Сельский тракторист написал на рейхстаге: «Я из Толочина...»
СЛУЧАЙНОЕ знакомство. Долгая беседа в редакции. После нее звонки в разные инстанции, встречи. Узнал: не до конца откровенничал мой собеседник, скрывая, например, правду о своих детях. Но у меня не осталось обиды на ветерана Василия Тюниса. Наоборот, появилось чувство особого уважения. Просто я понял: это была самозащита человека, любящего свой дом, деревню и не желающего переезжать в город, куда его так упорно зовут…
Долгожители
Есть в Толочинском районе место, где пролегал путь из варяг в греки. Там одна речка начинает бег к холодным морям, вторая — на юг. Недалеко от них селение, которое историки считают ровесником Полоцка. А еще говорят, что здесь когда-то все цвело и пело, бурлила жизнь. Сегодня о том времени остались одни воспоминания.
Военный журналист, побывавший в этой деревне шесть лет назад, написал так: «Деревня Переволочня — место исключительно унылое. Неухоженные избы, остатки заборов… Цивилизация каждый день и ночь проносится мимо далекими звуками железнодорожных составов, что мчатся на всех парах где-то за горизонтом. А здесь даже петухи если и кукарекают, то как-то жалко и настороженно. Населяют эту полузабытую-полузаброшенную деревеньку несколько жителей».
Василий Тюнис не считает родное селение местом унылым. Для него Переволочня была и осталась самой любимой. Неспроста говорят: вечно дорог тот куток, где обрезали пупок. В ней он родился, вырос. Отсюда на войну уходил, сюда с победой вернулся. Работал, был на хорошем счету, достойную зарплату получал.
Но вот незадача вышла недавно. То ли кошелек затерялся, то ли деньги Василий Дмитриевич не туда положил, не нашел он определенную сумму. Решил: украли. Обратился в милицию и, посчитав, что она плохо работает, поехал в Минск в Министерство внутренних дел, а потом и с журналистом встретился, то есть со мной. Поговорив о пропаже, затронул ветеран и социальную сферу: нет в деревне магазина, соцработник только недавно наведался, помыл пол. А когда я спросил: «Помогают ли вам дети и где они?» — ветеран не сразу ответил.
— Сын предприниматель во Владивостоке. А дочь в Минске живет, я даже адреса ее не знаю.
Я нашел сына Тюниса — тоже Василия. Оказалось, не во Владивостоке тот работает, а в Минске. В столице живут и две дочери ветерана. А почему сказал неправду? Да побоялся он, что журналист выйдет на них, начнет журить, надавит, и те от слов перейдут к делу: немедленно заберут отца к себе в город. А этого так не хочется человеку, который даже в элитных здравницах выдерживает лишь неделю, а потом сбегает домой. Об этом мне рассказали и в Толочинском райисполкоме, а потом и сын ветерана подтвердил.
От Василия Васильевича я узнал, что его отцу в этом году исполнилось 90 лет. Он пригласил меня навестить юбиляра. Встретил нас Василий Дмитриевич при полном параде: в военном кителе, на обеих сторонах которого было множество наград. Протянул руку для приветствия, и я сразу почувствовал: есть еще сила у хозяина дома.
— Я его недавно в Москву возил, — увидев мою невольную гримасу, начал рассказывать сын. — Он под российской столицей воевал, имеет медаль «За оборону Москвы», захотел посмотреть город. И так получилось, что мы шли с ним от Белорусского вокзала до Манежной площади пешком. Туда и обратно. Ни капельки отец не устал. Закалка у него с детства хорошая. Мы с сестрой Наташей выяснили в архивах: скандинавы мы, долгожители.
— Да, Тюнисы долгожители, — подтверждает ветеран. — И дом наш тоже. Знаете, сколько ему лет? Больше сотни! Его немцы не сожгли, потому что здесь жил кто-то из больших чинов.
«Мне сам Калинин вручал орден»
Постепенно разговор перешел к военному лихолетью. Таких солдат, как Василий Дмитриевич, остались единицы. Он с первого дня и до последнего был на войне. Причем на передовой.
— До армии окончил курсы в Витебске, работал на американском тракторе «Фордзон». Советский Союз покупал такие машины за золото. У меня даже есть фотография тех лет: я в кожаной куртке, штанах. И рядом мой железный пахарь, — вспоминает ветеран. — Но недолго сидел за рулем. В августе 1940 года призвали в армию. А там, в полковой школе, обучался на механика-водителя. И служил потом на самой границе под Перемышлем.
— Первый день войны, видимо, особо помнится?
— Еще бы! Честно говоря, мы знали о нем, местное население предупреждало 21 июня: «Москали, уходите домой, спасайтесь, уносите ноги, завтра война начнется». И она началась с массированного налета фашистских самолетов, ураганного артиллерийского огня, предельно точного. Мы понесли большие потери. Оказывать сопротивление не было сил, и на вторые сутки начали отступать. По дороге кончилось топливо, машины на лошадях не потянешь, пришлось от них избавляться, чтобы враг не мог использовать. Для этого засыпали песок в ствол, производили выстрел, и танк — груда металла. Так я распрощался со своей первой боевой машиной.
А вторая чуть не стала моей могилой. Это случилось под Ельней. Там страшные бои были, там столько наших солдат полегло! И над нашим экипажем витала смерть. Сначала нам вроде везло. В одной из атак я сильно разогнал свой БТ, затем мы несколько раз развернулись и неожиданно выскочили на вражеский Т-3. Да так, что сами опешили: мы оказались у него не сбоку, а сзади. С третьего снаряда разнесли немецкой тройке моторную часть. Но вскоре наступила и для нас черная полоса. В нашу машину, чуть ниже башни, угодил термитный снаряд. Только чудом никто из нас не пострадал.
— Ваш сын рассказывал, что вы особо отличились в боях за Москву?
— Помню Можайск, Наро-Фоминск — там гремели жестокие схватки. Во время одного боя заметил заглохший и чуть съехавший в кювет немецкий бронетранспортер. Подлетел и со всей силы «боднул» гитлеровскую машину, перевернув ее вверх колесами. Как потом выяснилось, в бронетранспортере находилось 28 вражеских автоматчиков, и никто из них не остался в живых. За ту операцию я получил орден Красной Звезды от самого Михаила Калинина! Он приехал в нашу воинскую часть вручать награды. Всесоюзный староста протянул мне руку, и я так пожал ее от радости, что он тихонько вскрикнул: «Сынок, что ты делаешь?» Потом во многих газетах появилась статья «Сельский тракторист дал концерт»…
— Вы «концерты» давали и под Ленинградом, делая ночные рейды на позиции врага?
— Голодал город, голодали и мы. Кто хотел выжить, тот готов был на все. Мы с членами экипажа, Костей Гельсинбаевым и Иваном Кунцаном, делали вылазки на передовые позиции фрицев. А там уже дело техники: бросали гранаты, врывались в блиндаж и без съестного не возвращались. Командир батальона Иван Писаренко знал о наших похождениях и просил: «Вы только осторожнее будьте!»
Тюнис смахнул накатившуюся слезу, сделав небольшую паузу, а потом продолжил рассказ:
— Всю блокаду пробыл в городе на Неве. Мой вес до войны был 70 килограммов. Там «потерял» килограммов 30. И питерская земля чуть ли не стала моим последним пристанищем. В одном из боев в январе 1944 года наш танк продвинулся далеко в глубь немецких позиций. И вдруг — удар страшной силы! Не знаю, из какого орудия били фашисты, но машина наша вспыхнула сразу. Выскочил из люка, ничего не видно: дым, пыль. Кругом стреляют, лязг гусениц. Бросился бежать наугад. Наконец заметил траншею немецкую, а в ней никого. Думаю: спрячусь. И только хотел спрыгнуть туда, как что-то горячее обожгло живот. А вдобавок снаряд рядом разорвался. Очнулся на девятые сутки. Потом мне рассказывали, что в траншее меня засыпало землей и бревнами. Санитары меня не обнаружили. Учуяла собака, которая находилась с ними. Она заскулила надо мной, и санитарка из Казахстана, Соня, поняла, в чем дело. А в батальоне меня заочно похоронили. Да и в госпитале под Свердловском считали пациентом безнадежным: огромная гниющая рана в животе, раны на ногах. Но не пал духом, выжил. Через три месяца снова пошел воевать. Свою 121-ю танковую бригаду догнал в Эстонии. Дрались там, где всегда было жарче всего и неимоверно трудно: в Восточной Пруссии, у Данцига, на Зееловских высотах.
— А после Зееловских высот, как мне некоторые танкисты рассказывали, на больших скоростях ворвались в Берлин?
— Да. Но вскоре остыли. В столице фашистской Германии действовали штурмовыми группами вместе с пехотой. Если была возможность подъехать и выстрелить по укрепленному немцами объекту, то осторожно подкатывали к нему и туда, куда нужен был один снаряд, гвоздили по пять. Наверняка. Боеприпасов в Берлине мы не жалели. Ну и сами остерегались. Молодые, хотелось жить, ведь победа рядом. В нашей бригаде после берлинской операции осталось всего несколько боевых машин. Свой танк с бортовым номером 217 остановил на Унтер-ден-Линден, недалеко от рейхстага. Долго сидел и не верил: неужели все? Когда заглох двигатель и наступила тишина, не скрою, расплакался. В первый и последний раз. На фронте я не хныкал, а крепко воевал. У меня два ордена Красной Звезды, два ордена Отечественной войны первой степени. И очень горжусь тем, что расписался на рейхстаге: «Я из Толочина. Танкист В. Тюнис».
И мирный подвиг совершил
Танкист Тюнис разволновался от воспоминаний, поднялся и вышел во двор. Разговор продолжили с сыном ветерана.
— Нам в детстве отец никогда не рассказывал про войну. Он и сегодня боится ехать в Питер, там он такого во время блокады насмотрелся, такое испытал, что его и сейчас в дрожь бросает, — говорит Василий Васильевич.
— А после войны отец сразу вернулся в деревню?
— Нет, освоил профессию шофера, работал по всему Союзу. И только где-то в 1953 году вернулся домой. Работал до 75 лет.
...По приезде домой он познакомился с моей мамой — Надеждой Васильевной. Нашел ее в Радошковичах. Поженились, начали растить детей. Кроме меня, появились две сестры — Наташа и Елена. Но случилась беда. От болезни мама умерла. Был ей всего 31 год. Отец остался вдовцом, с нами тремя на руках. И он молодец, не бросил нас, правильно воспитывал. Считаю, что он еще один подвиг совершил.
— Как часто бываете у отца?
— Часто. В деревне магазина нет, так мы с сестрами договариваемся и приезжаем к отцу, привозим продукты.
Вроде в последнее время я его уговорил: «Папа, давай я тебя к себе заберу, не в Минск». У меня дом за городом есть. И там имеются все удобства, тепло, светло и уютно». Живность помогу развести. Сил у отца пока хватает. Сам стирает, еду готовит, дрова рубит.
Мы дождались хозяина, и провозгласили тост за сельского тракториста, шофера, боевого танкиста — капитана и просто человека с большой буквы — Василия Дмитриевича Тюниса.
Евгений КАЗЮКИН, «БН»
