То, что антарктические морские обитатели почти не уступают по биоразнообразию тропическим, Юрий Гигиняк не единожды видел воочию: как во время сложнейших подводных погружений при температуре воды до минус 2, еще в 1971 году, когда он работал в составе советской экспедиции, так и сейчас, благодаря аппарату «Гном», который наши полярники впервые испытали в суровых условиях. Небольшой, весом 2 — 3 килограмма, прибор опускали на глубину до 50 метров, он «осматривал» окрестности и передавал информацию исследователям.
— Дно усеяно морскими ежами, актиниями, голотуриями (морскими огурцами), офиурами (змеехвостками), мшанками, моллюсками, попадаются морские звезды. На одном квадратном метре может быть до 60 ежей! Это движущееся поле, — удивляет Юрий Григорьевич. — А вот рыб в мелководье 7 — 8 видов, не больше. Чаще всего встречаются «бычки». Ну а самая ценная рыба Антарктики — клыкач, весит до 150 килограммов. Кстати, мы не первый год изучаем антарктических рыб на глубинах до 50 — 60 метров и столкнулись с феноменом — у них стопроцентная зараженность паразитами. Но она внешняя — мясо чистое. Паразиты в суровых условиях нашли себе комфортную среду обитания. Отдельного внимания заслуживает антарктический криль — у него самая большая биомасса животного происхождения на Земле. Это миллионы тонн, а эксплуатируется всего сотня. Содержание жира в таких мелких рачках доходит до 70%.
Всесторонняя «инвентаризация» моря в районе нашей станции ведется не только в сугубо научных целях. Такая работа нужна, чтобы в будущем мы могли претендовать на квоты по добыче наиболее перспективных для промысла видов. Причем вылов необязательно вести самим — квотами можно торговать. Собственно, само задание, за которое отвечает Юрий Гигиняк, и носит название «Комплексное исследование, оценка перспектив использования биологических ресурсов и экологический мониторинг биотических компонентов окружающей среды Антарктики».
Если же сконцентрироваться на науке, то сейчас благодаря полярным экспедициям активно пополняется банк ДНК, создаваемый при НПЦ по биоресурсам совместно с Институтом генетики и цитологии Академии наук. Аппарат «Гном» в этом году оснастили манипулятором — захватом, с помощью которого с большой глубины были подняты водоросли, немертины — большие черви, другие морские животные. Весь этот материал доставлен в Минск. В итоге в генетическом банке будут собраны 300 проб ДНК животных и растений мира Антарктики. Это позволит их точно идентифицировать.
— С первых экспедиций мы привезли несколько образцов пиявок, которые живут на рыбах, — приводит пример Юрий Григорьевич. — Украинские специалисты определили, что это новый вид для науки вообще. По сути, наше открытие. Но, чтобы это задекларировать, необходимы подтверждение нескольких специалистов и генетические тесты.
Ученый аккуратно достает завернутый в бумагу белый камень, словно спаянный из полупрозрачных кристаллов — поперек его пронизывает сине–зеленая полоса. Оказывается, это эндолиты, водоросли и микроорганизмы, обитающие внутри камней. В данном случае основа — кварц, который пропускает небольшое количество света. Водоросли в нем живые, заселились и обитают в нем сотни лет. В эту экспедицию полярники собрали немало таких образцов для изучения.
Также в центре внимания — антарктические мхи и лишайники, возраст которых доходит до 10 тысяч лет. Уже собрана коллекция из 50 видов, а сейчас биологов заинтересовало, как эта растительность накапливает тяжелые металлы. Оказалось, на внешней стороне мхов — одни металлы, внутри «ствола» — другие, а из породы, на которой они растут, тянут третьи. Значит, эта растительность может быть индикатором атмосферного переноса загрязняющих веществ в Антарктиде. Кроме того, определив, что накопил, например, лишайник, можно сказать, чего больше в породе под ним — железа, свинца, цинка. Биологическим способом определения концентрации минералов занят Владимир Курченко с биофака БГУ. Также он изучает накопление меланина антарктической «черной» растительностью (этой расцветкой мхи и водоросли защищаются от активного солнечного излучения) и уже создал лабораторный вариант его добычи.
— Черные водоросли в Антарктиде растут на камнях и на грунте огромными пластами и могут быть сырьем для выработки этого вещества в промышленных количествах, — смотрит на перспективу Юрий Гигиняк.
Впервые полярники привезли богатый микробиологический материал — плесень, обнаруженную в старых строениях, пыль из помещений. Надо выяснить, нет ли в них вредоносных для здоровья компонентов.
Отдельная гордость — керны и шурфы из различных озер. Это пробы донных отложений, которые берутся при помощи специального прибора. Изучить их сверху донизу — словно погрузиться в тысячелетия.
— Оказалось, что возраст озера Нижнее у горы Вечерняя, где мы строим станцию, — 10 — 12 тысяч лет. Будем изучать эти керны. И может оказаться, что на отрезке керна в 5 тысяч лет назад обнаружим споры растений, остатки беспозвоночных животных. Потом ничего — видно, было сильное похолодание, все вымерзло. Потом опять появляются теплолюбивые виды. Мы в историю влезаем с другой стороны! А ведь есть и озеро Восток, находящееся в 3.700 метрах подо льдом! Миллионы лет оно спрятано. Это капсула времени. Что и кто там живет? Что достанем? Россияне добурились до него. Но пока не создан прибор, чтобы взять пробы — так, чтобы не внести туда свои микроорганизмы. Или не вытащить оттуда «что–то», способное погубить человечество.
Биологические эксперименты велись и в процессе экспедиции. Ученые выясняли, как поведут себя антарктические виды при потеплении, что им грозит в связи с изменением климата. Выяснилось, что морские животные погибают при повышении температуры воды до 4 — 5 градусов, а вот озерный рачок дафния выдержит и до 30 градусов. Одним природа заложила запас прочности, как, например, тихоходке — «бессмертному» организму, выживающему и в открытом космосе, и при температуре минус 272 градуса, и без воды и света. А другие в случае катаклизма обречены на вымирание. Продолжались исследования по выращиванию зелени — пряных трав, салатов, редиса — на светодиодном комплексе, сделанном в Академии наук. В этом году Юрий Гигиняк довольно успешно попробовал сделать «огород» не на привозном, а на местном грунте. Хоть почвы как таковой в Антарктиде нет. Есть первопочва — отмершие корешки мхов, смешанные с песчинками от разрушившейся породы... По–прежнему ученые наблюдают за птицами — поморниками, буревестниками, качурками и, конечно, пингвинами. Отмечались места гнездовий или линьки, чтобы человек их случайно не потревожил.
Юрий Григорьевич называет нашим преимуществом то, что белорусские исследователи работают в восточной, недостаточно изученной части материка. Большинство «капиталистических» станций занимают западную. И их очень интересуют наши результаты, для сравнения. Еще один наш козырь — комплексность: от генетических исследований до простых наблюдений. Это большой плюс для мониторинга состояния живой природы, без которого невозможна деятельность в Антарктиде.
Кстати
В декабре на ледяном континенте высадится уже десятая белорусская экспедиция. С советских времен в историю изучения Антарктиды вписаны имена более ста полярников–белорусов. Среди биологов, работавших там уже в составе национальных экспедиций, — нынешний директор НПЦ по биоресурсам Олег Бородин и сотрудник этого центра Владислав Мямин.vasilishina@sb.by
