Милая деревня. Китайские мотивыКитай строит «новую социалистическую деревню»: оказалось, что экономическое чудо, о котором говорят во всем мире и которое вы замечаете с первых шагов в Поднебесной, — явление в основном городское. Большую часть из почти 900 миллионов живущих в деревне крестьян оно обошло стороной. Разница в уровне жизни городского и сельского населения столь велика, что может стать угрозой социальной стабильности, если, конечно, не принять мер. Создание «новой социалистической деревни», по логике правительства, должно решить многие наболевшие проблемы, повысить доходы крестьянства и значительно улучшить уровень жизни на селе.
Чтобы увидеть, как лозунги претворяются в жизнь (и убедиться в том, что действительно претворяются), я отправилась на юго–запад страны в одну из самых бедных и в сельскохозяйственном смысле одну из самых сложных провинций Китая — Гуйчжоу. Эти места знамениты своей красотой: например, находящийся здесь великолепный водопад Хуангошу считается одним из самых красивых в Азии (подтверждаю — зрелище действительно впечатляющее). Большую часть территории провинции занимают карстовые горы. Долин, пригодных для ведения сельского хозяйства, мало и они узкие, а потому люди испокон веков карабкаются по горным склонам, создают там террасы, на которых и сажают рис. Площади семейных участков земли — одни из самых маленьких в Поднебесной. Поколения деревенских жителей жили в бедности, но больше с такой ситуацией мириться не хотят.
Деревня Наньхуа, в которой я побывала, расположена в живописном месте: карстовые возвышенности, чистые горные речки. Все 811 жителей принадлежат к национальности мяо, которая знаменита красотой костюмов и обилием серебряных украшений. Именно на национальные особенности решили сделать ставку: поняв, что одним сельским хозяйством — как ни парадоксально это звучит — сыт не будешь, решили развивать туризм под лозунгом «назад, к природе».
В рамках государственной программы деревне Наньхуа выделили 3 млн. юаней (примерно 370 тыс. долларов) на создание инфраструктуры: провели электричество, построили мост через реку (прежде жители до «большой земли» добирались на лодках), проложили дорогу до волостного центра и выложили камнем дорожки в самой деревне. Практически каждый сельский дом стал импровизированной гостиницей. Хозяева сдают комнаты и готовят для постояльцев завтраки–обеды–ужины. Обстановка вполне спартанская: из привычных горожанам удобств — один на весь дом туалет, обычно на нижнем этаже. Вода — только холодная, душем и ванной для местных жителей служит протекающая рядом с деревней река. Из развлечений — прогулки по горам (красота — дух захватывает!), песни и пляски народа мяо. Для каждой туристической группы вся деревня, облачившись в национальные костюмы, устраивает часовое представление, за которое группа платит 500 юаней (63 доллара), эти деньги деревенский староста делит между участниками.
Я остановилась в семье крестьянина Пань Шэна. Интересная, кстати, особенность: почти 700 жителей деревни носят фамилию Пань — говорят, столетия назад все они произошли от общего предка. В семье трое детей, за третьего в 1992 году пришлось уплатить штраф 1.000 юаней (125 долларов) — очень хотелось иметь мальчика, а были две девочки. Но сегодня в большом доме, на строительство которого Пань Шэн в 2000–м взял в местном банке кредит 100 тыс. юаней (немногим больше 12 тыс. долларов), остались только родители да собака Цзяцзя. Старшая дочка окончила педучилище и работает воспитательницей в детском саду в волостном центре Кайли, расположенном в 16 км от деревни. Домой приезжает каждые выходные, подрабатывает ведущей во время представлений для туристов. Другая дочка и сын учатся в городе: в Наньхуа только начальная школа, после ее окончания дети отправляются в интернат, с родителями видятся несколько раз в год во время каникул. Но ради образования детей семьи готовы на любые жертвы. Пань Шэн с грустью говорит: «Средняя дочка делает большие успехи в музыке, она — одна из лучших учениц в школе. Хочет учиться музыке в Южной Корее, но мы никак не можем себе это позволить, хотя и считаемся в нашей деревне семьей зажиточной». Я посоветовала отправить дочь в Беларусь: в нашей консерватории учится немало китайских студентов, уровень преподавания высок, а стоимость обучения вполне приемлемая. Пань, который о существовании Беларуси впервые узнал в результате нашего приезда (мы вообще оказались первыми европейцами, которых он увидел), обещал подумать.
Могу заверить: если ему придется выбирать между образованием дочери и сына, он будет учить сына — такова китайская традиция, все лучшее здесь отдают мальчикам.
Глава семьи признается, что сам в свое время учился «не очень» и в 15 лет покинул родительский дом — нужно было зарабатывать на жизнь. Стал водителем, и эта профессия до сих пор его кормит: выплатив кредит за дом, купил (тоже в кредит) самый маленький из выпускающихся в Китае микроавтобусов и возит на нем односельчан на ближайший рынок за небольшую плату. Вздыхает: «Кто–то может подумать, что я богатый, но я же кредит выплачиваю».
Его жена Пань Иньхуа в разговоре не участвует: почти не говорит на общепринятом китайском языке путунхуа, а в деревне все общаются между собой на языке мяо. Но путунхуа ей и не нужен: за пределами деревни за свои 43 года она была лишь пару раз — ездила в город Кайли. Через мужа объясняет: «Нет, в городе мне не понравилось: слишком шумно, ничего не понятно, как там жить?»
О каком будущем для своих детей мечтает Пань Шэн? Отвечает, не задумываясь: «Чтобы получили хорошее образование и жили в городе, — и, подумав немного, добавляет с грустью: — В деревне трудно, очень мало денег».
Действительно, одной только любовью к родной земле людей на селе не удержать — это понимает и правительство. Нужны инфраструктура, возможность зарабатывать и жить, «как в городе». Пока ничего подобного нет. Взять, к примеру, медицинское обслуживание — вещь крайне для всех важную. Сегодня в китайской деревне на каждую тысячу жителей приходится лишь одна больничная койка и один медицинский работник (чаще — без высшего образования). В городе эти цифры само собой иные: там на каждую 1.000 человек приходится 3,5 койко–места и пять медработников. Почти 100 млн. крестьян вообще не имеют доступа к медицинскому обслуживанию.
Деревне Наньхуа в этом смысле повезло: здесь есть свой доктор Пань Сун. Ему 30 лет, окончил медицинскую школу, продолжив семейную традицию: в его семье и мама, и брат, и сестра — врачи. Медицинский кабинет Пань Суна находится на втором этаже его собственного дома, и, оказавшись здесь, нельзя не удивиться спартанским, мягко говоря, условиям, в которых ему приходится работать. У стены — продавленный не одним поколением пациентов диван, на полках, сколоченных из грубых досок, стоят лекарства. У Пань Суна, как у всех деревенских жителей, есть участок земли, на котором он трудится днем, зарабатывая на жизнь: зарплата деревенскому врачу не положена. Крестьяне денег за визит к доктору не платят — оплачивают только лекарственные препараты. Лечение простуды обходится примерно в 2 юаня, а за месяц доктор Пань продает лекарств на 100 юаней. Кстати, городские жители за те же препараты платят существенно дороже: сельские аптеки государство дотирует. Несмотря на отсутствие зарплаты и практически ненормированный рабочий день (пациенты приходят в основном поздно вечером, после работы в поле), Пань Сун хочет, чтобы его трехлетний сын продолжил семейную традицию и тоже стал деревенским врачом: «Денег этим, конечно, не заработаешь, но врач в деревне — очень уважаемый человек, а это гораздо важнее».
День в китайской деревне — как и в любой белорусской, впрочем, — начинается на заре, с петухами. Позавтракав, люди взбираются по горным склонам на свои поля. Как правило, у каждой семьи в Наньхуа как минимум два надела: на одном выращивают рис, на другом — овощи. «Риса с нашего поля на семью хватает, — говорит Пань Шэн. — Но я же еще рисовое вино делаю, так что рис все–таки приходится покупать, своего не хватит». Рисового вина крепостью 38 градусов (в Китае любой алкоголь называют вином. Мы бы такой продукт скорее назвали бы водкой, ну или в крайнем случае самогоном) семья Пань изготавливает 250 литров в год — потчуют гостей и постояльцев своей семейной гостиницы. «Сам я вообще–то не пью», — утверждает Пань, наливая мне очередную чарку. Верю с трудом.
Из живности держат буйволов (это главная сельская «механизация»: на них пашут — за сотни лет ничего не изменилось), свиней и кур. На некоторых подворьях с помощью хрюшек получают и используют в домашнем хозяйстве биогаз — здесь это считается очень прогрессивным методом. Свиней, как и остальных домашних животных, не держат целый день в хлеву, а выпускают погулять во двор и на улицу.
Наньхуа замирает с заходом солнца: хоть электричество и провели несколько лет назад, здесь по–прежнему живут в соответствии с законами природы.
В Гуйчжоу, где я побывала, труд на земле больше напоминает битву с непростыми природными условиями и почти бесплодной землей. Неудивительно, что долгое время эта провинция оставалась — и все еще остается — одной из самых бедных в Китае. Но сегодня у жителей деревни Наньхуа, как и у миллионов крестьян Поднебесной, появилась надежда. Они знают, что впереди еще много работы, но она их никогда не пугала. И здесь, и в Пекине уверены: процветающее государство, как и «среднезажиточное общество», которое правительство обещало создать к 2020 году, без процветающей деревни не построить. А потому китайская деревня возрождается.
Деревня Наньхуа, провинция Гуйчжоу, Пекин.
Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО.
