Старики

На самом деле все просто.
На самом деле все просто. Солнце светит одинаково. И для столичного пожилого мужчины, за которым каждое утро (я вижу это в кухонное окно) приезжает "Вольво", и для стариков-инвалидов, живущих в Несвижском доме-интернате. Вопрос в том, видим ли мы наше общее солнце вообще.

Несвижский дом-интернат для инвалидов и престарелых на самом деле находится в деревне Осмолово. Это рядом с поселком Лань, а Лань недалеко от Несвижа со всеми его достопримечательностями: замком, парком и Фарным костелом. В деревне Осмолово только одна достопримечательность - дом-интернат. Тут, как ясно из названия, живут инвалиды и престарелые. Разные люди с разными судьбами: бывший партийный работник, бывший рабочий, бывшая акушерка. Бывший полицай, бывший преступник... Все они теперь просто соседи - "контингент".

"Я видел хорошую жизнь"

Леонид Петрович Лобко читал, когда мы вошли к нему в комнату. Он казался удивленным: написал в газету о здешнем жильце Егоре Артемьевиче Кухлевском. А пришли к нему. Не стала смущать: мимо, говорю, ехала, решила зайти. Леонид Петрович, сидя под портретом молодого мужчины (своим, наверное, портретом), не знал, как принять: усаживал, расспрашивал, не забывая демонстрировать свои прежние публикации в прессе.

- Я с газетами дружу. Вы садитесь! А вы, - он строго обратился к сопровождавшим меня женщине-библиотекарю и руководителю подсобного хозяйства, исполнявшему на тот момент обязанности директора, - вы идите, у меня тут разговор!

Сопровождающие лица удалились. Леонид Петрович сменил строгое выражение лица на приветливое и объяснил

: - Хотят послушать! Но вы же не с ними хотите поговорить? Письмо я не сам писал: после инсульта руки не слушаются. Писала жена Егора Артемьевича. А я диктовал.

- У вас дети есть? - спросила я, оглядывая комнату.

- А как же! Сын в Благовещенске, двое внуков. Сын хотел ко мне переехать, но у его жены родители в Хабаровске и она не хочет. Предлагали меня забрать. Я сказал: ради Бога, не надо! Вот так и живу. Жена умерла, зато есть два брата с семьями.

- А они... - я замялась, подбирая слова.

- К себе меня забрать? Да ни за что! Младший звал, но зачем обременять? Вот что странно: никогда я не болел! Трех месяцев до пенсии не хватило - инсульт. 12 лет с тех пор прошло. Сначала-то отпустило, а потом хуже стало. Вот мне и порекомендовали в сельсовете сюда переселяться. У меня дом есть в Лани - пустует. Я вот работал в Клецком райкоме партии, - оживился Леонид Петрович и стал вспоминать свою прежнюю светлую жизнь.

- Оказаться теперь здесь - довольно печально...

- Очень правильно понимаете! - энергично и даже, я бы сказала, с азартом заявил Леонид Петрович. - Я ведь никогда о старости не думал, потому что в жизни очень много хорошего видел! В Запорожском обкоме партии работал, на заводе работал, на Камчатке служил 6 лет. Захотел учиться - окончил Днепропетровский университет! Преподавал потом философию. Не каждому доверят? И теперь - один живу в комнате уже 8 лет. За это очень признателен директору, всем признателен! Видите ли, близких друзей у меня здесь нет. Уйду к себе и читаю - в этом спасение. И вспоминать люблю. Много хорошего было, ой много!

Леонид Петрович задумался, потом спохватился и снова стал рассказывать

: - Здесь нелегко: контингент, знаете ли. Есть такие... даже бывший полицай! Ладно, не будем об этом. Мне вообще грех жаловаться: я видел хорошую жизнь. Все видел! И тут кормежка - не всякий пенсионер дома себе позволит: каждый день мясо и рыба!

- На что пенсию тратите?

- Пожалуйста, я вам даже покажу, - он извлек из-под бумаг тюбик с мазью. - От пенсии мне остается десять с половиной тысяч. Как раз на мазь хватает. А ведь у нас есть такие, - он наклонился и чуть понизил голос, - отсидели, потом на Севере остались работать, потом вернулись и нормальную пенсию имеют! Ну, - Леонид Петрович бодро встал и направился к двери, - давайте уже к Егору Артемьевичу пойдем!

"Досталась человеку судьба!"

Егор Артемьевич живет с Антониной Прохоровной. У них в комнате недавно сделали ремонт: обои новые. Старики на это сдавали свои деньги. Иначе, говорят, с сокращенным финансированием ничего не отремонтируешь.

Познакомились, расселись. Леонид Петрович покомандовал немного. Кухлевский сложил руки на коленях, спросил: "Начинать?" - и, волнуясь, принялся повествовать

: - Жизнь моя началась после войны... - посмотрел на диктофон и остановился. - Или вам про детство рассказать? В 1932-м отец умер от тифа. Мама - инвалид, детей пятеро в доме и бабушка любимая.

- Вы с войны начните, - подсказал Леонид Петрович.

- С войны... - он снова замолчал. - Вы знаете Толочин? А Озерцы? Там немцы строили узкоколейку. Страшные условия были: умерли многие военнопленные. Тогда местных на работу стали отправлять... - дальше Егор Артемьевич "повествовать" не смог. Прикрыл рукой глаза и, с трудом справившись с эмоциями, тихо сказал: - Ну вот... туда я и попал.

Он сбивался, подбирал слова, теребил пальцы и вытирал лоб. Было видно: произошедшее более 60 лет назад до сих пор стоит перед глазами. Полицаи, вылавливающие в Круглянском районе рабочую силу. Он сам, пятнадцатилетний, попавшийся под хлыст. И то, как он решил с другом от немцев удрать. И то, как друг свой кожух пожалел оставлять (забирали-то зимой, а удрать решились в мае!).

- Из-за кожуха за ним и наблюдали. Зачем взял? - с досадой сказал Егор Артемьевич. - Мы договорились бежать в разные стороны. Я помчался, вдруг слышу: выстрел. Сразу его застрелили... Я не бежал уже - летел. Добрался до деревни, где дед, мамин батька. Дед испугался. "Цябе тут не ждуць..." - сказал и заплакал. "Расстраляюць усiх, - говорит, - ухадзi". Я и ушел. Сильно ослаб, а еще 25 километров до мамки бежать. Вижу: около леса мужичок пашет. Рискнул, попросил еды, а потом стал ждать: приведет полицая или нет. Но он как человек поступил: принес сала с хлебом и воды. Уже дома я решил к партизанам уйти, да меня не пустили. Я пахарь был хороший: занимал в районе первые места. Да и вообще в деревне единственный мужчина, остальные - совсем дети. Потом нас снова схватили: троих парней, трех девочек - и в Германию.

Леонид Петрович и Антонина Прохоровна слушали рассказ не первый раз. Когда Егор Артемьевич замолкал, пытаясь сдержать подступившие слезы, подсказывали, напоминали. В Германии он 3 года работал в городке Шифалер на шахте с красивым названием "Анна".

- Про вагонетки расскажи, - напомнила Антонина Прохоровна.

- Да-да... Нашего брата не щадили. За неделю до того, как американцы второй фронт открыли, немцы совсем обозлились. Один мерзавец взял и нарочно пустил на меня вагонетки. Слышу шум, обернулся, руки вытянул, чтобы ослабить давление, потом сознание потерял. Чудом выжил, но стал инвалидом. Потом американцы нас освободили, собрали всех, дали пять анкет: выбирайте, мол, где хотите жить, - Англия, Франция, Америка, СССР и Германия. Я мог любую анкету заполнить. Но даже думать об этом не стал, - старик вздохнул, помял ладонью ладонь и... заплакал.

- В Минске как жили? - спросила я после короткого молчания.

- Работал. На тракторном заводе. Потом 20 лет на шарикоподшипниковом. Двое детей - сын и дочь. С женой развелся. Я слабый стал... она, словом, другого взяла. Замуж вышла, еще дочку родила, а та ее дочка тоже двух родила. Этих детей растит теперь моя дочь. Опозорились они, вот что. Дом я себе сколотил из дощечек, жил там с мамой, работал из последних сил. Потом, чтобы пенсию побольше получить, на "асфальт" устроился. Дороги строил.

- А как в интернате оказались?

- Мне дали кооператив за хорошую работу - однокомнатную квартиру. Там женщина тоже строила однокомнатную. Мы и сошлись с ней. Подумали: зачем две квартиры? За них же надо выплачивать. Я решил, что нашел наконец подругу: детей нет, будем жить друг для друга. Но у нее племянницы были. Выросли, примаков взяли и стало им тесно. Я оказался лишним. Сын у меня инвалид, живет в однокомнатной с женой и ребенком. Мальчик у них тоже инвалид. Дочка моя - с девочками приемными. Куда мне больному деться? В райсобесе узнали, что я без дома остался, и сказали: "Поезжайте в Николаевщину, поживите там в интернате. Понравится - останетесь". Я и остался. А про то, что теряю прописку, не подумал. Теперь меня в минский интернат не берут. Из Николаевщины переехал в Логойский интернат - все ближе к детям. Но и там не сложилось...

- Что не сложилось?

- Может, ты, Тоня, скажешь? - вконец расстроившись, обратился Егор Артемьевич к Антонине Прохоровне.

- Да убить хотели! - поджав губы, выпалила Антонина Прохоровна.

- Как убить?

- Ну, такой контингент жильцов. Потребовали: "Пришел к нам жить, деньги сдавай, общее у нас все. Не дашь - с балкона сбросим! Мы двоих уже, говорят, того. Будешь третий. Вы что, отдыхать сюда приехали? Почему не работаете?" А у меня после инфаркта и инсульта одна рука не действует, он вообще долго даже сидеть не может. Короче, там бывших заключенных много, у них свои правила. Я пошла к директору и рассказала об угрозах. Нам сказали: "Если это подтвердится..." Вот мы и попросились, чтобы нас перевели. Как это должно подтвердиться? Ездили в Минск, там нас спрашивают: "В какой интернат хотите?" А я никаких и не знала. "В любой", - говорю. Нас сюда и перевели.

- А тут... - снова вступил в разговор Егор Артемьевич, - тоже... контингент. Я вот прогуливался во дворе. Сорвал три перышка лука с грядки, так Петровская меня бить стала! Кричит: "Не работаешь, а лук рвешь!" Ну не могу я больше работать, мне 80 лет! Сил нет, честное слово... Хоть бы назад в Николаевщину вернуться, раз нельзя в Минск. Там участники войны, инвалиды - друзья остались, - Егор Артемьевич вздохнул, вытер влажные глаза и добавил: - Немцы компенсацию давали за "здзекi", 2 тысячи марок. Сыну отдал - тяжело ему совсем. А для своих - пока работал, человеком был, а теперь - никто.

"На это сын сказал: всажу в спину нож"

Антонина Прохоровна грустно смотрела в пол, изредка поправляя мужа или дополняя. История ее собственного одиночества проще и, к сожалению, типична.

В Солигорске была семья: муж и трое детей. Дочь умерла в 1976-м, муж в 1983-м. 17 лет прожила со старшим сыном. С невесткой так и не нашла общего языка. Поэтому, когда сын уезжал с женой и двумя ее внуками на Дальний Восток, Антонина Прохоровна осталась. Работала в роддоме акушеркой, потом перешла в женскую консультацию, потом, выйдя на пенсию, - медсестрой у окулиста, затем у дантиста... Потом ее поблагодарили за работу и напомнили про возраст. Делать было нечего: 69 лет.

Младший сын много пил. В доме днем и ночью крутились его друзья и подружки, гремела музыка. Она просила одуматься, сын обещал, но все начинал сначала. Вдруг он решил все бросить и зажить с матерью в другом городе новой жизнью. Для этого требовалось согласие Антонины Прохоровны поменять квартиру на меньшую с доплатой. Она долго не соглашалась, но потом махнула рукой: "Делай что хочешь". Они переехали в Слуцк, в однокомнатную. Антонина Прохоровна не знала, куда деваться от ночных гулянок. Уходила, грозилась, что совсем уедет жить в интернат. Тогда сын сказал: будешь убегать из дома - просто всажу в спину нож.

После обмена доплата (2 тысячи долларов) осталась у сына. А мать собрала справки, оформила документы и, проведя 11 месяцев на социальной койке (70 процентов пенсии платила за место), уехала в Логойский интернат. Там познакомилась с Егором Артемьевичем и стала с ним жить.

...Я прощалась со стариками со странным чувством. Как же так? Ведь люди не могут жить без людей! Почему же они приносят друг другу так много горя?

- Скажите, - подал голос Егор Артемьевич, когда я, мысленно занимаясь софистикой, надевала дубленку. - Все же, как мне быть? Ходатайствовать, чтобы перевели поближе к детям, или здесь помирать? Столько лет работал на заводе, ни одного прогула! Ну что мне осталось пожить? Стимулятор в сердце на 7 лет поставили, 3 года уже прошло.

- А потом что? - спросила я автоматически.

- Потом? ...Наверх собирайся! - он посмотрел в потолок и снова спросил: - Так как быть? Я писал в министерство и собес. Три года ждал, будут ли ходатайствовать за меня: ведь обещали. У нас и бумаги все есть. Показать? Или теперь - все?

...Потом мне звонили из интерната и спрашивали: "О чем будете писать? Может, "кепскае" что-то про нас?" Я по-человечески обещала "кепскага" не писать: при чем тут интернат... И все же задумалась: о чем? Может, о том, что пока мы не "наверху", солнце висит и одинаково всем светит? Так-то оно так. Однако слишком много патетики. Просто людям важны люди, а не "контингент". Никто ведь не знает, что ждет его в старости, когда он станет собираться "наверх"...
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter