Геннадий Жарин, автор достопримечательностей

Сюжет в масштабе

Имя Геннадия Жарина — не из тех, что у всех на слуху. «Нам немного известно о жизни этого человека», — честно признавали гомельские СМИ в дни его мемориальной выставки во дворце Румянцевых и Паскевичей. Но тут без претензий. Гомель он покинул рано, и самая значительная память, которая осталась родному городу, — коллекция картин, после выставки подаренная дворцу–музею братом художника. Однако увидеть то, на что Геннадий Жарин потратил жизнь, можно не только в Гомеле. Правда, там нет его автографа.

Геннадий Жарин  у герба для Минской ратуши

Выкладывая свои сюжеты цветными стеклами или шерстяными нитками в пространстве улиц и этажей, художники–монументалисты в большинстве своем остаются безвестными, хоть и претендуют на вечность. А ведь сколько достопримечательностей Минска создавалось руками Геннадия Жарина. От «Площади Якуба Коласа», одной из красивейших станций нашей подземки, и грандиозных мозаик на высотках у метро «Восток» до гобеленов и гербов Минской ратуши, росписей в Национальной библиотеке. Но далеко не все вовремя получило статус национального достояния. Гобелены для Минского замка и роспись часовни на Буйничском поле Жарин делал, когда его другие фрески и витражи были уже стерты и разбиты перестройкой умов и зданий. В том числе те, что признавались когда–то самыми большими в Беларуси и даже в Советском Союзе. Кстати, интерьеры Белорусского вокзала в Москве могли выглядеть совершенно иначе — в 1980–х Геннадию Жарину предложили оформить их по–новому. Успел сделать лишь эскизы. Сотни эскизов...

Геннадий Жарин

До недавнего времени, наверное, лишь Анатолию Жарину было известно, что еще могло бы возникнуть, насколько богаче был дар старшего из братьев Жариных. Гомельский музей включил его холсты в постоянную экспозицию, показывает на других своих выставках. Живопись нестандартная, вся будто из полупрозрачных цветных стекол или керамики — столько там отблесков, к которым Геннадий Жарин привык, большую часть жизни работая на стремянках и лесах, к солнцу ближе других. Много лет он чувствовал себя совершенно счастливым, когда работал, вспоминает Анатолий Лаврентьевич. Ровно до того момента, когда в один из слепяще солнечных дней его 11–летний сын погиб под колесами трамвая. Спустя долгое время Геннадий Жарин все же смог вернуться к работе. К своим аллегорическим картинам. Но ничьих портретов он больше не писал. Только сына, по памяти. Все, что хранилось в его мастерской, перешло брату. Других наследников не было.


Анатолий Жарин оставил себе считаные холсты. Портрет Адама Мицкевича в его кабинете (Анатолий Лаврентьевич — профессор кафедры Белорусского национального технического университета) появился раньше: старший брат по–родственному щедро одарил своей живописью все здание приборостроительного факультета. Увидеть его картины можно и там. Как знать, доживи он до более значительных юбилеев, может, не звучало бы сейчас этого «нам немного о нем известно». Увы, не таким крепким оказалось его сердце, как у других Жариных, долгожителей в поколениях. Художников среди них не было, однако унаследовать масштабный взгляд на вещи было от кого. Историю своего рода Анатолий Жарин изучил подробно!

Удачливость


— Дед наш был кузнецом, между Гомелем и Речицей до сих пор в ходу серпы с его личным клеймом. Перед империалистической войной он скопил тысячу рублей. В «катеньках». Это его и спасло, ни белым, ни красным со своим обесценившимся богатством он был неинтересен. А отца тянуло в небо: через день после собственной свадьбы он поступил в авиашколу, учился летать на фанерных «этажерках». Накануне войны стал одним из тех, кому довелось испытывать наши первые железные самолеты. Привычки к такой тяжелой авиатехнике ни у кого еще не было, два самолета летели друг за другом, и оба воткнулись в сопку. Через несколько часов хирург решил посмотреть, кого привезли в морг. И обнаружил, что отец еще жив. На фронт его не взяли из–за травм, стал командиром авиашколы. И единственным из всех своих однокашников, кто дожил до победы.

Эскиз росписи для Белорусского вокзала в Москве

Похоже, будто сама судьба нас берегла. В детстве Гена был астматиком, родители боялись, что не выживет. Но вопреки всем прогнозам он вырос в здорового парня. И умудрился поступить в театрально–художественный институт еще в армии, когда служил при штабе БВО. Туда его взяли чертежником, брат рисовал карты и был единственным солдатом. Командование относилось к нему по–отечески и с тем уважением, каким пользуются в армии те, кто умеет рисовать. Гулять по городу брат мог свободно, так что когда еще в погонах подал документы на кафедру монументально–декоративного искусства, никто не стал чинить препятствий. Поступил сразу — фамильная удачливость не подвела.

Упорство


Вспоминает Юрий Богушевич, друг и коллега Геннадия Жарина:

— Конечно же, в одиночку реализовать свой громадный замысел с мозаиками на «Востоке» Александр Кищенко не мог. Поначалу пригласил меня, первый год мы работали вдвоем. Однако противников у Кищенко всегда было больше, чем сторонников, его стали травить, работа застопорилась. Когда до окончания договорных сроков оставался год, был готов торец лишь одного из домов. А их же четыре! Решили пригласить Геннадия Жарина и Владимира Кривоблоцкого, которых я знал по институту. Конечно, все мы были очень молоды, но Кищенко считал это скорее плюсом. У нас хватало и здоровья, и азарта, чтобы работать днем и ночью. Успели в срок.

Эту станцию метро Геннадию Жарину и Юрию Богушевичу предстояло сделать просторной

Для нас с Геной эти мозаики стали первой совместной работой. После мы много чего еще вместе натворили, у коллег даже шутка появилась: «Жареным Богушевичем пахнет». Тогда в Союзе художников настоящие войны шли, а мы — на самом острие этих войн. Но свои идеи мы готовы были защищать до конца.

Когда мы работали в метро над оформлением будущей станции «Площадь Якуба Коласа», держать оборону приходилось каждую неделю. По мнению горкома партии, все было не так или слишком дорого. Только отстояли свои фигуры на колоннах, которые хотели заменить монотонным орнаментом, как получаем распоряжение нижнюю часть колонн делать из черного гранита. Мол, белый непрактичен в наших условиях, когда по полгода дождь и грязь. Возражаем: станция низкая, нельзя ее «подсекать», потолки давить будут. Никто не слушает. За ночь делаем с Геной такую колонну, как было велено, и утром предлагаем убедиться, насколько мы правы. Перед самым открытием один из чиновников увидел в орнаменте при входе антисоветские знаки. Распорядился заменить серпом и молотом. Ну как туда серп и молот? Нашли титулованного специалиста по белорусскому искусству, показали ему. Отстояли...

«Март на Днепре»

Анатолий Лаврентьевич также хорошо помнит, как создавалась станция метро «Площадь Якуба Коласа»:

— Теми немногими художниками, кто не получил за оформление Минского метро достойного вознаграждения, были Жарин и Богушевич. Другие станции создавали мэтры, признанные монументалисты, им достались и слава, и деньги. А этих двоих в Союзе художников отшили, мол, скажите спасибо, что вам, таким молодым, вообще доверили этот серьезный заказ. Хотя Гену это как будто даже не обидело. Только махнул рукой: «Ай, суета все это». Эту фразу он потом часто повторял.

Надежность


— Не буду хвастать, но репутацией перспективных мы обзавелись еще в институте, — продолжает Юрий Богушевич. — Работу предлагали — только успевай выбирать. Белорусское монументальное искусство тогда было на подъеме, в советских журналах его называли свежим, новаторским. Время «стариков» уходило. Коллеги выбрали меня председателем монументальной секции Союза художников, Гену — председателем художественного фонда БССР, и мы сделали первую выставку монументального искусства в Беларуси. Таких масштабных выставок еще не было даже в Москве. Приехали самые известные искусствоведы. Имена наших художников зазвучали по всему Советскому Союзу, заказы шли отовсюду...

«Коляды»

Счастливое было время, правильное. Пусть даже хорошие стихи нужно было «доставать», и часто это был самиздат, какие–то листки с нечетко отпечатанным шрифтом. Кстати, только в поэзии наши с Геной вкусы совпадали. По другим вопросам, особенно если это касалось искусства, мы спорили очень серьезно, в молодости порой дрались даже! Но ведь и братья иногда дерутся. Да и поссориться с Геной было невозможно, человек был добрейший. Коллеги всегда могли рассчитывать на его помощь, деньги давал безоглядно. А ведь сам долгое время жил в мастерской, оставил жене квартиру... Надежным человеком был Гена Жарин. Настоящим. И коллегой, и другом.

cultura@sb.by

Фото из личного архива

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter