В доме горели окна. Я уже дошел до середины двора, и тут меня окликнули по имени. Из будочки торопился сторож в накинутом на плечи бушлате. Мы поздоровались за руку. Юра, так зовут сторожа, принялся рассказывать мне про своего слепого соседа. Про то, как сходил вчера на его похороны. Что людей собралось мало, но когда он после третьей рюмки собирался уйти к себе, вдова стала уговаривать посидеть еще немного.
Читайте также
Я понимал, что ему хочется поговорить, что ему тоскливо в безлюдном дворе, но я торопился. Даже достал из кармана телефон, чтобы вид аппарата подтвердил, что не обманываю. Сторож покачал седой головой, вытер тыльной стороной ладони капельки растаявших снежинок:
— А меня никто не ждет... Представляешь? Ни здесь, ни дома. Один я, как сосна при дороге... Ладно, иди!
Я направился к подъезду. И вдруг сторож меня снова окликнул:
— Послушай, может, ты знаешь, я тут слово одно... Очень какое–то трудное... Если бы про машины, двигатели, города и лекарственные растения, то это я сразу, как орехи, щелкаю, а тут какое–то странное слово... — говорил сторож, идя ко мне и важно размахивая сложенной вчетверо газетой. — Придется и тебе подумать!
Я разозлился и бросил сердито:
— Какое еще слово, Юра, не дури голову.
— Шесть букв... Один из этих, что пришли к маленькому богу, когда он только родился. Подарки ему всякие принесли. Волхвы, кажись? — с надеждой на долгий разговор сказал сторож.
— Гаспар! — я среагировал быстро.
— Подходит... — грустно и удивленно выдохнул Юра, глядя в небо.
Уже выйдя из лифта, я посмотрел во двор. Сторож все еще стоял на прежнем месте и смотрел в небо, словно желал увидеть звезду.
А вот другая история про молодую женщину из соседнего подъезда.
Она веселая, все время шутила, когда встречались во дворе. Весной и летом гоняла на велосипеде, а прошлой зимой видел ее пару раз с короткими горными лыжами. Она их загружала в машину. Говорила, что едет за город, кажется, в Силичи. Я ей даже позавидовал. А потом с ней что–то случилось. Она ходила грустная, опустив голову, когда я с ней здоровался, отвечала немного испуганно и удивленно. Словно не понимала, чего от нее хотят, да и зачем все это.
Сторож Юра, как–то поздним вечером стоя у своего полосатого шлагбаума, посмотрел на дом, потом на шеренгу автомобилей и вздохнул:
— Жалко мне ее... Был бы молодым, так лучше и не надо. И красивая, и умная, и зарабатывает хорошо, а вот не везет... — сказал и опять перевел взгляд на окна нашего дома. — Видишь, свет горит, а ее дома нет, и машины нет.
— И что с того, что свет горит? Может, выключить забыла? Знаешь, женщины, они такие... — попробовал перевести разговор в легкомысленную плоскость.
Но лицо у пожилого сторожа, любителя кроссвордов, стало суровым и даже злым. Он взялся объяснять, что у соседки что–то в жизни стряслось. Скорее всего, с любимым рассталась — вот и не находит себе места. В темную квартиру заходить боится. Страшно ей одной. И он ее понимает. Когда свет горит, домой заходить приятно, не так одиноко.
После того разговора стал наблюдать за светом в окнах. Свет на третьем горел, даже когда машины хозяйки во дворе не было. Мы с Юрой обменивались понимающими взглядами. Так продолжалось довольно долго, несколько месяцев. А на второй день после Нового года, когда сыпал вместо снега мелкий дождь, когда лужи и машины блестели, я шел под зонтиком и у шлагбаума встретил сторожа, зажимавшего в кулаке сигарету. Поздравили друг друга, пожелали здоровья, денег и всего прочего. И тут пожилой сторож с улыбкой показал на окна соседки. Там мигала огоньками елка.
— В прошлое дежурство приехала, и не одна. Елку привезли. Меня конфетами и мандаринами угостили и побежали домой. Хохочут, как дети малые! — сообщил Юра.
— А свет она теперь выключает?
— А то! Кстати, ее кавалер тоже знает не только Гаспара, но и других двух!
Небольшая елка на третьем этаже мигала то синими, то золотыми огоньками...
ladzimir@источник
