Самолет, на котором пилоты Минского авиаотряда летали к белорусским партизанам.
«Жуткое слово «война» с Виктором Лобовым, моим механиком, мы услышали под Витебском в Лиозно, где первые в Белоруссии вели подкормку льна с самолета, — пишет Борис Тимашок. — Это было рано утром. В правлении совхоза неразбериха. Собрав свой небольшой скарб, велел колхозникам зарыть бочки с бензином, и мы вылетели в Витебск. На осоавиахимовском аэродроме комендант тут же забрал наш белый самолет камуфлировать. Вылет запретили. Выдали лишь документ, что самолет временно конфискован. Там мы впервые увидели звено немецких бомбардировщиков Ю–88, возвращавшихся на запад.
В военкомате тоже неразбериха, и мы рванули в Минск. Город запомнился тем, что был весь в пожарах, битым стеклом, неприятно скрипевшим под ногами, выбитыми витринами и открытыми дверями магазинов почти без людей, но полных продуктов. Кое–кто уже набивал ими карманы — милиции тоже не было видно. На нашем аэродроме пустота. Случайно встреченные рабочие сказали, что все улетели в Красное или Оршу. Здесь мы узнали, что Белосток захвачен немцами, а у меня там осталась жена с маленьким ребенком. Минск немцы уже дважды бомбили.
Как быть? Недалеко от города находился военный аэродром, двинулись туда. Там тоже никого, летное поле покрыто воронками и сгоревшими самолетами. А на опушке леса мы увидели целыми два замаскированных У–2 и один Р–5. Зайдя в пустую столовую, в буфете набрали два мешка продуктов: шоколад, колбаса, масло, хлеб, консервы, блоки папирос. Выбрав полностью заправленный У–2, более новый со звездами, взлетели и взяли курс на Красное.
Отлетев на бреющем километров 50, рядом с дорогой Минск — Москва на бугре я увидел суетящихся военных, мотоциклы. Подлетая, покачал крыльями: мол, свой. Но, к моему удивлению, по мне начали стрелять из автоматов и пулеметов. Резко рванул самолет вправо и почувствовал боль в руке, с удивлением увидел разбитую приборную доску, почувствовал сильный запах бензина. Мотор начал давать перебои и ничего не оставалось, как приземлиться прямо в рожь. Выскочив на крыло, я бросился к задней кабине, где сидел перепуганный Лобов, к счастью его не зацепила ни одна пуля. У меня же рука и лицо были в крови, но раны оказались неглубокие. Осмотревшись, мы увидели, что к нам бегут солдаты. Тут мною овладела злость, и, спрыгнув на землю, мы пошли навстречу, ругаясь на чем свет стоит. Я Виктору кричу: что ж они, гады, звезд не видели?!
Первые пилоты и техники Минского авиаотряда, прибывшие в 1934 г. из Смоленска.
И тут я обомлел, услышав немецкую речь и увидев не наши каски и не нашу форму. Глянув на Виктора, удивился: лицо его белое как мел, очевидно, такое же было и у меня. Внутри что–то оборвалось. С криками «хенде хох» на нас налетели и сразу начали обыскивать, но мы были гражданские, без оружия. Мне повезло. В комбинезоне и кителе у меня лежали часы, пилотское свидетельство и полетные листы. Все это забрали. А в брюках под комбинезоном с записной книжкой и военным билетом находился комсомольский билет, который к счастью остался у меня. Толкая дулами автоматов в спину, нас повели к бугру. Там стояла наполовину зарытая в землю танкетка, а у дороги мы увидели человек 20 — 25 наших бойцов. Вышел их старший в черной форме, выслушал доклад подчиненного, к которому в лапы мы сами пришли, что–то ему сказал, и нас пинками затолкали к остальным. Приняли нас сочувственно. Солдат, сидевший рядом, достал носовой платок, вытер на лице кровь и руку тоже чем–то перевязал.Оцепенение прошло, и я начал соображать, что, где, как и откуда. Я так и не понял, это был десант или в обход Минска немцы перерезали шоссейную дорогу. Во всяком случае, все машины, которые неслись по ней, они обстреливали и к нам еще прибавилось человек 20 солдат и гражданских, в том числе тяжелораненых. Немцы никакой помощи не оказывали, а, наоборот, хохотали. Так прошло не более часа. Вдруг к танку подъехало два мотоцикла, вручили командиру пакет, что–то по–немецки ему объяснили, и тут же была отдана команда. Немцы забегали, начали откапывать танкетку, еще подъехали мотоциклисты с пулеметами, чувствовалось, что у них началось волнение. Фашистский командир посмотрел в нашу сторону, что–то скомандовал, трое солдат с автоматами с криками «шнель–шнель» начали нас поднимать и сгонять в кучу. Все стало ясно: наступили последние минуты. Скажу откровенно, страха не было, только во рту противно пересохло. «Витя, прощай», — говорю Лобову. Мы расцеловались, но я сказал, чтобы держался рядом. До оврага осталось метров 10. Чувствуя, что сейчас начнется мясорубка, с криком «бежать!» я рванулся вперед. Все как будто ждали этой команды, с трескотней автоматов я видел падающих и бегущих солдат. В овраг прыгнул изо всех сил, не удержался и покатился, вскочил и, петляя из стороны в сторону, перескочил дорогу. Боковым зрением увидел мотоциклиста, вдоль строчившего из пулемета, падающих людей. За дорогой лес, наше спасение. Человека три бежали рядом со мной. Слышался свист пуль над головой. Когда ворвались в лес, меня обуяла дикая радость: я не ранен и не убит! Бежать больше не было сил. Прислонясь к сосне и тяжело дыша, я не поверил: рядом стоял Витя, родной, целый и невредимый. Мы расцеловались и побежали в глубь леса.
Пилоты Минского авиаотряда при подготовке к полету. 1941 г.
На кого же нарвались белорусские летчики? Обратимся к дневникам писателя Константина Симонова, оказавшегося в те дни примерно в тех же местах. Со ссылкой на наши документы он пишет, что немцы перерезали дорогу Минск — Москва 28 июня. По немецким же данным, 7–я немецкая танковая дивизия перерезала шоссе в районе Смолевичей еще вечером 27 июня. На эти части, судя по всему, и напоролся самолет Бориса Тимашка. Кстати, несколько ранее этим же маршрутом перелетал в Борисов весь Минский авиаотряд. Из 40 деревянно–полотняных тихоходных машин до десяти оказались сбиты.
Что же случилось потом? В сумерках Борис Тимашок и Виктор Лобов забрались в глушь, где провели ночь. Затем несколько суток где пешком, где на товарняках добирались до Смоленска, куда перелетел вслед за штабом Западного фронта Минский авиаотряд. Здесь стало известно, что командир их Белостокского звена Кириков погиб, пилот Кукушкин пропал без вести, а что с семьями — никто не знает. В тот же день пришел еще один обросший и оборванный пилот, считавшийся в отряде пропавшим без вести, Николай Гришаев. Его сбили в районе Лиды при поиске и установлении связи с нашими окруженными частями.
А дальше началась опасная и изнуряющая фронтовая работа. Совершая по нескольку вылетов в день, на своем У–2, рассчитанном на 1 — 2 пассажиров, командир звена Борис Тимашок вывозил с передовой за рейс и трех, и четырех раненых. Лишь «по сумасшедшему маневрируя», удавалось спастись от немецких истребителей. Одним из первых начал он и полеты к партизанам. После войны Борис Михайлович стал летчиком–испытателем. Учил летать знаменитый Ту–104, на Ту–114 установил ряд мировых рекордов. А вот механик Виктор Лобов погиб при полете к партизанам на самолете Р–5 с замечательным минским пилотом А.И.Грызловым. Небесные извозчики войны, они заплатили за победу по самой высокой цене.
bibikov@sb.by
