О любви к родине

Возвращаясь из автобусного тура по Европе, я изобрел новый термин. Но сначала у меня испортилось настроение. Причиной тому были не жесткие сиденья или очередь на границе, а наш молодой гид. Чем ближе мы подъезжали к Беларуси, тем кислее становилось его лицо. Перед въездом на пункт пропуска «Варшавский мост» гид мрачно предрек: «Ну сейчас начнется. Польскую таможню быстро пролетим, не заметим. А наши–то долго продержат...» Вышло по–иному.

У польского пограничного шлагбаума мы простояли 4 часа, причем людям из автобуса выходить запретили. После небольшого скандала дозволили побыть на улице пассажирам с детьми. Затем сонных туристов заставили с сумками проходить через досмотровый зал. Гид преданно заглядывал в лица суровых таможенников и успокаивал возмущенную публику: «Таков порядок! Надо потерпеть».

Белорусскую часть границы — я засек! — промчали за 29 минут. Пограничники собрали и проштамповали паспорта, таможня выборочно проверила несколько сумок из багажника, никого из автобуса не выгоняли. «Детишки–то, видать, намучились», — объяснил отсутствие излишней строгости офицер. Я думал, сейчас экскурсовод так же прилюдно, как возводил напраслину на наши пограничные службы, возьмет свои слова назад. Ничуть не бывало! Он немедленно начал ворчать по другому поводу: «Внимание, санитарная остановка! Посещая туалет, помните, что вы уже не в Европе! Свет сам собой не загорится. И не ждите сенсорных датчиков, воду придется смывать вручную». Он сказал это с таким отвращением, будто нам предстояло окунуться в нечистоты. И снова ошибся. Санузел на заправке сиял чистотой, лампочки реагировали на звук и движение, фотоэлементы тоже были на месте. Гид опять не заметил, что оконфузился. До этого он расхваливал узкие и вечно ремонтируемые польские дороги, по которым мы семь часов ползли 300 км, и никак не прокомментировал тот факт, что такое же расстояние от Бреста до Минска мы пролетим вдвое быстрее. Он картинно возмущался единственной попутной милицейской машиной — «О, выперлись с утра пораньше!» — и уже не помнил, как было не пройти между кордонами карабинеров и армейскими бронетранспортерами в центре Рима. Его расстраивала «неестественная чистота» белорусских городков и «безжизненность главной магистрали» — после многокилометровых пробок на европейских автобанах. Короче, у нас все было плохо, а позади, за границей, — все хорошо.

Пассажиры сначала деликатно помалкивали. А я силился понять, что происходит. Паренек пытается угодить туристам, сожалеющим о быстро пролетевшем отпуске? Притворно сочувствует их возвращению на родину? И просто валяет дурака, пробуя угадать настроения пассажиров? Сомнения развеял звонок, поступивший на мобильник гида. Он кому–то ответил: «Да, я уже в Белорашке...» Признаться, раньше я читал, что так издевательски — Рашкой — некоторые обзывают Россию. По отношению к Беларуси уничижительное прозвище услышал впервые. И все встало на свои места.

Наш гид тяжело заболел. У него острая нелюбовь к родине. В духе модного поветрия именовать любую болезненную ненависть на латинский манер я бы назвал его недуг новым термином — «патриафобия». Презрение к своей стране вкупе со слепым восхищением буквально всем, что находится по другую сторону кордона. Явление древнее, высмеянное полтора века назад в «Отцах и детях», а позже и в сонме других произведений.

Лекарство? Оно есть. Рецепт озвучил пожилой мужик, сидевший ближе к экскурсоводу. Он не стал назидательно напоминать про Тургенева, который считал отношение к родине главным мерилом нравственной ценности человека. А под смех других пассажиров предложил высадить нашего захворавшего попутчика прямо сейчас, на трассе, чтобы тот топал назад, в вожделенное зарубежье. И там сполна наслаждался туалетными сенсорами.

В планы гида это никак не входило. Он, как и кучка ему подобных молодых людей, предпочитает сыто жить дома. Поэтому замолк до конца маршрута. А я пожалел, что не всех горлопанов, пораженных отвратительной хворью, можно заткнуть столь же быстро и эффективно.

rud@sb.by