Отдельные отрывки из этой книги мы предлагаем нашим читателям.
(Окончание. Начало в № 29 от 16 февраля.)
Ранней весной приехавший в хозяйство Виктор Шевелуха безапелляционным тоном велел запахать участок пшеницы. Ему не понравились всходы. Устин (в соответствии с партийной иерархией ему приходилось выслушивать высокоценные указания) сделал вид, что согласен со всеми услышанными словами, хотя оценка секретаря ЦК показалась ему поспешной и вредной. После отъезда визитера первый секретарь райкома дал свое указание председателю колхоза: «Перепахивать поле не надо. Всходы поднимутся, всему свое время. А осень нас рассудит».
Возможно, Виктору Шевелухе не понравилась реакция Устина на его указание перепахать участок пшеницы, и он заподозрил руководителя района в саботаже. Как бы там ни было, через пару недель секретарь ЦК вновь пожаловал в район и потребовал показать, как перепахан тот злополучный участок.
Обман открылся. Начался такой шум, что затряслась вся область. На всех совещаниях Виктор Шевелуха распекал руководителя Докшицкого района так, словно разглядел в нем врага народа, и настоятельно требовал исключить того из партии и освободить от должности.
К счастью, Витебской областью в то время руководил А. Н. Аксенов, умный, толковый партийный работник. Он оценил случившееся, как досадное недоразумение, сказал, что такими кадрами, как Устин, партия разбрасываться не может.
Естественно, этот эпизод не мог пройти мимо внимания Петра Мироновича Машерова. Возможно, молва о злополучном участке и привела его в Докшицы...
Устину в тот момент Машеров не сказал ничего. Покивал головой и распрощался. Однако через некоторое время Шевелуха был освобожден от должности секретаря ЦК в связи с назначением его вторым заместителем министра сельского хозяйства СССР. Аграрные кадры в Беларуси вздохнули с облегчением. Частушка о Шевелухе, человеке, случайно вознесенном на партийный Олимп, ушла в архив, но в памяти народной и фольклоре осталась.
«Здравствуйте! Мы к вам в гости!»
Быховщину часто наведывали многие знаменитые, известные всему Союзу люди. Чаще всего визиты, как говорится, были плановыми, и о них мы знали заранее, готовились. А бывало и такое, что высокий гость сваливался нежданно-негаданно. Ученый с мировым именем президент Академии наук СССР Анатолий Петрович Александров предпочитал отдыхать не в санаториях (а ему-то был доступен любой курорт, только пальцем шевельни!), а в путешествиях по различным уголкам нашей тогда необъятной страны. Так и в тот год вместе с группой друзей на двух лодках они пустились вплавь по Днепру, определив конечным пунктом Черное море. Все было бы прекрасно, но под Быховом у президента Академии наук начались приступы острой боли в животе. Дело приняло нешуточный оборот: лодки на реке квалифицированную медицинскую помощь можно получить только в городе.
Академика срочно доставили в районную больницу. Мне показалось, что другой чин такого ранга требовал бы самолет санавиации, который доставил бы его в столицу, в Минск, в частности. Но, видимо, по природе своей Анатолий Петрович Александров был человеком скромным, и к районным медикам отнесся с доверием. Можете себе представить состояние районных хирургов, когда они узнали, кого им предстоит оперировать. Операция под руководством главного врача Жукова прошла успешно. Через пять дней группа Анатолия Петровича покинула Быхов и продолжила путешествие, ничего не меняя в маршруте.
С потрясающим успехом выступала на быховской земле Людмила Георгиевна Зыкина. Несколько концертов прошли с аншлагами. Встречали ее восторженно. Плавный, теплый, душевный голос Людмилы Георгиевны очаровывал, завораживал публику, люди забывали все свои беды, невзгоды, проблемы, песни Зыкиной перемещали их в иной мир. Завершится песня — несколько мгновений публика молчит в оцепенении, а потом взрывается бурей эмоций, не жалея ладоней, хлопали от души.
В общении она оказалась сердечным, простым человеком. Нам хотелось принять ее получше, угостить, расспросить, чтобы скрасить пребывание в командировке в незнакомом доселе городе. Она охотно откликнулась на предложение отужинать в тесном дружеском кругу. Людмила Георгиевна вначале вела себя сдержанно, односложно отвечала на наши любопытные вопросы, а потом, поняв, что ее окружают доброжелательные, искренние почитатели ее могучего таланта, разоткровенничалась, стала рассказывать о своей нелегкой судьбе. Судьбе, которая со стороны кажется сказочной, а на самом деле полной житейских проблем, приключений, переживаний, встреч и расставаний.
Ужинали мы после концерта в ресторане Быхова. Заказали ей белорусские народные блюда. Помню, с каким нескрываемым наслаждением, без капли жеманства она ела пирожки со сметаной. Ела и приговаривала, мол, я и так полная, а вы меня своими блюдами раззадорили, еще полнее стану. «Знаю, что наберу лишний вес, но удержаться не могу».
Интереснейшим собеседником, простым и задушевным человеком оказался также известный, очень популярный в то время композитор Александр Петрович Аверкин. Его песни «На побывку едет молодой моряк», «Мама, милая мама, как тебя я люблю» распевала вся страна. Он к тому же превосходно играл на гармони и был способен расшевелить любую компанию. Людмила Георгиевна Зыкина была первой женой этого замечательного композитора. Но совместная жизнь у них не сложилась, как часто бывает у двух ярких творческих личностей. Думаю, что преждевременный уход Аверкина из жизни помешал ему раскрыть богатство своего дарования в полной мере.
Врезалась в память встреча с польской молодежной делегацией, которую возглавлял министр спорта Квасьневский. Он показал себя обаятельным, общительным, простым в общении, ничего такого специфического, я имею в виду некоторые проявления шляхетского гонора, и даже спеси, не было ни грамма. Мы вместе парились в бане, пили после парной чай и еще кое-что. После чего долго и задушевно беседовали об истории наших стран, Польши и Беларуси, Польши и России, Польши и Советского Союза. Пан Квасьневский в этих беседах представал мудрым, исторически просвещенным, хотя руководил ведомством, где подобные качества требовались не в первую очередь.
Я вспомнил обаятельного польского министра и наши беседы с ним после того, как его избрали президентом Польши. И потом в некотором смысле ревностно (а как же, лично знаком!) следил за его выступлениями, визитами…
Знакомство со Щелоковым
Как-то поступает команда организовать охоту, как было сказано, для крупного чиновника из Москвы. Вроде бы и не мое это дело, но указание было категорическим и от такого человека, что ослушаться было невозможно.
Вскоре в пятницу вечером приезжает в охотничье хозяйство первый секретарь обкома партии В. В. Прищепчик и с ним группа москвичей. Сразу стало ясно, из-за чего сыр-бор разгорелся. К нам пожаловал всемогущий министр внутренних дел СССР генерал армии Николай Анисимович Щелоков. Мало того, что у него высокое служебное положение, так он еще значится в близких соратниках генсека ЦК КПСС Л. И. Брежнева.
Знакомимся, докладываем, что все к охоте готово, что охотиться будем по-настоящему. Собственно, охота, поиск зверя, стрельба отошли на задний план. Чувствовалось, что Щелокову хочется просто развеяться в новой обстановке, поговорить с новыми, незнакомыми до того собеседниками. Генерал из Москвы вел себя совсем просто, без чванства, без тени зазнайства, брал неподдельным обаянием. Завязался непринужденный разговор: министр расспрашивал нас о делах в области, районе, поинтересовался уровнем преступности, оценкой работы райотдела милиции.
Разговор продолжался долго. Николай Анисимович начал рассказывать о себе. Ему тоже пришлось хлебнуть немало горя, испытать и голод, и холод, приходилось в полном смысле слова бороться за существование.
Беседовали мы непринужденно, высокий гость из Москвы не подавлял нас, слушал внимательно каждого, кто хотел что-то сказать. Но нам, конечно, хотелось больше слушать, чем говорить.
На меня знакомство и общение с всесильным министром произвело хорошее впечатление, да и на всех участников охоты тоже. Кстати, находясь на высоком посту министра внутренних дел, Щелоков сделал для ведомства очень много полезного: укрепил материальную базу подразделений, переодел личный состав в новую форму, увеличил денежное довольствие. В милиции при нем усилилась дисциплина, значительно возрос авторитет органов МВД в государстве.
«Не мешайте Рокоссовскому воевать!»
Мне на всю жизнь запомнилось общение с великим российским поэтом и писателем, талантливейшим человеком Константином Симоновым. Так случилось, что в тот день я оказался единственным из отраслевых секретарей обкома, и на меня пал выбор сопровождать приехавшего в область знаменитого гостя. Не просто встретить и поздороваться, а опекать во время всей поездки, стать гидом, экскурсоводом, хлебосольным хозяином.
Слегка волновался. Для меня, да разве только для меня, он был автором непревзойденного шедевра военной лирической поэзии — стихотворения «Жди меня». Это стихотворение стало народным символом сильной, всепобеждающей любви, веры в победу, талисманом, оберегом. И мне с автором этого шедевра предстояло быть рядом в течение нескольких дней.
Но все оказалось намного проще. Константин Михайлович видел жизнь, видел многих людей и сразу повел себя так, словно мы с ним вчера только расстались и встретились вновь, чтобы с пользой приятно провести время. Он брал простотой и душевностью.
После нескольких задушевных бесед на разные темы Константин Симонов заговорил о личной жизни, хотя его и не просил об этом. Дословно повторить эту историю я вряд ли смогу, но канва рассказа, его суть сохранены в моей памяти хорошо. Я постараюсь повторить его смысл.
«Как-то звонит Поскребышев, помощник Сталина, и говорит непререкаемым тоном, мол, вам надлежит срочно прибыть в Кремль, с вами желает встретиться Сталин. Я больше испугался этого звонка, чем обрадовался. Не знаю и не догадываюсь, зачем я ему понадобился.
Встретил Сталин меня приветливо, заметил мою растерянность, успокоил. «Не волнуйтесь, — сказал он, — я позвал вас, чтобы вы помогли мне постичь обстановку, окопную атмосферу, дух передовой, важно знать, с каким настроением воюют люди. Сам я при всем желании не могу туда отправиться. Политбюро запретило мне выезжать на фронт. Судя по вашим репортажам в газетах, — продолжал говорить Сталин, — вы там часто бываете и многое видели. Зная вас как мастера слова, прошу подробнее, чем это представлено в газетах, рассказать мне обо всем, что видели, что слышали». У меня появилось какое-то необычное, одухотворенное настроение, и я со всем жаром души, живописуя словом, с болью и горечью рассказал о чувствах солдат, постоянно находящихся в близком соседстве со смертью, о страшных стонах раненых, о потоках крови. Все это сливалось в зловещую картину. Я говорил о том, каких нечеловеческих усилий и страданий стоят наши победы и поражения. Заметил я, что Сталин внимательно слушает, показалось, что глаза его слегка затуманились. Поблагодарил меня в конце рассказа, но я не торопился уходить, у меня был к нему вопрос личного характера. «Я знаю, Константин Михайлович, — заметив мою нерешительность, сказал Сталин, — о чем вы меня хотите спросить. В связи с этим вопросом хочу подчеркнуть одно: прошу вас, не мешайте Рокоссовскому воевать». Эта фраза стеганула меня словно плетью. Как такой великий человек, которого мы почитали словно бога, терпеливо относится к амурным похождениям полководца, тем более с моей женой, известной артисткой Серовой. Оказавшись на гастролях в частях 2-го Белорусского фронта, она сблизилась с маршалом и после окончания гастролей на некоторое время осталась на фронте. А Сталин продолжает тему дальше: «Вот скажи по-честному, — обращается он ко мне, — у тебя в жизни была только одна женщина?» Что я мог ответить? Отделался молчанием. «Вот увидишь, пройдет время, все излечит, все загладится в отношениях, будете жить с Серовой дружно и весело». Меня эти наставления вождя сильно огорчили, и я ушел от него недовольным. Да и пророчества его оказались неверными. «Зеленый змий» погубил Серову окончательно. Чувствуя свой близкий конец, она спросила меня: «Костя. Какую эпитафию ты напишешь на моем могильном камне?» У меня одним духом родились несколько строчек:
Здесь спит Серова Валентина,
Моя и многих верная жена.
Храни Господь ее незримо,
Впервые спит она одна».
Конечно, Симонов интересен, велик своей лирикой, прозаическими произведениями о войне. Мне Константин Симонов запомнился как интереснейший собеседник, искренний, до образного срывания живой кожи, обнажения тайн души рассказчик и в то же время простой товарищ…
