Они учились в одной группе. Сначала в архитектурно-строительном колледже, потом на таком же факультете в политехнической академии. Ни он, ни она во время учебы ничем от других не отличались – обычные студенты средних способностей. Петрок Кунцевич тяготел больше к монументальности. Ему нравились дворцы, церкви, музеи, памятники. А Ганна Варакса увлекалась средой обитания: жилые помещения, ландшафты, скверы, фонтаны, мосты. Оба бесконечно любили искусство. Ганна неплохо рисовала пейзажи – родилась в деревне и, видно, гены манили ее к лесу, к реке, к озеру, в чистое поле, под голубое, солнечное небо. Петр – дитя города – любил широкие проспекты, ажурные арки, лепные фасады. Но странное дело: общаясь, они почему-то не дружили, как это обычно водится, а шли параллельным курсом, как два корабля в одном направлении, не пересекаясь. Он любил все массивное и, сам массивный, высокий, не замечал, не хотел замечать ее маленькую, миниатюрную фигурку с легкомысленными, как у девочки, косичками.
Заметил Петр Ганну уже на последнем курсе во время поездки в Париж. Так случилось, что оба выиграли в лотерею двухнедельные путевки. Тут-то они и разглядели друг друга.
В туристической группе, кроме них, не было ни одного человека, близкого к искусству. Все восхищались красотами города, но как-то так, в общем, а они еще и как профессионалы. Лувр, Эйфелева башня, дворцы и сады Версаля, Нотр-Дам – собор Парижской Богоматери, Дворец правосудия, Триумфальная арка. Они плавали в море красоты, тонули и не могли утонуть в этой чудесной сказке, в этой легенде архитектурного великолепия. Конечно, и раньше, во время учебы, по кинофильмам и фотоснимкам в путеводителях они знали о Париже все или почти все, но то были все-таки копии, а тут самый красивый город мира ласкал их взор, можно сказать, живьем.
Более всего Петра и Ганну поразил фасад церкви Сен-Жермен. Кружевная вязь остановила их, изумленных, в отдалении от стрельчатого фронтона колокольни. Они долго стояли молча, любуясь этой фантастической картиной, потом, взявшись за руки, вошли в портал, остановились у фламандского алтаря из резного дерева со сценами из жизни Христа. Петр все крепче сжимал холодную руку Ганны. Она отвечала ему легким пожатием ладони.
Так они в первый раз объяснились в любви.
Потом, также взявшись за руки, они по вечерам ходили вдоль набережной Сены, любовались ночным Парижем, площадью Вогезов, Пантеоном, покупали какие-то безделушки в маленьких магазинчиках, лакомились ароматным кофе в многочисленных уютных заведениях.
Был Булонский лес. Венсенский лес. Был первый поцелуй. Первое объяснение в любви.
Венчались уже в Минске, в Свято-Духовом кафедральном соборе, после распределения на работу в главное архитектурное управление города. Все было торжественно и возвышенно. Обоим почему-то в те минуты вспомнилась кружевная вязь Сен-Жермена и фламандский алтарь со сценами из жизни Христа, где впервые встретились их руки и души.
— Ты знаешь, Ганнушка, — вспоминал уже после свадьбы Петрок. – Оказывается, ты на все сто была права, когда утверждала, как много значит для человека среда обитания. Она делает нас возвышеннее, благороднее, не позволяет забывать о нравственности, о долге перед людьми и перед Богом.
Ганна соглашалась с ним во всем. Ей теперь нравилась его тяга к монументальности, массивность его фигуры, его карие глаза, кудри пепельного цвета, тяжелый подбородок и даже небольшие, едва заметные отложения на животе.
Шло время. Появились дети. Сначала сын Андрей, а за ним вскоре и дочка Аленушка. Обзавелись, по нашим меркам, немаленькой – трехкомнатной – квартирой. Всегда веселая, неугомонная Ганнушка частенько напевала: «А ў маёй хатцы парадак iдзе!»
Беда прокралась в дом Кунцевичей исподволь. Сначала стал чаще обычного прикладываться к рюмке Петрок. То один объект по его проекту сдадут в эксплуатацию строители, то другой. В выходные за городом на даче шашлыки с друзьями. Ароматное мясо без спиртного как-то не очень-то идет. Ганна пыталась урезонить мужа:
— Посмотри, что в «Литературке» пишут: «В России в год потребляют пятнадцать литров чистого алкоголя на душу всего населения, считая новорожденных и самых древних стариков. Между тем восемь литров – это крайняя норма Всемирной организации здравоохранения. Критическая черта. После нее – разрушение генофонда нации».
— Выдержит нация, Аннушка! Мы ж суррогат не пьем, а коньячком больше балуемся, — смеялся Петрок.
Втянулась постепенно в гулянки и Ганна. Шампанское. Пиво. Коньяк. Песни у костра. Романтика!
Все вроде бы шло своим чередом. Муж и жена конкурировали в профессии. И в центре, и в микрорайонах столицы появились их детища – прекрасные златоглавые церкви, сверкающие стеклом офисы и банки, красивые, разноцветные многоэтажные жилые дома… Они мечтали когда-нибудь, когда страна станет богаче, спроектировать храм, подобный парижскому Сен-Жермену, где когда-то соединились их руки и души. Но… У Петра, этого могучего мужика, вдруг забарахлило сердце. Сбой ритма. Попал в больницу. Через месяц – повторно. Врач урезонивал: «Третьего звонка можете не дождаться!» А Петрок смеялся: «Сколько той жизни!» В смысле: «Надо, мол, прожить ее так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!»
Печальный финал ждать себя не заставил. Третий звонок оказался последним. Похоронили архитектора Кунцевича. До пенсии не дожил.
Но беда, как известно, одна не ходит. Выяснилось, что и младший Кунцевич алкоголизмом страдает. В шестнадцать лет… «Да он же, кроме пива, ничего не пьет!» А врач – мамаше: «Есть такое понятие – стойкая ремиссия. Человек может отказаться от любого алкоголя – от тяжелого, каким является водка, и от легкого – пива, но в психике у него уже есть алкогольный пунктик. Так же, как и при наркомании».
Протрезвела Ганна, только когда узнала, что пятнадцатилетняя дочь уже пробовала курить анашу. Боже, кто в этом виноват? Среда обитания? Все было в семье: любовь, уважение, квартира. Прекрасные произведения архитектуры, авторами которых были супруги Кунцевич. И вот распалась семья. Погибает от водки, от наркотиков. Когда опомнимся? Как победить алкоголь – этого явного врага, которого многие считают самым разлюбезным другом? Почему людям не хватает трезвого образа жизни? Ведь алкоголь – не что иное, как осознанный уход от реальности. Пьяная виртуальность!
Каких только слов ни напридумывала Ганна, чтобы объяснить, втолковать детям, чем грозит им привязанность к зелью. Думала: «Может, спасу хоть детей. Может, построят они в Минске храм, похожий на парижский Сен-Жермен». Нет, клялась сама себе Ганна, она сделает все от нее зависящее и даже больше, чтобы дети ее выросли здоровыми, чтобы, помня об отце, не притрагивались к рюмке, не искали забвения в пагубной виртуальности наркотиков. Она сделает все, чтобы изменить их среду обитания, откажется от прежних друзей-собутыльников, а новая, трезвая среда сделает ее и ее детей нормальными людьми.
Достойными божественного начала…
