Игнатов дуб

Такая разная любовь

Этого кряжистого пожилого мужчину я знаю больше десяти лет. Игнат был в бригаде, которая сооружала мой рыбацкий домик на берегу озера, где расположена моя усадьба. Он и тогда отличался спокойствием и выдержкой. Ни разу не видел Игната выпившим. После смерти жены Аксиньи мужчина и вовсе замкнулся в себе. Однако мне повезло. Игнат неожиданно открылся мне своей редко видимой для других стороной.

Коллаж Юлии КОСТИКОВОЙ

Последним теплым деньком в этих краях я возвращался на велосипеде с долгой прогулки. Тогда и увидел, как со стороны огромного дуба, стоящего одиноко посредине поля, выходит на проселочную дорогу Игнат. Я спешился и подождал знакомого мужчину.

— Никак, Игнат, за желудями для своего хряка ходил? — поинтересовался я. — Да что-то с пустыми руками возвращаешься.

— В этом году наш дуб отдыхает, — согласился мужчина. — Дикам, которых тут в лесу полно, тоже ничего не достается. Я же просто друга своего навестил.

— Это дуб, что ли, у тебя в друзьях? — спросил я.

— Ну а что же, — продолжил Игнат. — Он пережил моих родителей и даже деда Карпа, который мне об этом дереве рассказывал. Родной, значит. Вот я с ним тоже общаюсь. Постою рядом, послушаю, как шелестят листья, и словно слышу голоса своих родных, предков.

— Выходит, и Аксинью свою слышишь? — осторожно спросил я.

— А как же! — согласился Игнат. — Само собой. Вот пришел сегодня сказать ей, что ослаб совсем и пора, видать, собираться на встречу с ней.

Мужчина помолчал и, как мне показалось, сдерживая слезы, добавил:

— Так сказала моя Аксиньюшка, чтобы я не торопился. Говорит, земная жизнь веселее. Только что ж это за веселье, когда утром уже не хочется вставать и за работу браться…

— Не раскисай, Игнат, — сказал я. — Аксинья твоя мудрая женщина. Права она. А если хвори какие к тебе пристали, так скажи. Договорюсь, чтобы тебя в больницу положили. Обследуют как нужно. Не такой уж ты и старый, чтобы со своим другом, дубом, расставаться. Полюбуйся им еще годков пять — десять хотя бы. Посмотри, какой красивый! Даже издали глаз радует…

Не только дуб, но все вокруг сияло позолотой осени в эту чудную пору бабьего лета. Я даже подумал, что есть какая-то несправедливость в том, что увядание природы выглядит так ярко и красиво, в отличие от увядания человеческого. Хотя кто-то может и не согласиться.

На перекрестке хуторского поселка мы с Игнатом расстались. Он пригласил меня заглянуть к нему в сад, где яблони изнывали от избытка плодов. Особенно хвалил хозяин одну из них. Говорил, что она очень редкого сорта, дескать, таких в округе больше ни у кого нет. Я человек любопытный, решил, что обязательно загляну. И вообще, следует посмотреть, как доживает свой век этот, как казалось мне ранее, скучный с виду человек. Может, в чем нуждается. Сам он слишком скромен, чтобы обратиться за помощью.

Свежим осенним вечером, когда в беседке я допивал свой чай и закусывал сыром, вновь вспомнил наш разговор с Игнатом, возвращающимся со свидания с дубом. Человек этот открылся мне с новой, романтической стороны, и я попытался представить его беседу с этим мудрым деревом. О чем он его просил, на что жаловался? А может, просто стоял возле дерева и вспомнил пережитое — непростую судьбу, вместившую все светлое, что было, и все печали….

…Вот он вместе с односельчанами хоронит отца, работавшего на тракторе и подорвавшегося на снаряде, оставшемся в земле с войны. Дедушка Карп тогда уговорил парня тоже пойти в трактористы. Кто-то же должен работать в поле…

Вернувшись после службы в армии, похоронил мать, а через два года привел в родительский дом трудолюбивую Аксинью из соседней деревеньки. Светло и радостно было в этой просторной хате, особенно когда подрастали двойняшки Миша и Ленка. Да вот беда пришла неожиданно… Аксинья вновь забеременела, и, когда приближалась пора родов, Игнат отвез жену в районный центр, чтобы, в случае чего, ее помогли бы там выходить после трудной беременности. Сам решил заночевать в городе, а за детьми попросил присмотреть соседку. Да что-то пошло не так. Ночью случился пожар, и двойняшки погибли. Никто толком и не понял, почему и как все произошло.

Не смогла родить живым другого ребенка и Аксинья после такого горя.

С той поры жили они молчаливо, но сохраняя тепло и заботу друг о друге. Пытались взять кого-то из детдомовских, но не вышло. Напомнили им гибель их собственных двойняшек, чем еще больше разбередили душевные раны горюющих родителей.

Монотонно бежали годы в череде будней и праздников. Аксинья состарилась преждевременно и часто хворала. Однако и такой она была бесконечно близка Игнату. Никого другого у него не было.

Когда любимая ушла из жизни, тогда и зачастил к дубу Игнат. Нередко жаловался ему на судьбу, мол, он хоть и не голубых кровей, но неужели не заслужил лучшего… Казалось, друг его понимает и, шурша листьями, пытается успокоить. Говорит, что такая, видать, его доля.

Не все, однако, было так уж безрадостно. У сестры Аксиньи выросли замечательные дети, которых звали, как и их двойняшек, Михаилом и Еленой. Красивые, умные. Они искренне любили дядю Игната, а он в них и вовсе души не чаял. Теперь, собственно, для них и жил.

Случилось еще одно, можно сказать, происшествие в его одинокой жизни. Как-то на праздники сосед Федор привез в гости свою сестру, жившую в областном центре. Дал понять, что эта дама не против остаться в доме Игната и заботиться о нем. Арина была женщиной бойкой, энергичной. Федор убеждал Игната, что ему такая и нужна. Тот обещал подумать, но если откровенно, то просто испугался такой напористости.

Тем вечером, оставшись один, Игнат посмотрел на портрет в углу просторной горницы, где они вдвоем с женой, и успокоил ее. «Будь спокойна, никто мне теперь не нужен». На следующий день, когда мужчина отправился в очередной раз к дубу, сквозь шорох листвы на это происшествие ему ответила Аксинья: «Может, и зря ты отказался»…

Я допил свой чай в вечерней беседке и вспомнил еще одну деталь из жизни Игната. Как-то он сказал, что местный ксендз считает его безбожником, потому что тот не ходит на службы в костел. Однако сам Игнат так не считает. Говорит, что в Бога верит и, хотя жизнь свою сладкой не считает, на Всевышнего не обижается и не грешит. Тоже немало…

На следующий день, уезжая в столицу, я несколько изменил маршрут и проехал проселочной дорогой, что тихо легла неподалеку от дуба, к которому зачастил Игнат. Подумалось, сколько же знает это мудрое дерево…

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter