Уже 14 лет мама Ани Савран не может никак решить, нужна ей дочь или нет. У вполне нормальной и непьющей Эльвиры Евгеньевны все зависит от настроения: любит — не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет... Но даже самые крепкие ниточки детской преданности когда–нибудь обрываются. Однажды у ребенка тоже получается произнести слово «нет»... И оно оказывается решающим.
Своего отца Аня, редкой красоты девочка, которую, как она сама говорит, «никто никогда не любил», впервые увидела года два назад. В тюрьме на свидании. Какие родительские чувства мог испытывать вор–рецидивист, не выдерживавший на свободе и пару месяцев? А мама... Аня была еще малюткой, когда в их старом доме, доставшемся от прабабки, случился пожар. Восстанавливать было не за что и некому. Так началась бродяжническая жизнь матери и дочери Савран. Перебивались то у знакомых, то у родственников, то еще бог знает где... Личное дело девочки пестрит таким количеством адресов проживания, что понятия «отчий дом» ее сознание не зафиксировало.
Пустые хлопоты в казенном доме
Впрочем, первый адресок в деле Ани — детский дом смешанного типа. Здесь же — заявление ее мамы в администрацию Октябрьского района Гродно с просьбой вернуть ей 7–летнюю дочь. Тогда, в 2005 году (до выхода Декрета Президента № 18), процедура возвращения ребенка из–под государственной опеки была проще. Матери пошли навстречу...
Но вместе не прожили и пару месяцев. В первый класс Анечку отводила уже чужая тетя–опекун, так как маму посадили за мошенничество. Амнистия, хорошее поведение и наличие несовершеннолетнего ребенка открыли перед Эльвирой Савран ворота тюрьмы уже через год и три месяца. И опять мать и дочь отправились по гостеприимным домам. Только за два года сменили четыре места жительства.
Как имеющей судимость (да еще по такой статье!) Аниной маме найти работу было трудно. Эмоциональное напряжение внутри их маленькой семьи росло день ото дня. Ведь за все нужно было платить: за съемный угол, за еду, одежду, питание и учебники в школе... Впрочем, последние пункты Эльвира Евгеньевна попросту игнорировала: «Покормят и научат — никуда не денутся!» И оказывалась права: школьные комиссии быстро признавали Аню нуждающимся ребенком из неблагополучной семьи, выделяя не только бесплатные обеды, но и всевозможную гуманитарную помощь, в том числе одежду и обувь.
Впервые вопрос о лишении Эльвиры Савран родительских прав решался судом Червенского района Минской области: на заседании комиссии по делам несовершеннолетних мать отказалась от дочери — теперь читатель поймет, почему я изменила фамилии... Пояснив: не слушается, грубит, убегает из дому! Суд установил, что сама «Эльвира Савран периодически не работала, а в последнее время устроилась санитаркой в больнице». Правда, наладила личную жизнь, переквалифицировав своего квартирного арендодателя в сожители. На суд, впрочем, мама не пришла, сославшись на «плохое самочувствие». А дальше случается чудо: суд изучает материалы дела, заслушивает свидетелей и... не удовлетворяет иск отдела образования, затеявшего процесс. То есть не лишает родительских прав мать, собственноручно написавшую заявление об отказе от собственного ребенка!
Горькие ягоды
Скоро семья подалась из Червеня в Минск. Аня пополнила ряды «неблагополучных детей» одной из столичных школ, а ее мама — ряды продавцов рынка. Но и в Минске адреса менялись...
Из рассказа соседки по съемной квартире: «Было очень жаль девочку. Она часто сидела на скамейке расстроенная. Иногда вместе с мамой. С сожителем у них не ладилось — скандалили не переставая. То он их выгонит, то замки поменяет. Эльвира, правда, сама еще та пройдоха — уж так умела втереться в доверие! Наплетет людям сказок, и они ей все дают в долг: и продукты, и деньги, и одежду... Мы потом еще полгода от ее кредиторов отбивались. Такая мать хорошему не научит. А девочка ее защищала...»
И снова Червень. Оттуда в середине прошлого лета Аня и сбежала. Говорит, что не жалеет. «В тот день я, как всегда, собирала в лесу ягоды, чтобы потом продать и отдать деньги маме. Их у нас вечно не хватало. Мама сама ходить по лесу не любила, а меня заставляла. Выручка получилась всего 30 тысяч. Мне очень захотелось оставить 20 тысяч себе. Мама догадалась и потребовала все деньги. Я не соглашалась. И тогда она вместе с сожителем стала меня избивать... Били даже ногами. Один раз, правда, я тоже ударила ее ногой в живот. После скандала ушла из дому... Я и раньше уходила. Мама никогда меня не задерживала и не искала. Бродила ночью по улицам, спала где придется... Переночевала на поленнице дров во дворе, а утром поехала в Минск к тете, у которой мы в прошлом месяце снимали квартиру. Сначала и она меня гнала, а потом пожалела. Вечером вызвала милицию. Так я оказалась в приемнике–распределителе. Ужасное место! Там на окнах решетки и все по режиму. Но лучше уж это...»
Еще Аня призналась, что ее день рождения никогда не отмечали, никому не было дела ни до него, ни до нее. Мама праздновала только свои, все время сокрушаясь, что вовремя не сделала аборт.
Из приемника–распределителя девочку перевели в социально–педагогический центр (временный приют). Аня сразу написала заявление, в котором просила не возвращать ее в биологическую семью... Через неделю на стол директора приюта легло еще одно заявление — очередная «отказная» Эльвиры Савран. Семь месяцев государство тщетно пыталось их примирить. Но — увы! «Я поняла, что все это пустые хлопоты, когда стала свидетелем их встречи в моем кабинете, — признается директор центра Маргарита Кузьминич. — Буквально с порога скандал и взаимные обвинения! Закончилось тем, что Эльвира Евгеньевна приказала Ане вернуть всю одежду, которую она ей купила. Аня, конечно, очень обиделась, но переоделась в «приютское» и вынесла маме все вещи».
«Спасите меня от... дочки!»
В следующий раз они встретились на суде. Аня стояла за дверью, но отчетливо слышала, как мама — дама далеко не хрупкого телосложения — умоляла суд... защитить ее от жестокой дочери, которая все время бросается с кулаками и позорит на каждом углу. Когда пришел черед отвечать Ане, она просто расплакалась. Только и смогла произнести: «Я больше никогда не хочу ее видеть».
В этот раз судьи не сомневались: девочка нуждается в защите государства. Однако вынести решение о лишении родительских прав помешала сущая формальность — не хватало пустяковой бумажки о регистрации места жительства матери. Заседание было перенесено.
Слишком поздно?
И тут снова чудеса: Эльвира Евгеньевна заявляет в суде, что теперь снова хочет вернуть себе дочь! Что даже выгнала ради нее сожителя! Что снова работает! Что будет хорошей мамой!..
Однако в этот раз никто не бросился к ней на шею. Аня не пришла в суд. Осталась в приюте, заявив категорическое «нет». Это была уже другая Аня. Повзрослевшая. Причем настолько, что иногда на сердце становится тревожно. Я почувствовала это случайно, когда принесла для Ани торт и свечи. Пусть отметит свой день рождения хоть на месяц позже — зато так, как положено детям! И тут из–за двери услышала, как директор приюта требует у нее объяснений за прогул урока труда. «Да не буду я ходить на эти ваши глупые труды, чтобы втыкать одну ерунду в другую!» — и Аня выпорхнула из кабинета, хлопнув дверью.
Действительно, разве могут конкурировать смешные детские поделки с курением в подъездах и алкоголем (дошло даже до серьезного отравления)? С постоянным вниманием взрослых парней на улицах, которые спешат одарить юную красотку модной одеждой? Со всеми отсюда вытекающими последствиями? Такие «уроки» Аня исправно посещала всю первую четверть. Ей даже грозила неаттестация по некоторым предметам. И только угроза отправить ее снова в Червень заставила девочку повиноваться. Кто–то рассказал Ане, что в случае обретения сиротского статуса ей светит квартира от государства...
На этом фоне мой торт с четырнадцатью свечками смотрелся сиротливо и даже нелепо. Так же запоздало, как очередные мамины обещания. Но раз уж принесла... Аня произнесла вслух загаданное желание. «Хочу стать директором автомобильной компании! — и, посмотрев на меня, грустно добавила: — Ну и не покатиться по наклонной какой–нибудь... не спиться...»
Хорошее, Анечка, желание. Но для этого нужно поискать в себе еще одну, уже третью Аню, которая хочет учиться, уважает педагогов и не бегает по Минску в поиске сомнительных удовольствий. Возможно, придется научиться прощать. Даже тех, кто на первый, второй и третий взгляд этого никак не заслуживает. И, конечно, любить. Не на десять минут в грязном подъезде, а на всю жизнь. Преданно и искренне.
Кстати
В одном из коридоров детского приюта, где сейчас находится Аня, висят три больших стенда в виде красивых яблочек: зеленого, желтого и красного. На каждом — фотографии ребят. Яблоки символизируют перспективы, которые открываются перед теми, кто сюда попадает. Красное — детский дом, желтое — новая, приемная семья, зеленое — возвращение домой к родителям. Все до единого дети мечтают, чтобы их фотография появилась в «зеленом яблоке». И только Аня согласна на красное...
