Почему гвардии майор Николай Ищенко так и не встретился с Константином Симоновым, который спас сбитого под Бобруйском летчика...
ЛЕГЕНДАРНОГО летчика Гражданского Воздушного Флота конца 30-х годов и Дальней авиации времен Великой Отечественной Героя Советского Союза Николая Александровича ИЩЕНКО однополчане по прославленной 45-й Гомельской тяжелой дальнебомбардировочной авиадивизии по праву считают крестником известного советского писателя, лауреата Ленинской и шести Сталинских премий, Героя Социалистического Труда Константина Михайловича Симонова, спасшего Николая в горестные июньские дни сорок первого года под Бобруйском. Воздушный рыцарь без страха и упрека, командир эскадрильи тяжелых бомбардировщиков гвардии майор Ищенко прошел всю войну, но встретиться со своим спасителем ему так и не довелось. Всю свою жизнь помнил о нем и Симонов.
«Кажется, его фамилия была Ищенко»
Впервые я увидел его в кинокартине «Живые и мертвые», снятой по одноименной трилогии Симонова. Помню и сегодня, как с комом в горле смотрел тот страшный эпизод в самом начале фильма: в небе обреченно гибнет, атакованная немецкими «мессерами», целая эскадрилья наших тяжелых бомбардировщиков, летевшая без прикрытия истребителями бомбить переправу на Березине. Эта трагедия разворачивалась прямо на глазах у главного героя фильма — военного корреспондента Синцова, прообразом которого был сам Симонов. Среди выбросившихся из горящих самолетов с парашютами, а затем подобранных и доставленных Синцовым-Симоновым на редакционной полуторке в Могилевский госпиталь летчиков будет и тяжелораненый лейтенант, о котором Константин Михайлович в своем фронтовом блокноте сделает запись: «…известный летчик, специалист по слепым полетам, кажется, его фамилия была Ищенко».
Во второй раз я услышал о нем из уст самого Симонова в феврале 1978 года. Тогда Союз писателей Белоруссии проводил в Минске всесоюзный «круглый стол» на тему «Героизм советских людей в годы Великой Отечественной войны и современная документальная литература». В столичном Доме литератора тогда собрались известнейшие писатели: Даниил Гранин, Иван Шамякин, Максим Танк, Иван Чигринов, Алесь Адамович, Герои Советского Союза Григорий Збанацкий и Марк Галлай… Приехал и сам Симонов — признанный мэтр художественной документалистики. Узнав об этом, решил во что бы то ни стало увидеть, а если повезет, то и взять автограф у любимого писателя. Никогда не забыть, как мы — счастливчики, которым удалось побывать на встрече с Константином Михайловичем, затаив дыхание, слушали его неторопливую, негромкую, мудрую речь. Он говорил о том, что писать надо правду, ибо, даже самая суровая, она нас не унижает. Призывал журналистов и студентов к поиску и обновлению фактов истории войны, возвращению из небытия имен неизвестных героев…
Так совпало, что в те февральские дни семьдесят восьмого года на территории Белоруссии проходили крупные учения войск округа «Березина». Вспоминая лето сорок первого, писатель рассказывал, что именно на Березине, у Бобруйска, он и стал свидетелем той страшной, потрясшей его беспощадной безысходностью трагедии — гибели сразу восьми наших бомбардировщиков и их экипажей, трагедии, которая даже у него, прошедшего всю войну и повидавшего на ней немало, по-прежнему вызывает боль в сердце. Говорил и об Ищенко, который, как ему стало известно позднее, выжил, стал Героем Советского Союза, но судьба его с ним, увы, больше не свела.
Пройдет много лет, и военная служба забросит меня в город Краснодар, где базировалась наша 1-я гвардейская Сталинградская авиадивизия, выведенная в 1993 году из Белоруссии. Здесь-то и произойдет совершенно неожиданная и живо всколыхнувшая мои давние воспоминания о Симонове и спасенном им Ищенко встреча.
В один из воскресных дней я решил навестить могилу своего друга, однополчанина по 979-му авиаполку в Щучине, что на Гродненщине, летчика-истребителя, кавалера ордена Красной Звезды старшего лейтенанта Павла Круглякова, жизнь которого оборвалась в апреле 1988 года в небе над афганским Кандагаром. Похоронили его на родине — в станице Львовской Краснодарского края.
Путь туда оказался неблизким, причем ехать пришлось через Республику Адыгею, граница которой, изгибаясь, проходила чуть ли не по окраине Краснодара. Случайный старичок-попутчик, узнав о причине, которая позвала меня в путь-дорогу, и поведал мне о своем земляке — знаменитом летчике, Герое Советского Союза, уроженце его родного адыгейского поселка Большесидоровское, чьим именем там названы местная средняя школа и музей. А фамилия его — Ищенко…
Да, это был тот самый Ищенко, крестник Симонова…
«Преодолеть пространство и простор»
Переломным в судьбе обычного крестьянского парня Коли Ищенко стал 1931 год. В Москве на ІХ съезде ВЛКСМ впервые прозвучал исторический призыв: «Комсомолец — на самолет!». Призыв, который привел в авиацию тысячи юношей и девушек. Именно они в годы Великой Отечественной переломили хребет хваленому гитлеровскому люфтваффе. Майкопский горком направил Николая в 1-ю Батайскую авиационную школу, готовившую пилотов для Гражданского Воздушного Флота, который по праву считался золотым резервом Военно-Воздушных Сил. Учеба давалась ему легко, все ж таки за плечами уже были профтехшкола и бригадирство на автотракторной базе Майкопского леспромхоза. Повезло и с наставником. Летчиком-инструктором у него и его закадычного друга, в будущем одного из самых геройских летчиков Дальней авиации Владимира Пономаренко, был лучший пилот Батайской школы — Захар Пружинин.
В декабре 1933 года выпускника авиашколы Николая Ищенко распределили в Свердловский авиаотряд Восточно-Сибирского управления ГВФ. Здесь, летая над бескрайней и совершенно безлюдной тайгой, он на практике познавал, что на самом деле стоит за словами легендарного авиамарша «преодолеть пространство и простор». Полеты в жутких погодных и климатических условиях на весьма далеких от надежности самолетах ПР-5 и Сталь-2 требовали от пилотов особого мужества и мастерства.
1 марта 1936 года о Николае Ищенко узнала вся страна. В этот день Указом Президиума Верховного Совета СССР за героизм, проявленный при спасении самолета и пассажиров, он был удостоен ордена «Знак Почета». То, что ему удалось сделать в том полете, аналогов в летной практике не имеет и было сродни каскадерству, причем отчаянному. Зимой, на взлете, у пассажирского самолета Сталь-2 оборвался амортизатор, стопорящий правую лыжу шасси в горизонтальном положении. Это означало стопроцентную катастрофу и гибель самолета и пассажиров. Для всех, но не для Ищенко. Он решился фактически на цирковой трюк. Бортмеханик, привязавшись к борту ремнями, чудом пробрался к стойке шасси и усилием… ноги (!) удерживал лыжу в горизонтальном положении, в то время как Николай вел самолет на посадку. Железные нервы, высочайшее мастерство летчика и мужество бортового механика позволили экипажу и пассажирам «Стали» буквально выскользнуть из костлявых лап смерти.
Сотни тысяч километров в сложнейших метеоусловиях, ночью, в облаках, над дремучей и крайне бедной ориентирами горной и лесистой местностью, налетал на трассе Москва — Иркутск летчик 1-го класса, отмеченный почетнейшим по тем временам знаком «Отличник Аэрофлота» Николай Ищенко, прежде чем 7 февраля 1940 года был неожиданно призван в армию и направлен в необычный полк, предназначенный для выполнения особых задач. Полк формировал его бывший начальник — прославленный авиатор, орденоносец, в то время шеф-пилот Аэрофлота Александр Голованов.
В 212-м отдельном, всепогодном, ночном, дальнебомбардировочном…
Соколы Голованова, а это шестьдесят лучших летчиков Аэрофлота, слетались со всей страны к месту базирования полка, в Смоленск, с личного благословения самого Сталина. Все началось с письма Голованова вождю, в котором он аргументированно, на опыте войны с Финляндией, доказывал необходимость подготовки экипажей бомбардировщиков для нанесения ударов по целям в глубоком тылу противника, в любую погоду и в любое время суток. У всех был в памяти грандиозный ночной рейд Голованова на самолете «Дуглас» к финскому городу Лахти, где он бомбами «уговорил» замолчать местную радиостанцию, засорявшую эфир антисоветской пропагандой.
Создать полк особого назначения из военных летчиков оказалось затруднительно, поскольку к сороковому году гражданские пилоты были на голову выше своих армейских коллег в вопросах «слепых» полетов. Борьба с «врагами народа», высокая, ввиду малого налета, аварийность и боязнь за это наказаний, а в результате упрощенчество в боевой подготовке привели ВВС к весьма неутешительным результатам. Сталин, скрепя сердце, разрешил задействовать лучших аэрофлотовцев. При этом поставил перед Головановым встречную задачу: к августу 1941 года полк должен стать основой для создания полнокровной стратегической дальнебомбардировочной авиадивизии.
Из Свердловска на должность заместителя командира эскадрильи в 212-й особый полк на аэродром Смоленск-Северный прибыл Николай Ищенко. Примерив петлицы лейтенанта, стал потихоньку вживаться в армейскую, с «гражданки» не всегда понятную, жизнь.
Времени на раскачку не было. Уже в марте сорок первого в полк начали поступать новенькие двухмоторные дальние бомбардировщики ДБ-3Ф. Обучение шло по двенадцать часов в сутки. Особенно налегали на радионавигацию, понимая, что при «слепых» полетах — это главное. Голованов добился даже того, что в его полку, впервые в советских ВВС, была введена особая должность — заместителя командира по радионавигации и связи, на которую определили знаменитого «снайпера эфира», талантливого радиоинженера Николая Байкузова.
На земле и в небе уже пахло войной, и особой тайны из того, кто будет в ней противником, никто не делал. Штурманы прокладывали на картах свои маршруты к дальним целям в оккупированной Гитлером Европе, летчики, совершая учебные полеты в небе Белоруссии, добирались до самой западной границы. Летчик-аэрофлотовец Борис Кубышко, который еще совсем недавно на пассажирском «Дугласе» летал по маршруту Москва — Берлин, с тревогой рассказывал товарищам о немецких войсках, которые, словно метастазы страшной болезни, «расползаются» по Польше, все ближе и ближе приближаясь к нашей границе.
И все же война обрушилась на летчиков особого полка внезапно...
Они горели, но с курса не сворачивали
«Журнал боевых действий 212-го отдельного дальнебомбардировочного полка», хранящийся в Подольском военном архиве, позволяет в строгом хронологическом порядке, буквально день за днем, проследить за тем, как летчики особого полка жертвенно защищали нашу родную Беларусь. Почти весь полк сгорел в жестоких боях. Николаю Ищенко судьба отвела всего лишь девять дней в начале той страшной и долгой войны…
22 июня они не летали. Никаких указаний из Москвы не было, как не было и особого распоряжения (оно поступит только через три (!) дня) на вскрытие специального пакета с задачами полку на случай войны. Лишь 23 июня пришел приказ на нанесение ударов по железнодорожной станции, заводу боеприпасов и аэродрому, расположенным в районе Варшавы. Это было их первое и последнее задание, которое соответствовало тому, к чему их готовили: ударам по стратегическим целям в тылу противника.
23 июня в 16 часов 45 минут первое звено первой эскадрильи полка поднялось в воздух и взяло курс на Варшаву. Через три минуты с бетонки аэродрома Смоленск-Северный взлетело звено командира второй эскадрильи старшего лейтенанта Виктора Вдовина, ведомым у которого пошел на свое первое боевое задание лейтенант Ищенко. Боевая зарядка — 10 стокилограммовых бомб ФАБ-100, до цели — завода боеприпасов на западной окраине Варшавы — 3 часа лету, высота полета — 7000 метров, температура в кабине самолета — минус 30 градусов. Исходный пункт маршрута — озеро Каспля, далее Молодечно, Мосты… Так для Николая Ищенко началась война. 24 июня в 3 часа ночи на эти же цели ушли еще три звена бомбардировщиков полка. Потерь в тот день в полку не было.
Неприятный сюрприз ожидал летчиков над своей территорией: в атаку на них пошли наши истребители и обстреляли свои зенитчики. В результате отсутствия взаимодействия, связи и незнания нашими истребителями силуэтов бомбардировщиков в небе вспыхнул настоящий воздушный бой. Был поврежден и сел в Могилеве на вынужденную посадку наш ДБ-3Ф и сбит один уж очень ретивый истребитель И-16. Выжившие в июньских боях летчики 212-го полка всегда с горечью вспоминали этот эпизод, тем более что за все время боев в Белоруссии их ни разу (!) не прикрывали свои истребители. А вот повоевать с ними угораздило…
24 июня — один из самых черных дней в истории полка. Николай Ищенко и его товарищи полетят в бой средь бела дня без прикрытия и понесут тяжелейшие потери. Оперативная сводка № 01 штаба 212-го полка от 24.06.41 года сообщает, что на свой аэродром не вернулось 14 самолетов. Они наносили удары по колоннам гитлеровцев в районе Картуз-Береза, Гродно, шоссе Кобрин — Брест, аэродрому Каролин-Чеховщизна у Гродно… Вторая эскадрилья, в составе которой вылетал на задания Ищенко, потеряла в тот день два самолета. В районе Картуз-Березы в неравном бою с истребителями погибла вся пятая эскадрилья капитана Василия Лизунова. Полк за 24 июня налетал, нанося удары по врагу, 247 часов 36 минут.
Да, в те отчаянные, жестокие дни начала войны счет шел именно на часы и минуты. Надо было во что бы то ни стало задержать, остановить врага. Остановить хотя бы на час, два…
27 июня изрядно поредевший 212-й полк, уходя от бомбежек, перелетел из Смоленска на аэродром в район Ельни. В связи с полным отсутствием какой-либо информации о происходящем на фронте ранним утром следующего дня в дальнюю разведку пошел экипаж лейтенанта Ищенко. С большой высоты перед ним открылась жуткая картина вражеского нашествия: по большакам и проселкам, словно змеи, извиваясь и поднимая тучи пыли, ползли многокилометровые колонны танков, бронемашин, мотоциклистов. Сердце сжалось от боли: немцы уже в Минске… Захвачен Бобруйск, враг наводит переправы через Березину.
Ищенко привез ценную информацию, и, несмотря на непогоду, кулак из тридцати бомбардировщиков все же успел нанести мощный удар по скоплению немецких танков возле переправы у Бобруйска. Из того вылета не вернулся только один самолет, но в обшивке многих садившихся на аэродром бомбардировщиков зияли рваные, еще дымящиеся раны…
Смертельно уставший после боевого вылета Голованов дрожащей от перенапряжения рукой напишет в боевом донесении страшное: «К исходу 28 июня из 72 самолетов полка в строю осталось 14, остальные сбиты или требуют ремонта». Угасал всего лишь седьмой день войны...
Отсутствие прикрытия со стороны истребителей, большинство из которых погибло на аэродромах в первые дни войны, применение полка не по назначению — в качестве простых фронтовых бомбардировщиков и бомбометание с малых высот — все это привело к огромным потерям. Отчаянная фронтовая обстановка, увы, диктовала свои условия, и совсем, совсем не те, на которые рассчитывали в высоких кремлевских кабинетах.
29 июня проливной дождь приковал 212-й особый полк к земле. Время зря не теряли: ремонтировали поврежденные самолеты и устанавливали люковые пулеметные установки для второго воздушного стрелка, которые давали, хоть и призрачную, но надежду защититься от губительного огня «мессеров» снизу. В экипаж Николая Ищенко к штурману капитану Квасову и стрелку-радисту младшему сержанту Кузьмину напросился летать люковым стрелком лейтенант Фейгельштейн. Кто тогда знал, что впереди их ждет всего лишь один боевой вылет, а жестокая и неумолимая фронтовая судьба уже разделила их на живых и мертвых.
«Расклад перед боем не наш…»
Даже на фоне невыносимо горьких событий июня сорок первого девятый день войны, черный понедельник 30 июня, стоит особняком. На бобруйском направлении, несмотря на героизм частей легендарного генерал-майора Степана Поветкина, немецкие танки по речному дну и понтонным мостам начали переправляться на восточный берег Березины. Сталин, получив это сообщение, был вне себя от ярости и потребовал всеми силами остановить врага. Но сил-то как раз и не было. Оставалась одна надежда — на авиацию.
Отчаянное, отправленное открытым текстом (счет уже шел на минуты!) и перехваченное немцами приказание командующего Западным фронтом генерала Павлова и командующего ВВС фронта генерала Таюрского, в котором была поставлена задача «всем соединениям ВВС Западного фронта немедленно, всеми силами, эшелонировано, группами уничтожить танки и переправы в районе Бобруйска», привело к настоящей трагедии. Гитлеровцы срочно перебросили сюда, под Бобруйск, главную силу 2-го воздушного флота генерал-фельдмаршала Кессельринга — самую боеготовую, оснащенную новейшими истребителями Ме-109Ф эскадру JG-51 под командованием известнейшего германского аса, любимчика Гитлера, Вернера Мельдерса. Кроме истребителей, немцы прикрыли переправы большим количеством зенитной артиллерии.
По приказу командования, в небо поднялись и пошли на Березину все способные летать бомбардировщики Западного фронта: 42-я и 52-я дальнебомбардировочные авиадивизии, 47-я и 11-я смешанные авиадивизии, 12-я и 13-я бомбардировочные дивизии, 313-й и 212-й отдельные полки… Из-под Курска начали подтягиваться бомбардировщики 35-й и 48-й дальнебомбардировочных авиадивизий. В небе над Березиной завязались ожесточенные, но, в связи с полным отсутствием советских истребителей, совершенно неравные бои. Наши летчики-герои проявляли беспримерное, потрясшее даже гитлеровцев мужество. Невзирая на тяжелейшие потери, все же прорывались через стаи «мессеров» и убийственный огонь «эрликонов», к целям, бомбили, возвращались, если везло, на свой аэродром и снова поднимались в небо, и снова шли в огонь… Низкий поклон вам, сложившим головы на алтарь нашей Победы в тот черный день — 30 июня 1941 года!
Сердце обливается кровью, когда читаешь хранящиеся в архивах донесения о наших потерях в районе Бобруйска в этот девятый день войны. В 125-м полку в одном вылете погибло шесть бомбардировщиков СБ, в 99-м — двенадцать, в 128-м — три… Полк Голованова, сделав в тот день 27 самолето-вылетов, потерял 11 бомбардировщиков.
Все небо буквально кипело от черных разрывов зенитных снарядов, когда звено Вдовина, в котором Николай Ищенко летел ведомым, вышло на цель. И вдруг прямо по курсу перед ним — огромная огненная вспышка: от прямого попадания снаряда в открытый бомболюк взорвался самолет ведущего. Чудовищная сила взрывной волны разнесла остекление кабины и, ударив в лицо огнем, вышвырнула Николая из самолета, который огромным факелом начал беспорядочно падать вниз.
Он очнулся в воздухе от резкой боли: осколком основательно разворотило пяточную кость. Над головой трепыхался парашют. Рядом скользил под куполом его штурман — капитан Квасов. Оба стрелка остались в самолете и погибли.
Немецкие летчики попытались их, беззащитных, спускавшихся на парашютах, расстрелять из пулеметов в воздухе. После приземления Квасов на своих плечах вынес Николая к дороге, где их и подобрал военный корреспондент «Красноармейской правды» (ныне газета «Во славу Родины») Константин Симонов…
Несмотря на огромные жертвы, помешать немцам форсировать Березину не удалось. Понтонные переправы — очень сложная цель для бомбометания. Это, как говорили летчики, все равно что с 10-го этажа окурком в урну попасть. Уже после войны, на основе фронтовой статистики, подсчитали, что для полного уничтожения моста размером 100 на 10 метров, прикрытого зенитной артиллерией и истребителями, при бомбометании с горизонтального полета необходимо выполнить около 1500 самолето-вылетов…
Ас Мельдерс хвастливо донес Кессельрингу об уничтоженных только его JG-51 над Березиной 110 советских самолетах. Кессельринг по этому поводу напишет в своем дневнике следующее: «То, что русские позволяли нам беспрепятственно атаковать эти тихоходные самолеты, передвигавшиеся в тактически совершенно невозможных построениях, казалось мне преступлением. Они, как ни в чем не бывало, шли волна за волной с равными интервалами, становясь легкой добычей для наших истребителей». Покривил душой фельдмаршал. Даже в тех совершенно неравных боях легкой добычей были далеко не все. За девять дней войны та же JG-51 потеряла в белорусском небе 34 самолета, шесть из которых — 30 июня.
После того как представители Ставки Верховного Главнокомандования Маршалы Советского Союза Ворошилов и Шапошников доложили Сталину о том, что 30 июня обстановка на Западном фронте резко изменилась в худшую сторону и основным рубежом обороны теперь может быть только река Днепр, а не Березина, были сняты со своих должностей, преданы суду, а затем и расстреляны как командующий фронтом Павлов, так и командующий ВВС Таюрский.
В то время как санитарный поезд увозил раненого Николая Ищенко в тыловой госпиталь на Урал, в Москву, для доклада Сталину, был вызван его командир — подполковник Голованов. 3 июля 1941 года вышла директива Ставки об ошибках в применении дальнебомбардировочной авиации. Остатки 212-го особого полка были нацелены на ведение дальней воздушной разведки. Но и после этого летчикам пришлось летать днем, без прикрытия и — нести потери. В конце концов совершенно обескровленный 212-й особый полк был расформирован.
В отчете 4-го отдела разведуправления Главного штаба ВВС Германии, попавшем в руки нашего командования, враг подвел свой итог применению соколов Голованова: «Уже в первые дни войны высшее командование ВВС Красной Армии вследствие неправильного использования дальней бомбардировочной авиации потеряло все самолеты-бомбардировщики и отлично подготовленный для ночных и слепых полетов летный состав». Но, как оказалось, промашка вышла у немцев, рановато схоронили они головановцев, что испытают на собственной шкуре, когда советские бомбы посыплются на Берлин.
«Русский медведь» в небе Берлина
Три с половиной месяца лечения в госпитале в Свердловске сказались на здоровье Николая Ищенко лишь условно. Собранная хирургами буквально по кусочкам стопа повиновалась ему с трудом. Вывод медкомиссии прозвучал словно приговор: «К летной работе не годен». Потянулись долгие, мучительные поиски себя в гражданской жизни. Устроился на работу в Свердловский авиаотряд — лишь бы быть рядом с самолетами. По газетам следил, как воюют друзья, радовался, когда находил в указах о награждении знакомые фамилии однополчан. Ордена Ленина за бомбежку Берлина был удостоен его лучший друг — Владимир Пономаренко, «Красное Знамя» засияло на груди Александра Голованова, Сергея Фоканова, Алексея Богомолова… С горечью узнал он и о героической гибели экипажа Самуила Клебанова, который во время бомбардировки Витебского аэродрома снизился до бреющего полета и начал «поливать» стоянки немецких самолетов из бортовых пулеметов. Врагу удалось сбить самолет героя, который упал прямо на взлетную полосу. Как потом сообщили в Москву партизаны, немцы, в знак уважения, похоронили экипаж Клебанова с воинскими почестями.
Упорно разрабатывая ногу, Николай не терял надежды вернуться в строй. Весной 1942 года, услышав по радио о том, что его командир — Александр Голованов — стал командующим Дальней авиацией, сразу же засобирался в Москву. Преодолев невероятные препоны на пути из тылового Свердловска в столицу, лейтенант запаса Ищенко все же переступил порог кабинета генерал-майора Голованова. А вышел оттуда после теплой и продолжительной беседы командиром корабля стратегического назначения — самого мощного советского самолета времен войны, тридцатитонного Ант-42, больше известного под другими названиями — ТБ-7 и Пе-8.
Настоящая летающая крепость с экипажем в одиннадцать человек, «ростом» под восемь метров и с размахом крыла в 39 (!) брала на борт четыре тонны бомб, успешно заменяя тем самым 3—4 обычных бомбардировщика, и со скоростью в 400 км в час на высоте в 7 тысяч метров несла их к целям в далеком тылу врага. Именно на плечах «русского медведя» Пе-8 был совершен, повергший Гитлера в шок, сверхдальний перелет советской делегации во главе с наркомом иностранных дел Молотовым в Америку и обратно.
Когда на подмосковном аэродроме недалеко от станции Кратово (ныне это знаменитый аэродром ЛИИ имени Громова в Раменском) появился высокий, худой, со следами ожогов на лице, прихрамывающий на одну ногу человек, то даже лучший друг Владимир Пономаренко с трудом узнал в нем Николая Ищенко. Но прошло совсем немного времени, и командир Пе-8 теперь уже старший лейтенант Ищенко полетел на боевое задание, и первые три тонны «гостинцев» упали на головы гитлеровцев. Это вам за Бобруйск!
Николай летал много и уверенно, его экипаж быстро стал лучшим в полку, ему поручали выполнение самых сложных заданий. Гул его мощного четырехмоторного самолета не раз будил и ночное белорусское небо. Тяжелые бомбы разносили в клочья оккупантов на железнодорожных станциях и аэродромах Витебска, Орши, Полоцка, Минска, Гомеля. В его летной книжке появлялись все новые и новые «адреса»: Брянск, Смоленск, Шаталово, Сеща… О героизме и отваге, проявленных Ищенко 9 июля 1942 года во время налета на железнодорожную станцию Орел, с восхищением говорила вся 45-я дальняя стратегическая дивизия, в которую входил его 746-й дальнебомбардировочный полк.
У крылатого гиганта Пе-8 была своя ахиллесова пята — двигатели. Они с удивительным постоянством отказывали во время боевых вылетов, и потому полеты с одним, двумя, а то и тремя остановившимися двигателями были отнюдь не редкостью. С этим пытались, но без особого успеха, бороться, меняя двигатели АМ-35 (один такой стоял у истребителя МиГ-3) на М-82 (как у легендарного Ла-5) или устанавливая даже дизеля М-30. Вот и в том полете у Ищенко вдруг остановился один из четырех дизелей. До Орла он все же дотянул и с высоты 3300 метров сбросил на цель две 1000-килограммовых и восемь 250-килограммовых бомб. Зенитным обстрелом у самолета повредило бензосистему. Со снижением он повел Пе-8 на родной аэродром, но уже у самого Кратова на высоте 160 метров онемели и остальные три двигателя. Попытался было сесть на вынужденную, но по курсу — поселок!
Из последних сил Николай сумел-таки отвернуть почти неуправляемую, обессилевшую машину и, совершив невозможное, спасти и поселок, и экипаж. А через несколько дней он снова в воздухе… 29 августа 1942 года экипаж Ищенко бомбил Кенигсберг. В его летной книжке это просто запись: «Аэродром Раменское. Взлет — в 19 часов 16 минут, над целью — в 23 часа 50 минут, посадка — в 3 часа 45 минут. Сброшено 10 бомб ФАБ-250ТГА, высота бомбометания — 7 тысяч 300 метров, отмечено 2 пожара в юго-восточной части города». Запись, за которой 8 часов 15 минут огненного неба войны.
Осенью начались вылеты на Сталинградский фронт. Там все решалось, и помощь летающих «крепостей» была очень кстати. А вот новый 1943 год начался для Николая с неудачи. 9 февраля, спутав в сумерках «русского медведя» Пе-8 с немецким Фокке-Вульф-200 «Кондор», на него со всей пролетарской ненавистью набросились наши истребители. Бой был скоротечен и результативен: Пе-8 сбит. Но и на этот раз Бог миловал Ищенко — летчик остался жив. 12 февраля он уже бомбил железнодорожный узел Гомель.
В 43-м Николай Ищенко выполнил несколько заданий чрезвычайной важности, летая на Кенигсберг, Тильзит, Инстенбург. В мае, когда у командира 1-й эскадрильи майора Ищенко было уже 107 боевых вылетов, его представили к званию Героя Советского Союза. Это событие он отметил снайперскими ударами по немецким эшелонам на станции Вязьма. После выполнения боевого задания его самолет атаковали четыре «мессера». В ожесточенном воздушном бою геройскому экипажу удалось сбить два (!) немецких истребителя. Получил тяжелые повреждения и их Пе-8. Только благодаря выдающемуся летному мастерству Ищенко удалось-таки дотянуть до родного аэродрома и успешно посадить уже во всю полыхающий бомбардировщик.
5 августа 1943 года Москва, впервые за войну, салютуя освободителям Орла и Белгорода, салютовала и 746-му полку дальнего действия, особо прославившемуся в этих боях и получившему за это почетное наименование — 25-й гвардейский Орловский. А на следующий день, 6 августа, в Кремле «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин вручил Ищенко орден Ленина и медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.
Достать Гитлера в логове
Их в истории советской авиации только трое — летчиков, сбросивших на врага по две самые мощные фугасные бомбы Второй мировой войны — ФАБ-5000НГ. Один из них — гвардии майор Ищенко. Созданная по личному указанию Сталина известным ученым, доктором технических наук Гальпериным супербомба получилась такой тяжелой — 5400 килограммов (!) и огромной — 5,2 метра длиной (!), что поднять ее в небо, и то после доработок, оказалось по силам только «русскому медведю» Пе-8. Донести до цели этот особый «подарочек» Гитлеру, имеющий восемь взрывателей и начиненный адской смесью из более чем трех тонн тротила, гексогена и алюминиевой пудры, было делом чрезвычайно рискованным. Взлетать приходилось с распахнутым «брюхом», так как створки бомболюка, принявшего супербомбу, не закрывались. Так и «свистели», надеясь только на удачу, до самой точки сброса…
Когда стало ясно, что достать бесноватого фюрера в его логове – Берлине — силенок даже у Пе-8, увы, не хватит, то стали искать цели для супербомбы поближе. В ночь на 28 мая 1943 года экипаж Ищенко с «пятитонкой» на борту вылетел на Могилев. Там, на окраине города, по донесению партизан, сосредоточилось большое количество вражеских войск и боевой техники. Взрыв был такой силы, что даже на большой высоте их самолет догнала и основательно встряхнула ударная волна…
Вторую супербомбу гвардии майор Ищенко сбросил на «цель № 2» — Хельсинки — во время самой грандиозной стратегической операции советской дальней авиации. Вечером 7 февраля 1944 года его Пе-8 шел замыкающим мощной армады бомбардировщиков Ил-4, Б-25 и Ли-2, сбросивших на цели в Хельсинки 6442 (!) бомбы. «Пятитонка» Ищенко была последней, 6443-й, поставившей в 21 час 55 минут громкую точку в том дальнем рейде.
После этих мощных ударов Финляндия, вопреки всем ожиданиям, из войны не вышла, а вот для петляковских «медведей» последствия этой операции были весьма плачевны. Когда налеты на Хельсинки завершились, при осмотре крыла у Пе-8 неожиданно обнаружили усталостные разрушения труб лонжеронов, сделанных, как считалось, из чрезвычайно прочной стали хромансиль. Но именно она-то и «захромала», не выдержав больших нагрузок. Самолеты поставили на прикол и доработку. Вскоре, правда, боевая работа Пе-8 вновь возобновилась, и они активно участвовали в освобождении Белоруссии. Но вроде бы задремавший дефект напомнил о себе в самый неожиданный момент, став причиной страшной трагедии…
Хрупкая опора — воздух
С 22 августа 1944 года местом базирования 25-го гвардейского полка, как и всей стратегической 45-й Гомельской дальнебомбардировочной дивизии, стал аэродром Болбасово под Оршей. Отсюда выполнил свой крайний, 135-й, боевой вылет Николай Ищенко. В последние месяцы войны летчики этого полка были задействованы для выполнения совсекретного приказа: перегоняли в Болбасово со всей Европы, с мест вынужденных посадок, покинутые экипажами союзников тяжелые четырехмоторные бомбардировщики В-17 «Летающая крепость» и В-24 «Либерейтор». Вскоре местный аэродром наполнился гулом двигателей десятков американских самолетов, которые поступили на вооружение 45-й стратегической авиадивизии.
Тем временем закончилась война, и двенадцать лучших экипажей 25-го гвардейского полка на своих родных Пе-8 были удостоены чести принять участие в воздушной части Парада Победы. И не просто пролететь над Красной площадью, а возглавить, открыть воздушный парад. Лидерным определили самолет гвардии майора Николая Ищенко с командующим ВВС главным маршалом авиации Новиковым на борту. Все двенадцать Пе-8 базировались на аэродроме Быково, совсем рядом с той самой полосой в Раменском-Кратово, с которой они почти всю войну ходили в дальние рейды на врага. Экипажи «медведей» успешно отлетали все репетиции, в том числе и генеральную 21 июня над Красной площадью, но по погодным условиям воздушный парад, увы, не состоялся.
До осени Пе-8 простояли в Быково. Наконец на 12 сентября назначили перелет домой, в Болбасово. В качестве лидера — Пе-8 № 42811 гвардии майора Ищенко. Однако во время запуска на его самолете вдруг захандрил один из движков, и группа улетела без ведущего. Кое-как, но двигатель все же удалось запустить. Ищенко забрал на борт самолета троих авиатехников, помогавших ему «лечить» двигатель, и лихо взлетел. Сделав прощальную «коробочку», он на четвертом развороте на высоте 400 метров пошел на отходную — рванул своего Пе-8 на горку и… случилось несчастье. Не выдержав нагрузки, сложилась правая консоль крыла самолета. Подвел тот самый дефектный хромансиль. Бомбардировщик рухнул на землю, и все четырнадцать человек, находившихся на его борту, погибли.
Так нелепо и трагически оборвалась жизнь Героя Советского Союза гвардии майора Николая Ищенко. Похоронили легендарного летчика в Раменском, совсем рядом с поселком, который он спас в 1942 году, отвернув в сторону свой израненный в бою Пе-8.
Николай Александрович, увы, так и не узнал истинное имя своего спасителя — Константина Симонова, до последних дней жизни ошибочно считая, что вывез его из-под Бобруйска другой известный советский писатель, один из авторов «Золотого теленка» и «Двенадцати стульев» Евгений Петров.
Николай КАЧУК
Фото из архива автора
