинградом. А другой — участвовал в антифашистском движении в Словакии, — ответ Франка Шильдера был кратким и не предполагал продолжения.
Вот так копаешься в прошлом, словно идешь по минному полю из человеческих судеб...
В Гомеле сотрудники немецкого ведомства нашли новые материалы о массовом расстреле евреев в Ветке. Подробности об этом факте прокурор Шильдер решил пока не рассказывать. Да и понятно. У каждого свои тонкости и тайны следствия.
Но мне с помощью редактора газеты «Голос Ветковщины» Николая Юрченко удалось найти очевидца тех событий и узнать, что произошло более 60 лет назад в маленьком городке Гомельщины.
Георгий Герасимов в самом начале войны жил с родителями в Ветке. Совсем еще юнец, мальчишка бегал к соседям, большинство из которых были евреи. Один из них — здоровяк Бенца Фабрикант запомнился особенно. Георгий Герасимов не может забыть, как городок готовился к обороне, как все вместе — и дети, и старики — рыли глубокий противотанковый ров. Работа была тяжелая и вынужденная: «Как–то в разгар работы один старый еврей прокричал Бенцу: «Мы с тобой, наверное, копаем не противотанковый ров... Мы себе могилу копаем!» А Фабрикант, не отрываясь от дела, ответил: «Ну, если копаем для себя, то не стой, а старайся! Это ж для себя!» Все только посмеялись. А те слова оказались пророческими».
3 декабря 1941–го противотанковый ров стал братской могилой для 360 евреев — женщин, детей, стариков. Георгий Герасимов рассказывает, что убивали немцы. Заставляли людей ложиться на дно рва лицом вниз по 10 человек, а потом расстреливали их. А зарывать эту братскую могилу заставили ветковчан: «Немцы уехали, остались одни полицаи из местных. И вдруг, как только трупы стали покрываться землей, во весь свой огромный рост выпрямился раненый Бенца Фабрикант. У всех был шок. Он умолял охранников отпустить его. Высокий, большой Бенца пошел прямо на одного из них — щуплого, одетого в мундир не по размеру. Говорил: «Отпусти, я ведь уже убит, я уйду и никто не узнает обо мне. Отпусти». Но тот, пятясь назад, вскинул винтовку и выстрелил. Больше Бенца Фабрикант не встал».
После войны тот ров сровняли с землей. А в 1970–м на месте расстрела установили памятный знак.
...Юристы из центрального ведомства Германии разъехались по белорусским городам — искать и открывать неизвестные до сих пор подробности преступлений своих соотечественников. С каждым годом груз собранных ими фактов становится все тяжелее и тяжелее...
Фото автора.
