Тайна балтийской богини Елизаветы

В ТЕАТРЕ она сыграла свыше трех десятков главных ролей. В кино — добрую полусотню. Всегда ею восхищался. Увидел вживую — влюбился. Вариантов на сей счет не существовало. Каждый мужчина, которому судьба дарила общение с этой удивительной женщиной, попадал в сети ее потрясающего обаяния. Мои комплименты всегда простодушно парировала с этаким характерным прибалтийским акцентом.

Пять лет назад не стало Вии (Алиды) Артмане — народной артистки СССР, Героя Социалистического Труда, по жизни – простой латвийской крестьянки

В ТЕАТРЕ она сыграла свыше трех десятков главных ролей. В кино — добрую полусотню. Всегда ею восхищался. Увидел вживую — влюбился. Вариантов на сей счет не существовало. Каждый мужчина, которому судьба дарила общение с этой удивительной женщиной, попадал в сети ее потрясающего обаяния. Мои комплименты всегда простодушно парировала с этаким характерным прибалтийским акцентом.

– ВСЮ жизнь я любила своих партнеров. Всегда искала в них мужчину, которого не было со мной рядом… И нежность, которой мне в быту не хватало, я от партнеров получала. От того же Жени Матвеева, когда мы снимались в «Родной крови». А муж мой, в самом деле, был очень ревнивым, потому что грешил задолго до меня. Я была намного (на 14 лет) моложе его. Он не соответствовал моим мечтам, но я смирилась. И никогда полностью счастливой с ним себя не чувствовала. Хорошего женского счастья мне судьба не подарила. Меня вообще с детства никто не щадил. Кроме мамы. А доброго, надежного и любимого мужчины рядом, увы, не было. Был отличный актер, который и мне помог стать хорошей актрисой. Был отец моих детей. Понимал меня и много прощал мне такого, чего другие мужья своим женам не прощают. И Бог меня не осудит за такую откровенность. Дети уже давно меня поняли. Они хранят о нем светлую память, и это замечательно. Так и быть должно.

Когда муж умер, его весь театр хоронил. Шептались по углам: «Смотри, ни слезинки не уронила. Знать, не любила». А я только через две недели ощутила, что его со мной нет. Артур для меня и я для него долгие годы были отдушиной. За день столько с нами случалось. Вечером придем домой, сядем на кухне, выпьем по рюмочке и рассказываем друг дружке обо всем. Худо, что Артур теми рюмочками не ограничивался, и это в конце концов, может, и свело его в могилу преждевременно.

С ВИЕЙ Артмане я познакомился в 1979 году. Она только что отметила свой первый замечательный юбилей и еще находилась под его впечатлением. Впрочем, как и вся Рига. Ее квартира располагалась в нескольких кварталах от театра имени Райниса — примерно с полкилометра. Так вот в день рождения актрисы дорогу, по которой она ходила ежедневно на работу в театр, поклонники устлали живыми розами! А торжества по случаю полувековой даты Вии Фрицевны длились неделю.

В Риге я был встречен руководством театра и самой Вией Фрицевной как желанный гость. Мы несколько часов беседовали с ней в кабинете директора театра, уставленном множеством поделок художественного прибалтийского промысла. Пили чай с коньяком и знаменитым местным бальзамом. Был я приглашен и на вечерний спектакль.

Зрительный зал Латвийского художественного академического театра имени Яниса Райниса потряс меня своим великолепием. В Советском Союзе на ту пору не существовало более респектабельного театра, чем в «колониальной», как теперь выясняется, Риге. После спектакля опять же в кабинете директора собрались почти все игравшие актеры. Хозяйничала Вия Фрицевна как секретарь партийной организации коллектива. Она представила меня своим коллегам, и я до того растерялся, что слова путного не мог вымолвить, за исключением того, что от такого внимания к своей скромной персоне вот-вот провалюсь сквозь землю. Артмане заразительно смеялась и говорила, что в их театре еще со времен основателя Эдуарда Смильгиса так повелось: гостей из столицы встречают с особым вниманием. «Знайте, что латыши вообще гостеприимны, как кавказцы!»

Мы все так думали. А оказалось — ошибались. Но жестче других ошиблась сама Вия Фрицевна. Ее биография поучительна своим трагизмом.

РОДИЛАСЬ она и выросла в деревне через четыре месяца после случайной и нелепой смерти отца. Маму с дочерью-крохой родители мужа выгнали с хутора, испугавшись, что по латышскому закону девочка когда-то сможет претендовать на все хозяйство. Молодая вдова скиталась от одних богачей к другим, пока не устроилась в Риге прислугой у фабриканта. Его взрослые дочери учились в Берлине: одна — в балетной школе, другая — пению. Развлечения ради они занимались с маленькой Алидой (Вия — сценический псевдоним) танцами и пением. Девочка оказалась на удивление способной. Впрочем, Вия Фрицевна на сей счет была несколько иного мнения:

— Я всего в жизни добивалась сама. И в студию театра сама пришла. Никакими способностями не блистала. Старшие коллеги над моей нестандартной внешностью просто издевались. Я жутко комплексовала. И только такой замечательный человек, каким был основоположник латышского национального театра Эдуард Смильгис, сумел рассмотреть во мне артистические задатки. Это Бог меня с ним свел. Смильгис вырастил меня как актрису. У него все женщины долго оставались молодыми. Этот мастер умел поддержать в актерках молодость какими-то только ему одному ведомыми способами. И профессиональной уверенности, ответственности за свое дело он нас научил. Я поэтому в телефильме «Театр» по Сомерсету Моэму играла свободно и раскованно.

Я спросил:

— Согласитесь, Вия Фрицевна, что в этой, по-моему, лучшей вашей кинороли, вы смогли проявить всю вашу суть, собственный характер, обнажили душу, которая у всех нас все-таки потемки?

— Того, чего в тебе нет, сыграть невозможно. А уж сыграть достоверно невозможно и подавно. Но я согласна с вами лишь отчасти. Все же, на мой взгляд, лучшим моим достижением в кино является фильм «Родная кровь», поставленный режиссером Михаилом Ершовым по повести Федора Кнорре. Эта роль, во-первых, была первой моей работой, с которой я вышла к всесоюзному зрителю. Кроме того, именно на берегу Волги, где шли съемки фильма, я впервые занялась серьезным изучением русского языка.

Я стала духовно неизмеримо богаче. И вот с высоты этого опыта я часто задумываюсь над тем, почему люди некоренной национальности, живущие в Латвии, не знают латышского языка. Живут двадцать, сорок лет, а элементарно объясниться на латышском не умеют. Не знаю, чего в этом больше — нежелания или неуважения к народу, среди которого живешь. Общение человеческое и желание изучить иной язык, по-моему, вещи взаимообусловленные.

Они действительно взаимообусловленные, кто бы спорил. И рассуждения Вии Фрицевны на эту тему тоже небезосновательны. Но… захваченная вихрем националистических страстей Артмане демонстративно перестанет быть кандидатом в члены ЦК Компартии Латвии, председателем художественного совета Дворца культуры объединения «ВЭФ», заместителем председателя Советского комитета защиты мира, депутатом Верховного Совета Латвии, бессменным (двенадцать лет!) секретарем парторганизации театра. Более того, на волне бешеной «отсоединительной» от СССР эйфории актриса в начале девяностых опубликовала в СМИ гневное письмо, озаглавленное «Требую извинения!» (за «советскую оккупацию»).

Откровенно говоря, я был шокирован. Да у мягкой, деликатной женщины, терпеливой в лучших латышских традициях и в лексиконе-то не наблюдалось всех этих «требую», «долой», «заявляю».

В 1998 году мы встретились накоротке, как оказалось, в последний раз:

– Да, конечно, ошибок допущено много. И за них судьба меня наказала уже двумя инсультами. А в минувшем декабре случился инфаркт. Пришлось впервые в жизни встречать Новый год в больнице. Оказалось, что это не так страшно, как возвращаться после больничной койки не в свою квартиру, где прожила более сорока лет, а в деревенскую постройку, которая не приспособлена к зимнему в ней проживанию. Но что мне оставалось делать, если собственную квартиру пришлось бросить. У дома, в котором мы обитали, нашлись новые хозяева. Якобы они являются наследниками тех, кто владел зданием до 1940 года. На самом деле все это полная ерунда. Просто ушлые людишки купили нужные бумаги и поставили себе целью избавиться от жильцов. Ситуация, в которую я попала, очень смахивает на сталинский ГУЛАГ. Можно сказать, что я уже пять лет отсидела — эта кошмарная история тянется с 1993 года. Объявившие себя домовладельцами дельцы, по сути, выставляют за дверь людей, у которых вся жизнь прошла в этих стенах и которые никому ничего не должны, ни перед кем ни в чем не виноваты. Но новоявленные хозяева еще умудряются прикрываться буквой закона, мол, все делается правильно. При этом минувшей зимой средняя температура в моей квартире не поднималась выше нуля градусов. А как иначе, если два с половиной года не работает отопление, нет горячей воды? Кто выживет в таких условиях? Нас силой вынуждают уходить. Все это трагично. Трудно смириться с подобными жестокостью, беззаконием и безобразием, но, к сожалению, сейчас в Латвии много людей, оказавшихся в моем положении.

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Бессмысленно и бесполезно. Я оставляю квартиру.

— У вас нет ощущения, что определенные силы, воспользовавшись вашим именем для достижения своих целей, наглым образом вас предали?

— Об этом я стараюсь не думать, чтобы не копить в душе злости и ненависти. Нам всем, и мне в том числе, казалось, что мы боремся за свободу…

МНОГО раз я писал об Артмане в советских и российских СМИ. А еще долгие годы дружил с Евгением Семеновичем Матвеевым и потому знал, что Кристиана на самом деле их общая дочь. Но знал и то, что покойный Артур Димитерс признал ее своей еще до рождения. Между ним и Алидой существовала клятвенная договоренность: никогда, ни под каким видом этой темы не касаться. И оба свято выполняли ту клятву. Правда, Артур еще выставил условие: Алида никогда не должна общаться с Матвеевым. И она не общалась. Меж тем Евгений Семенович, когда узнал о том, что Артмане осталась без крыши над головой, позвонил ей и предложил жить на его даче. Артмане отказалась, как не согласилась в свое время переехать в Россию, где ей обещали жилье и достойную пенсию. «Я очень люблю Россию и русских людей. У них открытая душа, уникальное восприятие человека. Латыши другие. Не хуже, но другие. Русские мне очень близки. Я их люблю и, надеюсь, доказала это всей своей жизнью, но умереть должна в Латвии».

Ее называли Балтийской богиней и матерью Латвии. Хотя отец ее был чистокровным немцем, а мать — полькой, тоже чистокровной. Ее считали эталоном женственности и семейного очага, а она не знала счастья в личной жизни. Ее звали Королевой, но в детстве она пасла коров. И последние годы провела на селе. Перешивала там свои старые платья и аккуратно стирала их руками, так до конца жизни не привыкнув к стиральной машине.

Она была одной из самых крупных звезд на великом небосклоне советского кино, а по жизни — простой латвийской крестьянкой.

Нет — великой. Очень верно об этом на похоронах Артмане сказал художественный руководитель Нового рижского театра Алвис Херманис: «Она была, конечно, гениальной актрисой, лучшей латышской актрисой всех времен, и масштаб ее личности и ее таланта больше, чем масштаб Латвии. Я был поражен тем, что она, будучи мегазвездой и королевой, на репетициях вела себя так, как будто она начинающая актриса. Она не была угрюмой и холодной знаменитостью. Конечно, знала себе цену, но юмор и самоирония у нее были удивительные. У нас вся труппа тогда была очень молодой, и она оказалась старше любого почти на полвека, но оказалась своей. Именно тогда я понял, что по-настоящему великие актеры всегда стремятся пробовать новое, делать то, что они еще не умеют делать».

НЕЗАДОЛГО до смерти Алида (Вия), вслед за сыном, крестилась в православную веру под именем Елизавета. По ней был совершен чин отпевания в кафедральном соборе Рождества Христова. Совершал чин Митрополит Рижский и всея Латвии Александр. А накануне Вия Фрицевна позвала к себе невестку и сказала: «Передай Кристиане, что ее отец — православный…»

На ее могиле написано: «Еlizawete Vija Artmane».

Михаил АЛЕКСАНДРОВ

 

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter