Как работали наши суды в 2009 году? Сколько людей отстояли свои интересы, обратившись за судебной защитой? Как менялась преступность с точки зрения правосудия? Эти и другие вопросы будут обсуждаться завтра на совместном заседании президиума Верховного Суда и коллегии Министерства юстиции. Обычно накануне подведения итогов года проходила масштабная пресс–конференция, но в этот раз формой отчета перед прессой стало столь же масштабное интервью, которое в эксклюзивном порядке дал нашей газете Председатель Верховного Суда Валентин СУКАЛО.
О пределе нагрузки
— Валентин Олегович, что сейчас можно назвать самой болезненной проблемой судебной системы?
— Пожалуй, растущие объемы правосудия. Причем они увеличиваются ежегодно, что приобрело характер сохраняющейся тенденции. И в первую очередь это связано с ростом количества гражданских споров. В прошлом году число людей, обратившихся в суд по таким делам, превысило 330 тысяч. А еще в 2003 году их было 162 тысячи, то есть за пять лет объем гражданского правосудия увеличился вдвое. Это не просто рекордная цифра — это, пожалуй, предел, который уже ставит вопрос: как нам переварить такой объем гражданских споров? Плюс в очередной раз, теперь на 9 процентов, выросло количество административных дел. Их общее число (только тех, которые уже прошли через суды) превысило 420 тысяч. А в 2008 году еще было 380 тысяч... И даже при некотором снижении объемов уголовного правосудия все равно среднемесячная нагрузка на одного судью составляет сегодня уже 94 дела.
— То есть каждый судья рассматривает по три дела в день?! Не понимаю тогда, почему вы улыбаетесь...
— Дело в том, что в этих цифрах есть и позитивные моменты. Во–первых, они показывают, что люди охотно идут в суд, доверяют ему, выбирают именно этот способ разрешения споров как самый демократичный и эффективный. Во–вторых, 96 процентов исков, с которыми граждане обратились в суд, были удовлетворены, то есть люди получили реальную судебную защиту. Кроме того, радует снижение преступности. В целом она снизилась на 4 с лишним процента, а объем судимостей по уголовным преступлениям — на 6 процентов. Дает повод для оптимизма и структура преступности: все–таки 90 процентов преступлений сегодня — это не тяжкие и не особо тяжкие, а преступления, не представляющие серьезной общественной опасности.
О делах гражданских и административных
— А какие споры составляют наибольшую часть гражданских исков?
— Наш анализ показывает, что рост их количества произошел в основном за счет несложных дел, рассмотрение которых происходит по упрощенной форме судопроизводства. Это дела, касающиеся бесспорных задолженностей, например, по коммунальным платежам, налогам, счетам за пользование мобильной связью и т.д. Вместе с тем выросло число исков о взыскании заработной платы, трудовых споров — и это, на наш взгляд, отражение тех процессов, которые происходят сейчас в экономике страны. Если же говорить о сложных гражданских делах, скажем, о земельных спорах, о правах собственности или пользования жилыми помещениями, то их количество осталось на прежнем уровне и в общем объеме гражданского правосудия составляет сейчас не более пятой части.
— В таком случае может ли быть уменьшено количество административных дел?
— Я думаю, да. Мне кажется, масса таких дел связана с излишней активностью тех должностных лиц и органов, которые имеют право на составление административных протоколов. То, что у нас в стране этим правом обладают 27 органов и должностных лиц, приводит к постоянно растущему объему административного судопроизводства. Видимо, каждый из них считает своей задачей составить побольше таких протоколов, и часто это происходит безосновательно и формально. Например, мы в судах прекратили почти 40 тысяч таких дел: люди привлекались к ответственности необоснованно или по малозначительным поводам. Мне кажется, тут суды должны ставить заслон формализму должностных лиц, которые порой бездумно налагают административные взыскания.
— Можно ли привести типичные примеры подобных дел?
— Пожалуйста. В Новополоцке на одном из предприятий инспектор, занимавшаяся оформлением таможенных платежей, допустила одну и ту же незначительную ошибку в 20 платежных документах. Сумма необходимых платежей все равно поступила в бюджет, но на этого инспектора заместитель начальника Полоцкой таможни составил 20 протоколов, получив таким образом 20 административных дел. Инспектор обжаловала это решение в суде, но суд, к нашему сожалению, оставил решение таможни в силе. Только Верховный Суд объединил все эти эпизоды в одно дело и прекратил его за отсутствием состава административного правонарушения. Очевидно, что в данном случае повод для взыскания был явно формальный. Или взять другой случай, когда одна гражданка повредила цветы на участке своей соседки. Стоимость этих цветов — 10 тысяч рублей, а административное взыскание на нее наложили в 35–кратном размере — десять базовых величин. Конечно, подобные дела мы прекращаем, потому что это формализм, доведенный до абсурда.
— Можно ли ожидать законодательного исправления ситуации? Все–таки почти полмиллиона административных дел для нашей небольшой страны — это перебор...
— Да, мы ждем вступления в силу уже опубликованного закона о внесении изменений в административный кодекс. Очень много составов правонарушений будет убрано из судебной юрисдикции, упростится и процедура рассмотрения административных дел. Скажем, все дела о лишении прав пьяных водителей изымаются из судов и будут рассматриваться органами ГАИ. То есть уже на 50 тысяч дел нагрузка на суды снизится.
— Возврат к старой практике?
— Это ничего не меняет. По статье за вождение в пьяном виде нет другой санкции, кроме лишения водительских прав, так что это наказание будет выноситься безальтернативно, вне зависимости от того, кто рассматривает дело.
О решении проблем
— Объем работы для судов все равно останется весьма серьезным. Не пора ли существенно пополнить наш судейский корпус?
— Это тупиковый путь, тем более в условиях экономического кризиса. Проблема перегруженности судов характерна сейчас для всех судебных систем мира, и абсолютное большинство стран решает ее отнюдь не за счет увеличения штатной численности судебного персонала. Они идут по пути максимального упрощения всех процедур, избавления от формальностей и прочих подобных явлений, отягощающих правосудие. Мы тоже переходим к разумной судебной экономии, к современным кратким формам судопроизводства. Когда, образно говоря, одним ударом судейского молотка можно разрешать достаточно сложные дела. Есть, к сожалению, консервативные процедуры, которые затягивают правосудие, делают его неоперативным, неэффективным...
— Дорогим...
— И дорогим! Ну зачем нам сегодня протоколы, которые пишутся от руки секретарями судебных заседаний? Это уже позавчерашний день, мы должны переходить на аудиозапись с приложением цифровых носителей вместо протоколов. Тогда не возникает проблем с подачей замечаний на протокол, заодно это дисциплинирует участников процесса: судья, который знает, что идет автоматическая запись заседания, всегда будет более аккуратен при рассмотрении дела. А взять процедуру извещения сторон? Очевидно же, что эти бумажные повестки с обратным уведомлением — тоже позавчерашний день. Сегодня при развитии современных коммуникаций, когда у каждого ребенка есть мобильный телефон, когда легко фиксируется время соединения, надо переходить на систему телефонного уведомления. Или к чему мы до сих пор делаем письменные запросы в различные органы, если сейчас можно автоматически входить в банки данных различных учреждений и мгновенно получать нужную информацию? Так что завтра будем говорить и о переводе правосудия на прогрессивные рельсы, в том числе законодательным путем.
— Какие еще факторы, кроме этих, влияют на загруженность наших судов?
— Есть субъективные вещи, которые связаны с неорганизованностью, непрофессионализмом, безалаберностью. Вот взгляните: в прошлом году были отложены слушания 1.795 гражданских и 2.150 уголовных дел. Это наши издержки, которых можно избежать при более продуманной, системной работе.
О качестве правосудия
— Что можно сказать о качестве работы судей в минувшем году?
— Если судить по цифрам, то оно было неплохим: всего 1 процент отмененных приговоров по уголовным делам. Но, с другой стороны, это все–таки более чем 600 граждан, которым были вынесены приговоры, впоследствии отмененные. Так же и с гражданским правосудием — там всего 0,5 процента отмененных судебных решений, но за этой цифрой стоят жизненные интересы 1.500 человек. Поэтому в оценке своей работы мы решили уйти от этих процентов и завтра будем очень критично говорить о качестве правосудия: как бы там ни звучали цифры, нас они устроить не могут.
— Были ли случаи необоснованного осуждения людей?
— Да, было три случая этого наиболее грубого в судебной деятельности нарушения законов. Однако это не сравнить, например, с 2008 годом, когда были несправедливо осуждены 24 человека. То есть мы уже подходим к тому, чего требовал Президент, — не допускать незаконного осуждения людей. И сейчас задача номер один для уголовного правосудия — соблюдение презумпции невиновности. Конечно, это конституционный принцип, но наиболее реально он осуществляется в суде. Сегодня понемногу удается переломить обвинительные тенденции в судебной практике. Мы достаточно критично оцениваем очень невысокий уровень следствия, и как результат — 187 оправдательных приговоров в прошлом году, причем одна треть из них — по тяжким и особо тяжким преступлениям, в том числе и убийствам.
О наказаниях
— Год назад в интервью «СБ» вы прямо говорили о неэффективности такого вида уголовного наказания, как лишение свободы. Мол, он самый суровый, самый карательный, но не самый действенный. Изменилась ли ваша позиция по этому вопросу?
— Нет, нисколько. Суды последовательно сокращают число людей, осужденных к лишению свободы. Например, два года назад таковых было 18 тысяч за год, а в 2009–м — уже 14 тысяч. И лишение свободы уже не является преобладающим в структуре уголовных наказаний. А в двух регионах — Брестской и Витебской областях — к лишению свободы приговаривается лишь каждый пятый преступник. В результате у нас сегодня нет переполненности в местах лишения свободы, там спокойная обстановка. Радует то, что вдвое увеличилось использование такого современного вида наказаний, как общественные работы. А огорчает факт, что не уменьшается количество осужденных к ограничению свободы. То, что в народе раньше называлось «химией». Ведь с точки зрения последующего отбывания наказания оно неэффективно: более 4 тысяч уголовных дел в прошлом году возбуждено как раз за уклонение от его отбывания. То есть почти 10 процентов новых судимостей — это люди, уже приговоренные к ограничению свободы.
— Вышла палка о двух концах: вроде бы сокращая число осужденных к лишению свободы, на деле получили...
— Получили рост рецидивной преступности! Она выросла на 40 процентов. Это как раз тот фактор, который сейчас сдерживает нас в более широком применении альтернативных видов наказания. Две трети людей, стоящих сегодня перед судом, ранее уже привлекались к уголовной ответственности. И что в такой ситуации делать суду? Ведь по идеологии уголовного права каждое последующее наказание должно быть более строгим, чем предыдущее. Например, человек, осужденный к ограничению свободы, уклоняется от наказания, поэтому получает уже срок в местах лишения свободы. Для решения проблемы мы совместно с Генеральной прокуратурой серьезно прорабатываем предложения о радикальных изменениях этого вида наказания вплоть до его отмены. Жаль, что коллеги из МВД пока не разделяют нашу тревогу...
— Предполагает ли отказ от некоторых старых видов наказаний появление каких–либо новаций?
— Ожидается хороший эффект от такого нового механизма, как досудебное прекращение уголовных дел, не представляющих повышенной общественной опасности. Я уже говорил, что у нас около 90 процентов таких преступлений, а в отношении впервые судимых практически большинство дел можно разрешать, не доводя до суда. К примеру, прокурор, который должен направлять дело в суд, может прекратить его — с применением мер общественного воздействия, административного взыскания или по примирению сторон. И суд, даже если дело уже поступило туда, не назначает слушания, а прекращает уголовное преследование и выносит решение о применении других мер воздействия. К сожалению, пока это законодательство, уже вступившее в силу, применяется не очень охотно. Дела, прекращенные в досудебном порядке, исчисляются единицами. Будем разбираться, кому и какие стереотипы мешают... И если мы эту консервативную психологию изменим, то значительно сократим число осужденных за неопасные преступления.
О жалобах и жалобщиках
— Как вы оцениваете уровень юридической грамотности наших граждан? Было время, когда мы не знали разницы между Гражданским и Уголовным кодексами...
— Ну, эти времена давно прошли. Сейчас люди хорошо знают законы и свои права, понимают возможности судебной защиты, причем ставят вопросы достаточно профессионально и зачастую обходятся без адвокатов.
— Видимо, это требует и особо тщательной работы судей?
— Да, им не прощаются даже малейшие отступления от процессуальных норм. Граждане весьма придирчиво оценивают работу судей, достаточно сказать, что в прошлом году на «телефон доверия» Верховного Суда поступило в 3 раза больше звонков, чем в 2008–м. Причем жалуются не столько на принятые судебные решения, а на поведение судей, этику ведения процесса. И среди этих сигналов есть обоснованные жалобы: например, в прошлом году нам пришлось привлечь к дисциплинарной ответственности 103 судьи. Это намного больше, чем в позапрошлом году. А ведь такое наказание влечет очень серьезные последствия для судьи — при аттестации, переназначении, присвоении классов... Словом, серьезно влияет на его профессиональную карьеру. Но мы идем на это, потому что сегодня правосудие должно быть прозрачным и, если вспомнить Директиву № 2, еще и лишенным бюрократизма и формализма. Об этом завтра будем жестко, с конкретными примерами, говорить и я, и министр юстиции.
— Однако не всегда и судебные решения удовлетворяют людей. Тогда начинается марафон по инстанциям...
— На самом деле не так уж много решений обжалуется. По гражданским делам — только 3 процента, по уголовным — около 10. Когда 90 — 97 процентов людей сразу же соглашаются с судебными решениями, это немало говорит о доверии к суду. Гражданин понимает, что если он сам не сумел разрешить свой спор с соседом, если решил обратиться в суд, то уж его вердикт изволь исполнять и уважать. Абсолютное большинство это понимает и принимает.
— Но есть люди, которые не соглашаются с судом до тех пор, пока он не станет на их сторону. Недавно группа таких граждан, неудовлетворенных судебными решениями, даже потребовала вашей отставки...
— Я знаю, о чем речь. Теперь вспомните, что по 330 тысячам гражданских споров суды вынесли решения, удовлетворившие обе стороны — то есть 660 тысяч истцов и ответчиков. Как на этом фоне смотрится группа из 20 — 30 граждан, пытающихся любыми средствами добиться отмены принятых судебных решений? Причем некоторые по 7, по 11 лет добиваются, например, восстановления на работе. Любой ответ из вышестоящего суда они называют «отпиской» и будут называть до тех пор, пока суд не примет устраивающее их решение. Лично я расцениваю это как давление на правосудие.
— То есть давление есть, а ответственности за него — никакой?
— Выходит, так. Мы вынуждены по несколько раз перепроверять судебные решения, и эти проверки уже сами по себе теряют смысл. Например, ну сколько можно проверять дело о восстановлении на работе семилетней давности? Причем оно же перепроверяется не только Верховным Судом, но и Генеральной прокуратурой, и другими инстанциями. Мы уже через такую лупу исследовали эти дела, что поверьте мне — если бы было малейшее сомнение в несправедливости вынесенного решения, оно было бы отменено. Но мне кажется, дело в другом... Если человек пять лет спорит о соседском заборе, который на 30 сантиметров якобы заходит на его землю, то сам предмет спора для него становится уже не так важен. А вот спор как процесс, то есть сидение в приемных и жалобы в газеты — это приобретает особый смысл.
— Кстати, о газетах. В нашу редакцию тоже приходят жалобы на судебные решения...
— И будут приходить, пока вы не объясните людям, что несудебные органы не имеют права принимать судебные жалобы. Что для подачи таких жалоб существует специальный порядок, что они не подпадают под закон об обращениях граждан, что они должны оплачиваться госпошлиной. А до тех пор, пока таких людей будут принимать в редакциях газет и приемных общественных организаций, они будут питать иллюзии, будто кто–то в состоянии повлиять на независимую судебную власть.
— Быть может, если бы гражданин знал, что за попытку давления на суд через средства массовой информации придется отвечать, то таких попыток было бы меньше?
— Я согласен, есть некоторый перегиб в нашей практике бесконечного выслушивания совершенно необоснованных требований. Тем самым мы и породили это явление, действенных мер против которого пока не существует.
О залах и кадрах
— Валентин Олегович, лет десять назад проблемными были все составляющие работы наших судов: от помещений до финансирования судов и социального обеспечения их работников. Какую из этих проблем можно считать решенной?
— А вы взгляните хотя бы в Минске. Дворец правосудия на Семашко, прекрасные здания судов Центрального, Московского, Фрунзенского районов. Красивейшее, современное здание Минского областного суда. Сейчас начинаем строительство нового здания суда Советского района. В Гомеле и в Витебске тоже новые постройки для областных судов. Это дворцы, по сути. С точки зрения технического оснащения залов мы сейчас многое делаем для безопасности свидетелей: монтируем оборудование для их анонимного допроса, изменения голоса... Да и от традиционных решеток для подсудимых отказываемся — их заменяет пуленепробиваемое стекло. Словом, есть ощутимое движение вперед, и не заметить это трудно.
— А устраивает ли вас как Председателя Верховного Суда уровень молодых судей? Ведь совсем недавно для выпускника юрфака считалась более выгодной работа в коммерческой сфере, чем за судейским столом...
— Сегодня престижнее работа судьи. Она неплохо оплачивается, плюс неплохие перспективы для роста, плюс дается жилье, хотя и служебное. Но самое важное — это работа для тех, кто хочет быть на пике правосудия — там, где принимаются окончательные решения. Конечно, мы предупреждаем молодых людей, что принять этот выбор — значит сознательно наложить на себя множество ограничений. Ведь судья сразу оказывается, так сказать, под народным микроскопом — каждому его шагу, в том числе и в быту, дается оценка. Как, например, судья будет рассматривать семейные споры, если сам не является примерным семьянином? Впрочем, наша молодежь весьма уверенна в себе, и поэтому сегодняшние выпускники юрфака мне нравятся. Они, конечно, более честолюбивы, более амбициозны, чем старшее поколение, но в то же время отлично знают новые информационные технологии, более гибки, менее подвержены стереотипам, над ними не довлеет груз многолетней практики.
В то же время я бы не хотел как–то разделять наших судей по возрастному признаку: они все вместе заслужили благодарность за работу в 2009 году. Система правосудия выстояла, и за это надо сказать спасибо абсолютному большинству судей, справившихся с возросшей нагрузкой, которую они вынесли на своих плечах.
