Судьба узника Петрова. Не раз рискуя жизнью, он в любой ситуации оставался честным и порядочным человеком

Юный узник концлагеря Заксенхаузен № 75575, он же воскресший из мертвых политический заключенный Бухенвальда № 67265, говорил: не выжить бы ему за фашистской колючей проволокой, не будь взаимовыручки, солидарности славян. И русский по паспорту, родившийся в Украине, многие годы трудившийся в Беларуси, он всю жизнь гордился принадлежностью к этим народам, объединенным великой дружбой.

Опаленная юность

С первой встречи я проникся глубоким уважением к этому мужественному человеку, выдержавшему жесточайшие удары судьбы уже в подростковом возрасте.

— Отца, уроженца Курской области, партия направила главным инженером крупного завода в Донбассе, — рассказывал Георгий Петров. — В 1937 году он уехал в командировку. И не вернулся. Говорили, что отца, дружившего со многими известными людьми, среди которых был и Серго Орджоникидзе, арестовали прямо в вагоне. Мать-учительница прокормить семью не могла. И я, подросток, подался в слесари-ремонтники…

Весной 1942-го немцы собрали ребят шахтерской Макеевки и высокопарно объявили: вам выпала честь работать на великую Германию! В вагоне-телятнике оказался и 14-летний Георгий Петров. Для дальнейшего распределения ребят выгрузили за колючей проволокой на польской земле. Как-то к Жоре подсел местный мальчишка-поляк. Предложил продукты в обмен на нехитрые вещи украинских ребятишек. Показал выкопанный под забором лаз. Долго не размышляя, истощавший Жора с другом нырнул в него. И они оказались на свободе.

Местность незнакомая. Люди чужие... Поплутав по лесам и лугам, ребята вместо востока пошли в противоположную сторону и очутились возле широкой реки. Подошли к мосту. Узнали, что река — Одер. Германия. Охрана моста приняла их за партизанских разведчиков. Передала в жандармерию. Там их избивали так, что на губе Георгия Артемовича на десятилетия остались шрамы. Ничего не добившись, бросили в барак концлагеря Заксенхаузен. Там Петров и получил свой первый именной номер — 75575.

Гитлеровцам понадобились слесари для ремонта подвод­ных лодок. Жору с большой группой узников перебросили во Францию на остров в проливе Ла-Манш. С ними работали и французские мастера-наемники. Общительный паренек быстро нашел с ними общий язык. Пошли разговоры о побеге. Пятерку узников французы умудрились переправить на материк. В партизанском отряде французского движения Сопротивления Петров принимал и переводил сводки Совинформбюро. Позже попал в отряд имени Чапаева, в котором большинство бойцов были бывшими советскими военнопленными. Паренек участвовал не только в боях, но и в операциях по выявлению фашистских прихвостней. Переодетые партизаны заходили по нужному адресу, предъявляли опознавательный знак тайной службы СД. Жора живо «шпрехал» по-немецки. И убедившись, что действительно вышли на предателя, уничтожали его…

Однажды взорвали фашистский эшелон. Гитлеровцы быстро обнаружили подрывников и открыли по ним огонь из минометов и пулеметов. Жора почувствовал — что-то ударило по ноге, она перестает слушаться. Увидел, как, оскалив пасть, на него прет овчарка. Выстрелил из пистолета. Промазал. И здоровенный пес оседлал его, начал рвать... А пулю из ноги хирург достал лишь десять лет спустя.

Сожженный, но непокоренный

Как-то Георгий Артемович показал мне пожелтевший документ из архива Международной службы розыска, находящейся в немецком городе Арользене: «Георгий Петров переведен из концентрационного лагеря Заксенхаузен (команда Хейнкель)… в конц­лагерь Бухенвальд (команда Лейпциг-Текла) лаг. № 67265. Саботаж…».

Читайте также

История семьи сквозь пепел и огонь войны – стартовал патриотический проект гродненских фармацевтов

— 67265 — это мой номер в Бухенвальде уже как политического заключенного, а саботаж — смертный приговор, — пояснил Георгий Петров. — Дело было так… В новом лагере я попал в команду Текла, где делали крылья для самолетов. И подружился с дядей Пашей. Говорили, что он  бывший полковник, комиссар. Однажды дядя Паша показал деталь и тихонько пояснил: «Если вот в этом месте будешь стачивать побольше, чем нужно, то не один фашистский летчик гробанется...» Я так и стал делать.

В начале 1945-го в цех вбежал мастер, белый как полотно, заорал в лицо Жоре: «Ты сволочь, свинья!» Оказывается, при посадке разбился один из лучших немецких асов. Сигнализация показала, что все в норме, а шасси не вышли. А так как подобное случалось не единожды, то из Берлина приехала комиссия. Тщательно проверили все собранные узлы. Детали, изготовленные Петровым, оказались браком…

Избили парня до потери сознания. Бросили в блок смертников. Жора знал: утром его должны казнить. Чтобы другим было неповадно. Мысль, что живет последнюю ночь, заглушала острую физическую боль. 17 лет, перенес столько мучений, наши войска уже в Германии — и на тебе… Но неожиданно из Освенцима прибыли два транспорта с заключенными, которых срочно начали выгружать. В ночной суете знакомые узники-чехи ухитрились поменять номера Петрова и умершего поляка. Покойника со «смертным» номером отправили в крематорий, а Жору — в блок к доходягам…

К концу войны в Бухенвальде действовал интернациональный лагерный комитет, которому подчинялись 178 подпольных групп. В одну из них входил и Георгий Петров. 11 апреля 1945-го, не ожидая, когда гитлеровцы уничтожат их, изможденные узники по команде бросились на охранников. Освободились. Но об этом Жора узнал значительно позже: во время штурма осколок гранаты угодил ему в голову. Две недели провалялся без сознания. Очнулся в американском госпитале. На все предложения переехать в США отвечал категорически: «Только на Родину!»

На том и стоим

На Родине Георгий Петров опять оказался в лагере, который, правда, назывался фильтрационной зоной. Одних вчерашних узников отправили работать на завод, других — на лесоповал. Жоре вручили топор. Та же баланда, ни шагу за пределы зоны. И беспредел охраны. Захочется негодяю в отпуск, он и говорит кому-то из «фильтруемых»: иди за зону, принеси дров! Только тот шагнет за запретную черту — очередь из автомата. Попытка к бегству — часовому за бдительность отпуск. И когда охранник на глазах у всех убил друга Жоры, он не сдержался. Схватил топор — и к убийце. Ребята сделали подножку, завалили, удержали от верной гибели. Но на душе было так горько, что уединившись резанул ножом по вене. Друзья увидели, спасли…

После «фильтрации», окончив техникум, Георгий работал горным мастером на Урале. С лета 1958 года его коллеги начали уезжать в Беларусь на строительство Первого калийного комбината. Сагитировали и Петрова. Старательно трудился в шахте, заочно учился в БГУ на философском факультете. Искренне полюбил землю белорусскую, ее старательных доброжелательных жителей. Воодушевленный хрущевской оттепелью, курсом страны на строительство справедливого, демократического общества написал заявление о вступлении в партию. Но вдруг Георгий Артемович стал замечать, что некоторые уральцы безосновательно вызывают из России друзей, родственников на белорусскую стройку: высокие должности, хороший климат, благоустроенные квартиры, премиальные…

Читайте также

Прикоснуться к истории: в музейной комнате «Дорогами памяти» гимназии №6 города Молодечно около 400 экспонатов

— Не то делаете! — как-то заявил Георгий Артемович одному из руководителей, который чрезмерно усердствовал в приглашении родных и знакомых. — Я знаю белорусов — замечательные творческие ребята, вот их и нужно приглашать на этническую родину, давать должности. Для дела лучше. Из Украины хорошие мастера приезжают.

Да еще матом сверху приложил! Руководство как будто сделало выводы, но Георгия Артемовича потянули в суд за оскорбление руководителя. 

Судья спросил: «Что же вы уважаемых людей оскорбляете?» — «Да за такие действия и слова уважать их я не могу». Уплатил штраф, но не раскаялся.

В брежневские времена философ все чаще задумывался, анализировал. Наконец пошел в партком, горком: наверху спорят, какой социализм мы построили, развитой или зрелый, а в магазинах все меньше товаров, это же откат назад… Партийцы иногда с ним соглашались, но шепотом. Вот так демократия! И Георгий Петров написал заявление: в таких условиях состоять в партии не желаю. Первый секретарь Солигорского горкома партии читал заявление, держась за сердце. На дворе вторая половина 1960-х, КПСС казалась монолитной, незыблемой. И вдруг — демарш коммуниста с высшим образованием…

Георгия Артемовича из партийных рядов «вычистили», тут же навесив ярлыки антисоветчика, диссидента. Чтобы другим неповадно было, сфабриковали уголовное дело. Даже за решетку упекли. Но опытный адвокат без труда доказал, что его дело — сплошная липа. Петрова освободили из-под стражи в зале суда. Опытный горняк с дипломом выпускника философского факультета ушел на пенсию с должности слесаря. Но никогда не падал духом. Ныли раны — и виду не подавал. Оставался один — чтобы не забыть язык, читал немецкие книги. Улыбался мелким бытовым проблемам. И при встречах я не раз слышал от него:

— Мои земляки-россияне вон какой комбинат отгрохали! А на родине, в Украине, урожай большой…


Сегодня в душу закрадывается крамольная мысль: как хорошо, что Георгий Артемович не дожил до ночей, когда по главному проспекту Киева маршируют новоявленные бандеровцы с факелами и свастикой... Не услышал стоны земли украинской от грохота падающих памятников советским солдатам, на шеи которых набрасывают удавки неонацисты — потомки тех, кто когда-то травил его собаками... Не узнает, что украинские власти решили снести монумент «Три сестры», установленный на стыке Черниговской, Гомельской и Брянской областей в честь дружбы трех народов, где ежегодно в последнюю субботу июня на международном фестивале «Славянское единство» люди пели, танцевали, дарили друг другу подарки...

Узнал бы — и сердце бывшего узника кровью облилось бы. Как и у каждого нормального россиянина, белоруса, украинца.

infong@sb.by