Деревня. Через улицу дом и хозяйственные постройки под серыми шиферными крышами. Не знаю, как вам, а мне шифер напоминает вельвет. Есть в нем что-то домашнее, простое, близкое моей душе. Когда-то в этом деревянном доме была почта, пахло там горячим сургучом, табаком. И телефон там имелся — большой и черный, с тяжелой, как гантель, трубкой. Можно было позвонить далеко-далеко, например, в Хабаровск, Мурманск, Душанбе или в соседний райцентр — Ушачи… А еще рядом с этим домом под вельветовой крышей стоит памятник, на котором написано, что в этом доме был партизанский штаб…
Я смотрю на этот знакомый дом, выкрашенный синей и зеленой краской, и меня охватывает странное чувство. Вроде все как всегда, на своих местах, но что-то не дает покоя, что-то нарушено. Вглядываюсь, закрываю глаза, а затем снова смотрю, снимаю очки, протираю стекла, нервничаю, но не помогает… На крыльцо нашего деревенского дома выходит жена и говорит, глядя напротив: «Клен спилили… А зачем, не знаешь?» И тут все становится на свои места. Действительно, недостает над крышей большого старого дерева. Именно оно и делало этот пейзаж выразительным и придавало ему значительность и завершенность. Всего лишь дерево — старый клен…
Я несколько раз этот пейзаж рисовал, много раз, во все времена года и при разном освещении, фотографировал. Помню, как появлялись на клене нежно-зеленые и мягкие листья. Как росли. Вначале прозрачная, а через пару недель густая тень падала на крышу, стены, траву. В густых ветвях щебетали птицы, несколько раз на клене отдыхал, а может быть, жертву высматривал ястреб, похожий на скульптуру, так неподвижно, словно одно целое с веткой, он сидел и смотрел на меня.
Не знаю, кто и когда это дерево посадил, но я благодарен тому человеку. Уверен, что ни о каком будущем пейзаже, копая яму и опуская в нее небольшое молоденькое деревце, он не думал. Просто хотел, чтобы было красиво, чтобы в жаркий день рядом с крыльцом была тень, а в ветвях пели птицы. А может, он посадил этот клен, чтобы отметить рождение сына. Думая, что вот теперь его мальчишка и этот клен станут расти вместе. Будут глядеть друг на друга и радоваться.
Еще в прошлом году, когда налетел сильный ветер — настоящий ураган, старый клен так затрещал и зашатался, что, казалось, вырвется из земли и улетит, подхваченный шальным потоком. Но в тот вечер и ночь клен выстоял. Буря обтрепала его, сделав прозрачным, сорвала почти все листья и отломала от ствола большущую ветку, едва ли не четверть дерева. Она упала рядом с памятником, а утром нынешний хозяин дома с родственником, вооружившись топором и гудящей бензопилой, превратили часть клена в аккуратные поленья. Листья сгребли в золотой ворох, а сброшенный бурей скворечник прикрепили к другой ветке, долго, но беззлобно выясняя, в какую сторону света должен смотреть птичий домик.
Сентябрьское несчастье изменило клен. Он уже не казался таким величественным. Лишь светлая рана бросалась в глаза издалека.
Теперь же, когда от красивого дерева остался только пень рядом с памятником, я пробую представить, сколько всего видел и слышал за свою долгую жизнь тот клен. Пытался подсчитать кольца, но после девяноста пяти сбился… Подумал, что, возможно, дерево уже росло, а дом построили рядом с ним. Хотя думать, что дерево посадил человек, мне приятней и интересней.
— Жалко дерево… — сказал я нынешнему хозяину.
Он пожал плечами, ухмыльнулся, присел на пень и закурил. Запрокинул голову, словно над ним шумело дерево, и выдохнул в небо дым.
«Почему-то старое и большое дерево жалко больше, чем молоденькое, а человека жальче молодого, еще не успевшего пожить…» — подумал, уже стоя на крыльце своего дома, пытаясь свыкнуться с измененным пейзажем.
ladzimir@tut.by
