Однажды в Центральном историческом архиве УССР во Львове были обнаружены любопытные письма. Адресовались они известному украинскому ученому XIX века Драгоманову. Имя их автора звучало очень аристократично: Войнислав Савич–Заблоцкий. А любопытны письма тем, что написаны в 1886 — 1887 годах на белорусском языке.
И сегодня можно найти статьи, которые начинаются с печального «О В.К.Савич–Заблоцком известно немного». Называют его польским литератором и знают в основном по переписке — не только с Драгомановым, но и с этнографом Пыпиным, композитором Кюи, писательницей Марией Конопницкой.
Но прочитайте хотя бы перечень его псевдонимов: грамадзянiн з Белай Русi, граф Cулiма з Белай Русi, Павел Завiша, Гаврила Полоцкий. Согласитесь, даже не зная, о ком речь, можно предположить, что человек имел прямое отношение к Беларуси.
Его называют первым нашим нигилистом. А еще сравнивают с авантюристами XVIII века — во всяком случае, по характеру был он именно такой, мятежный любитель приключений и путешествий.
Интересно, что в истории белорусской литературы есть еще два персонажа с похожими именами: Франц Савич, осужденный повстанец, и поэт Тадеуш Лада–Заблоцкий. Наш герой как бы объединил их имена.
Впрочем, сам он называл себя еще более торжественно: «Войнислав Казимир Константинович Сулима–Савич–Заблоцкий». Не зря историк Геннадий Киселев писал: «Любiў ахутаць свой жыццяпiс вэлюмам фантазii i шматзначнасцi В.Савiч–Заблоцкi. Ён называў свой род графскiм, паводле яго слоў, мацi яго паходзiла з княжацкага роду. Гэта не знаходзiць пакуль пацвярджэння ў архiўных дакументах, звязаных з яго дзяцiнствам. У аўтабiяграфiчнай нататцы пiсьменнiк падае, здаецца, дакладную дату нараджэння — 3 сакавiка 1850 г., але паводле iншых матэрыялаў можна меркаваць, што ён быў, прынамсi, на год старэйшы».
Война за малыша
Итак, Войнислав родился в имении Панчаны Дисненского уезда Виленской губернии. Он утверждал, что мать происходила из рода князей Святополк–Мирских, хотя называлась она в документах просто Станиславой Ивановной Мирской. Отец, Константин Викентьевич, слыл среди соседей опасным вольнодумцем — даже составлял планы по освобождению крепостных. Но помешала ранняя смерть.
Маленький Войнислав попал на воспитание к деду, Викентию Заблоцкому, в имение Николаево Городокского уезда. И все его детство прошло под знаком тяжб между матерью и дедом. Предметом раздора стал и сам мальчик — видимо, опекунство над ним было связано с имущественными правами. Борьба между родственниками шла с переменным успехом. И до воспитания малыша дела не было никому. Так что он рос, общаясь в основном с простыми людьми, дворней. Именно о белорусах Савич–Заблоцкий потом напишет в письме к Драгоманову: «...чорны люд наш, гэтая душа нашага цела, да самасвядомства прыходзiць, што гэты люд дзелаецца ўжо сiлай, што дзвiне мёртвую датоля масу нашу...»
Вольный студент
Савич–Заблоцкий отправляется на учебу в Виленскую гимназию. А потом становится «вольным студентом», ездит по Европе. Конечно, красиво звучит перечисление городов, где он учился, — Прага, Лейпциг, Страсбург, но на самом деле речь идет о кратковременном обучении в статусе вольного слушателя: скорее всего, у юноши просто не было средств оплатить нормальную учебу.
Мы знаем, что в 1868 году, то есть в восемнадцатилетнем возрасте, Савич–Заблоцкий оказывается в Санкт–Петербурге. С этим связан важный эпизод истории белорусской литературы. Известен он со слов самого Заблоцкого. Тогда в Санкт–Петербурге был создан культурно–просветительский кружок «Крывiцкi вязок». В него входил, а возможно, был его создателем юный Войнислав. Цель кружка — издание книг, собирание фольклора, подготовка словаря белорусского языка.
Но в Российской империи, да еще после подавления нескольких восстаний, отношение к культурам «окраинных народов» было определенное... «Крывiцкi вязок» запретили, участников обвинили в «социализме и пропольских симпатиях».
За подобное могла последовать самая суровая кара. Но с Савич–Заблоцким обошлись довольно мягко. Он оказался в Варшаве, под наблюдением полиции. Видимо, «Крывiцкi вязок» просто не успел проявить себя какими–то существенными проектами.
Бродячий журналист
До конца жизни Савич–Заблоцкий пытается заработать литературной деятельностью.
Но для нас самое важное — что Савич–Заблоцкий пишет на белорусском языке. Он посылает в редакцию петербургского журнала «Вестник Европы» три стихотворения: «З чужбiны», «У роднай зямлi» и «Да перапёлкi». «О брацця! Як смутна мне. Скажыце, прашу вас, цi гэта страна ёсць Русь наша Бела, цi не?» — вопрошает автор в одном из стихотворений. К поэзии прилагалась статья, в которой доказывалось, что белорусский язык имеет древнюю историю, что его нужно разрабатывать, придавать ему литературную форму.
К тому времени мать Савича–Заблоцкого растратила имущество, Войнислав остался без копейки...
И в духе авантюристов XVIII века отправился странствовать по Европе. Поначалу отъехал недалеко — во Львов, где свел знакомство с революционерами Б.Лимановским и А.Гилером, потом в Тарнуве редактировал польскую газету «Звезда»... Видимо, молодой человек просто не мог не нарываться на неприятности, потому что в 1876 году его уже высылают из Кракова «за социалистические происки».
Савич–Заблоцкий отправляется далее. Живет в Германии, во Франции, на Корсике, даже в Египте. Он, как велось у аристократов, свободно владел несколькими языками, поэтому хватается за любую журналистскую работу, читает лекции по истории славянских языков. Но еще и пишет. В Праге — поэму «Аповесць пра мае часы», в которой описывает Беларусь накануне восстания 1863 года. В Париже дарит поэту Б.Залесскому стихотворение «Беларуская пея» (то есть песня). В Познани печатает повесть «Арлалёты i Падканвойны, або Полацкая шляхта» (она была опубликована в переводе на белорусский язык в 2004 г. в журнале «Полымя»).
А вот о чем Савич–Заблоцкий сочиняет в Египте: «О Дзвiна, Дунай маёй Айчыны, самая дарагая рака на свеце! Табе я ўдзячны за рытмы маiх песняў!»
Раскаявшийся диссидент
Но к 1887 году поэт, который в то время жил в Брюсселе, устал скитаться и нищенствовать. И Савич–Заблоцкий принимает решение: покаяться перед властями и вернуться на родину. Видимо, первым шагом стала брошюра под красноречивым названием «Еще Польша не погибла, пока жива Россия». Польская эмиграция была возмущена. Но Савич–Заблоцкому разрешили вернуться. Разумеется, под тайное наблюдение полиции.
Поначалу он даже получает работу — помощника редактора иностранного отдела газеты «Виленский вестник». Но если Савич и надеялся обустроиться на родине, то ошибся. Через год пришлось перебраться в имение тетки в Губно Лепельского уезда. Заблоцкий ведет активную переписку с учеными и чиновниками. Но характер у нашего героя по–прежнему нигилистический. Известно, что Савич–Заблоцкий гостил у белорусского ученого Наркевича–Йодко в имении Над–Неман. Наркевич–Йодко имел прозвище Ловец молний. Он изучал электричество, проводил уникальные и масштабные эксперименты, был, можно сказать, белорусским Николой Теслой. Савич–Заблоцкий с интересом осмотрел его метеорологическую станцию... Но общение кончилось крупной ссорой гостя и хозяина, сведения о чем даже попали в газету «Минский листок» за 11 октября 1891 г.
Распродавая раритеты
В 1891 году Савич–Заблоцкий перебирается в Петербург. Поселяется по адресу: Невский проспект, дом 51, квартира 503. Входит в Славянское благотворительное общество, сводит знакомство с историками К.Бестужевым–Рюминым, В.Бильбасовым, П.Батюшковым, редактором журнала «Русская старина» М.Семевским. И, наконец, переходит в православие, как он сам пишет, «з намерам далучыцца да праваслаўнай царквы, веравызнання яго беларускiх продкаў». Но и это не дает благополучия. В одном из писем, адресованных его покровителю, товарищу министра просвещения, бывшему попечителю Виленского учебного округа И.Корнилову, Савич–Заблоцкий пишет: «До сих пор у меня нет еще занятия, в котором я, лишенный материальных средств, нуждаюсь».
Бывший диссидент начинает распродавать собранные им уникальные рукописи и документы, в том числе мемуары Тизделя, английского мореплавателя, служившего при Екатерине II. Журналистика особо не кормит. В 1892 году в журнале «Благовест» напечатали очерк Заблоцкого «Шчаслiвейшая Марыся» из серии «Белорусские очерки». Но в «Биржевых ведомостях» переведенный с польского языка текст «Петруша» печатать отказались — из–за нелитературности языка. Именно этот документ — письмо редактора «Биржевых новостей» М.Коншина от 3 февраля 1893 года и служит ориентировочной датой смерти Войнислава: он умер вскоре после этой даты.
