Стихи могут писать и рыбы

Наш сегодняшний собеседник — главный редактор издательства «Мастацкая лiтаратура» поэт Виктор ШНИП...

Говорят, что поэтическим слухом обладает пятая часть человечества... А ведь наши предки не заморачивались статистикой, храня в памяти обрядовые песни и баллады... Аристократ мог сочинить мадригал, селянин — «прыпеўку». Но даже в нынешнем прозаическом мире поэты рождаются на белорусской земле с завидной регулярностью. Значит, и книги их нужно издавать. Наш сегодняшний собеседник — главный редактор издательства «Мастацкая лiтаратура» поэт Виктор ШНИП. В прошлом году он получил премию «Золотой Купидон» за лучший поэтический сборник, издательство, в котором он работает, регулярно завоевывает награды на книжных конкурсах. Но так ли все благополучно?


— Книгоиздательство во всем мире считается одним из самых прибыльных дел. А насколько я помню, и «Мастацкая лiтаратура», и другие государственные издательства время от времени поднимают вопрос о своих финансовых проблемах...


— А вы посмотрите, на какой продукции «делают деньги» многие коммерческие издательства. Эта продукция не имеет отношения к белорусской книге. Мы — государственное издательство и специализируемся на издании литературы, которая называется социально значимой. Которая нужна для духовной жизни народа, для сохранения его культурного наследия и отражения современного литературного процесса. Мы не издаем книги типа «Восточный массаж» или «Как похудеть за три дня».


— То есть хорошие белорусские книги не приносят прибыли? Почему?


— Белорусская книжка не только может принести прибыль, но и приносит. Просто некоторые привыкли ориентироваться на советские времена, когда существовал книжный дефицит и были миллионные тиражи. Потом — «обвал» информации... Детективы и женские романы заполонили рынок, оттянув читательское внимание, и сегодня нормально, когда в России сборник известного поэта выходит несколькими сотнями экземпляров. Впрочем, из той ямы, в которой издательство оказалось в 90–х годах, мы выбрались. Перемены очевидны — достаточно взглянуть на качество нашей продукции. Просто нужно что–то менять в распространении книг, в рекламе. Сколько в Минске книжных магазинов? По пальцам пересчитать можно, и почти все в центре. А в микрорайонах их нет. Человек возвращается с работы... Он же не поедет в центр за книгой. Тем более прошло время, когда домашняя библиотека была показателем престижа. Кроме того, есть Интернет...


— Кстати, об Интернете... Пользуется ли издательство интернетовскими ресурсами?


— Сайт у нас есть... И книги можно через интернет–магазины купить... Но это слишком незначительная часть нашего сбыта.


— А вы лично в каких отношениях с Интернетом?


— Почитываю литературные форумы. Что пишут про меня, про издательство, про знакомых... Но то, что пишется, чаще всего анонимно и предвзято. Идут на форум, когда хотят кого–то оскорбить, высмеять. Впрочем, пока белорусской литературы и споров вокруг нее в сети вообще мало. Приятно, конечно, читать хорошие отзывы на нашу продукцию: сборники Евгении Янищиц, Владимира Короткевича... Но хватает и невиртуальных встреч в библиотеках и книжных магазинах.


— Не один раз приходилось слышать, что самые плохо продаваемые книги — это поэтические сборники. Их неохотно берут в магазины, в библиотеки...


— Это действительно так. В год мы издаем 5 — 6 книг поэзии. Это мало, но все равно в нашем отделе сбыта библиотеки обычно заказывают поэтические сборники по два–три экземпляра, а прозу — по двадцать — тридцать. Поэзия более интимное дело, чем проза. Стихотворение по содержанию, по эмоциональной наполненности равно повести.


— Интерес к поэзии может вернуться?


— Он цикличен. Уменьшается, повышается... Как волны. Ритм сердца. Да ведь и к настоящей прозе интерес упал. Увы и ах, как говорится...


— Тем не менее современная белорусская поэзия существует и развивается...


— Наша литература — это как лес, в котором можно найти любые растения... Съедобные, ядовитые... Можно и заблудиться. Не колхозный сад с ровно посаженными деревьями. Это раньше определялась иерархия: вот — лауреат Государственной премии и народный писатель. Нужно писать так, как он, — тогда я тоже стану лауреатом и народным. Так и было... Теперь думают разве что про Нобелевскую премию... А Нобелевскую премию не может получить тот, кто писал, думая, как бы получить Ленинскую... За последние 15 лет в нашей литературе разработаны все виды и жанры. Конечно, кто–то «застрял» на месте...


— А поэту обязательно нужно прогрессировать?


— На то и дана ему жизнь, чтобы быть разным. В Японии поэт, когда достигал чего–то в творчестве, менял имя и начинал все сначала. Можно не так радикально... Но чтобы почитали твою публикацию — и удивились: неужели это он начал так писать? Мне неинтересно повторять самого себя. Исчерпал золотую жилу, пошла пустая порода — меняй место...


— Как вы относитесь к появлению в России первого романа, написанного компьютером на матрице «Анны Карениной»? Это перспективно? Ведь есть же версия, что некоторые раскрученные брэнды литераторов — на самом деле только вывеска, а книги пишет компьютерная программа. Тот ж Андре Бретон, сюрреалист начала ХХ века, предлагал составлять поэмы из газетных заголовков...


— Перспектив тут никаких. Конечно, порви газету, собери из случайных слов текст — получится и хоку, и поэма... Но в том, что не пропущено через душу человека, вечности нет. Созданная компьютером литература — все равно что искусственное мясо.


— То есть можно отличить «искусственную литературу»?


— Можно и не отличить. Не все, что пропущено сквозь душу, будет высокого художественного качества. Во–первых, среди графоманов полно очень душевных, искренних людей. Во–вторых, был же слух о том, что в Эрмитаже вместо многих подлинников на стенах висят подделки и специалисты до сих пор опознать не могут. Если могут рисовать собака, обезьяна, почему компьютер не может написать роман? Скоро о рыбе, которая пускает пузыри, скажут, что это она стихи читает и с помощью компьютера можно их расшифровать. Главное — есть люди, которые в такое верят, которым интересно... Большинству же вообще литература не интересна. Мы ведь тоже не особо пересекаемся, скажем, с миром спорта... А там — свое искусство, свои лидеры.


— А как вы относитесь к теории, что поэт только записывает, а диктует ему «нечто»?


— Это значит, что у поэта, в отличие от других, есть поэтический слух, чтобы диктуемое услышать. Поэту диктуют его время, место, где он живет, все, что его окружает. Нам все кругом что–то нашептывает... Но самый страшный звук — тишина. Его не каждый слышит. А поэт слышит.


— А правда ли, что поэт обязательно должен быть несчастным, одиноким, переживать трагические события? Быть «с биографией», как раньше говорили?


— А что, есть закон, что творческий человек должен быть несчастным? По существу, все мы несчастны, потому что родились и знаем, что когда–нибудь умрем. Но никто же не думает каждый день о смерти. Нужно уметь радоваться жизни. У нас за несчастных выдают тех, кто пьет. Если ты спился, развелся, потерял работу — это не проблемы поэта. Это проблемы твоего «первого «я», человека, который в тебе живет. Есенин, Богданович... Трагические судьбы. Но сколько было несчастных графоманов? Остается то, что ты написал, а не то, насколько ты был несчастен или счастлив. Когда говорят, что у писателя «нет биографии», это все советские замашки. Молодой поэт, артист, композитор должен был пойти на стройку, рабочим, на целину ехать, на БАМ... Вот тогда — «биография»... А почему не биография, если кто–то вырос в хорошей семье, где имелась богатая библиотека, слушал сказки няни, окончил университет... Конечно, интересно, когда писатель выходит и рассказывает, что он в тюрьме сидел, пил, чуть живой остался... Но хорошие произведения могут состояться и без «биографии».


— А у вас, извините, есть биография?


— Почему же нет? Биография у всех есть. Вырос на хуторе, где и электричества не было, без родителей. Маминых сестру и брата называл мамой и папой... Пришла пора идти в школу — мне объяснили, что это не мои родители и я должен ехать к настоящим. Представляете, какая трагедия для ребенка? После хутора — большая деревня, машины, тракторы... В 15 лет уехал учиться, первый раз попал в Минск. После техникума жил в Минске 7 лет без прописки, без работы, на копеечные гонорары... Даже в комсомол не вступил. Мне потом, в Москве, когда я учился на Высших литературных курсах, говорили: «О, у тебя биография поэта!» А я считал, что у меня должна была быть нормальная биография: отучиться, отслужить в армии, работать, жить в своем доме...


— И все же, почему у нас не знают современную белорусскую литературу?


— А разве у нас знают русскую литературу? Только массовую, коммерческую. Детективы, фэнтези... Сорокина, Пелевина... А ведь в России сотни интересных литераторов! Где сборники современной русской поэзии? Я бы с удовольствием почитал книги своих бывших однокурсников и преподавателей, например, челябинского поэта Геннадия Суздалева или Дмитрия Кедрина...


— Вы обижаетесь на критику?


— Когда–то я услышал, что главное, чтобы о тебе писали, — плохо ли, хорошо, не важно. Значит, читают, значит, ты есть. Плохо, когда никто не замечает. Помню, появилась у критиков мода считать, сколько раз в поэтическом сборнике повторяется то либо другое слово. И если какое–то повторялось много раз, это считалось недостатком. А теперь наши литературные критики пишут о литературе, которая уже стала историей, а о современной молчат... Проще всего писать о человеке, чей творческий путь уже совершился. А угадать, предсказать, что выйдет из современника, — никто не берется. Могут кого–то расхвалить, раскритиковать... Сравнить с Бродским... За всем этим — непрофессионализм и желание выглядеть умно самому. В общем, «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца...»

 

Фото Артура ПРУПАСА, "СБ".

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter