Знаменитая Марина Бельзацкая не учила детей хореографии, утверждает ее внук Данила Михайлиди

Проходя мимо девчонок, всхлипывавших у окна минского Дворца профсоюзов, о причине их слез Марина Бельзацкая спросила скорее по инерции — поводов заплакать у таких, уже почти девушек, множество. Но их ответ заставил ее остановиться. «Нам сказали, что мы никому не нужны», — услышала она за спиной. Развернулась и неожиданно предложила: «Хотите, я буду с вами заниматься?» С этих слов началась даже не история прославленного ансамбля танца «Ровесник», а вся детская хореография в том виде, который сейчас считается классикой в Беларуси. Ровно 60 лет назад. А что, если бы она не расслышала, не остановилась, не предложила? Данила Михайлиди, внук Марины Николаевны, убежден, что это исключено: «Наверное, если у человека в каком–то месте натерта жуткая мозоль и он видит что–то подобное у другого, не сможет остаться равнодушным».

Переезжать в Минск Марина Бельзацкая не стремилась. В Ярославле у нее наконец появилось то, чего прежде она никогда не знала, — ощущение стабильности, безопасной предсказуемости жизни. До «балетной» пенсии оставалось недолго, однако ее, танцовщицу Ярославской оперетты, это не страшило: Марина Николаевна уже создала свой первый детский коллектив, который начинал выезжать с концертами. В Минск тянуло ее мужа — музыканта оркестра Эдди Рознера: Адаму Бельзацкому было тесно в ярославских перспективах. Туда их семья попала после того, как оркестр распустили, а его руководителя, «золотую трубу Европы», арестовали. Бельзацкая, танцевавшая в знаменитом биг–бенде Рознера, только стала привыкать к уютному теплу своей «синицы в руке», как муж, отправившийся в Минск вместе с дочерью навестить родственников, телеграфировал, что Лёда поступила в Белорусское хореографическое училище. Просил привезти дочкины вещи. В то, что это не попытка заманить ее в Минск, Марина Николаевна поверила лишь после третьей телеграммы. Вещи все же привезла. И осталась.

«Многое значила в моей жизни людская доброта. Этот духовный дар я возвращаю детям», — написано на мемориальной доске дома номер 18 по проспекту Машерова. И автограф Марины Бельзацкой внизу. Немало историй из ее жизни могут подтвердить эту бронзовую надпись. О ее дяде Леониде Жукове, вошедшем в летопись русского балета одним из первых революционеров классического мужского танца, — рано осиротев, тогда еще Марина Данилова росла в его семье. О вагонах с едой, которые в 1920–е присылала за свои гонорары Анна Павлова воспитанницам балетного техникума при Большом театре — в те самые голодные годы, когда там училась племянница Жукова. О великодушии дядиного друга, поэта Демьяна Бедного, и многих других людей, помогавших ей выжить. Часто даже не буквально, а всего лишь демонстрируя, что в окружавшем ее жутком мире есть место благородным поступкам и настоящей красоте. Которая, как она верила, способна спасти мир в самом прямом смысле. Верила и доказывала это вместе со своими воспитанниками.

Семечки

О главных моментах в биографии Марины Бельзацкой внук рассказывает так подробно и эмоционально, будто сам был очевидцем драматических событий:

— Ни разу в жизни она не позволила себе куда–либо опоздать, даже если урок начинался субботним утром в 8 часов, в 7 она была уже на работе. Опоздала лишь однажды, на поезд, в котором должна была эвакуироваться вместе с Большим театром из охваченной паникой Москвы. 16 октября 1941 года бабушка стояла у Площади трех вокзалов и не могла ее перейти: накануне прошел слух, что Москву сдадут, и люди ринулись из города. Рассказывала, что вокруг был даже не крик, а рев, машины прорывались через толпу, матери теряли детей... Она же стояла и молча смотрела, как люди перестают быть людьми. Потом взяла чемодан и вернулась в свою квартиру.

Санитаркой Марина Данилова работала только до февраля 1942–го — в Москву стали возвращаться врачи, медсестры, помощь танцовщицы госпиталю стала не нужна, и она опять пришла в свой опустевший дом, где осталась единственной на весь подъезд. Умирать от голода. А через несколько дней, теряя последние силы, вдруг почувствовала запах еды и решила, что сходит с ума. Оказалось, этажом ниже поставили ополченцев. До войны у Марины Николаевны был доберман, которого она отдала на нужды фронта. С его миской она и пришла к новым соседям, попросив положить туда то, что останется от их ужина — якобы для собаки, стыдясь признаться в своем положении.

— Как она потом говорила, ничего в жизни так не ждала, как тех солдатских шагов и звяканья миски у дверей. И ничего больше не делала так долго, как ела остатки каши, усилием воли пытаясь сохранить достоинство. В тот момент ее никто не видел, но даже в такой ситуации бабушка не могла поступиться своими принципами. Любая мелочь, все, что довелось ей даже не пережить, а ощутить, не забывалось, складывалось в какую–то свою копилочку. Доходило до смешного. К примеру, все знали, что Марина Николаевна не выносит семечек. А дело было вот в чем. Однажды на гастроли оркестра Рознера в Ленинграде жены музыкантов, у большинства из которых не было другого занятия, кроме как сопровождать супругов в поездках, приехали с мешками семечек — накануне гастролировали по Украине. Придя на рынок и увидев знакомые лица, бабушка в шутку выхватила горсть у одной из приятельниц. С этими семечками, зажатыми в кулаке, и подошла к старику, продававшему картошку. Он не был похож на торгаша — потому она к нему и направилась. «А я вам ничего не продам, — отрезал старик, взглянув на ее руку. — Вы приехали в мой город его пачкать». Свою неловкость бабушка запомнила на всю жизнь.

Слава

Данила Михайлиди делает паузу:

— А сейчас я скажу главное. Марина Николаевна не учила детей хореографии, она учила детей быть приличными людьми посредством хореографии.

Слезы девочек, которых она встретила в ДК профсоюзов в 1957 году, высохли быстро — Марина Бельзацкая, работавшая там репетитором двух балетных студий, действительно стала заниматься с детьми, которых ее коллеги признали негодными для танцев. В свое свободное время, в фойе, на мраморной лестнице... Выступали во дворах, школах, девчонки приводили подруг, скоро на площадке между этажами им стало тесно. Руководство дворца предложило сделку: от Бельзацкой — два номера для республиканского смотра самодеятельности, взамен — сцена для занятий. В один из хмурых зимних дней на их репетицию забрели парни из Грушевки, минского района, пользовавшегося самой дурной славой после войны. Зашли во дворец погреться после провалившейся попытки записаться в хоккейную команду — связываться с хлопцами из криминального частного сектора тренеры не пожелали. А через два месяца эти грушевские ребята показали такой класс на том самом смотре самодеятельности, что жюри присудило их безымянному коллективу первое место и приняло решение отправить на Дни белорусской культуры в Москву. Марину Бельзацкую не мешкая оформили руководителем, так же оперативно придумали ее ансамблю название «Ровесник» (хотя они сами голосовали за «Зубренок»).

Всесоюзная слава не заставила себя ждать — а вместе с ней и творческая свобода. Путевки в «Артек», концерты за рубежом... Данила Михайлиди, танцевавший в «Ровеснике» с трехлетнего возраста, во время таких поездок чаще оставался дома. Это было принципиальное решение его бабушки и мамы, Лёды Михайлиди, балетмейстера–репетитора и постановщика ансамбля, для которой «Ровесник» стал таким же личным делом, как и для Марины Бельзацкой. Ради своего коллектива обе были готовы пожертвовать многим — и жертвовали. Насколько их жертвы были оправданны, могли засвидетельствовать сотрудники милиции, вынужденные отвечать на расспросы прохожих, наблюдавших немыслимую очередь желающих записаться в «Ровесник» в начале 1980–х. Очередь начиналась у Дворца профсоюзов и терялась возле цирка. Это был второй раз, когда Бельзацкую вынудили провести отбор в свой коллектив. Но она и тогда себе не изменила — взяла всех. В «Ровеснике», получившем звание народного первым из детских хореографических ансамблей Советского Союза, числилось тогда 650 танцоров.

Аромат

Их принимали на самых высоких сценах, включали в программы самых важных концертов. При том, что за все время «Ровесник» не поставил ни единого пионерского номера, а за белорусскую программу Лёды Михайлиди им даже угрожали заведением уголовного дела...

— «Вызывай «скорую»!» — потребовала бабушка за день до своего 90–летия, — вспоминает последнее шоу Марины Бельзацкой ее внук. — Серьезных причин жаловаться на здоровье у нее не было. Но отказать персональной пенсионерке врачи не могли. Назавтра вся больница, куда ее привезли, благоухала цветами, по коридорам бегали телевизионщики — Марину Бельзацкую поздравляли с юбилеем. Через день звонит: «Забирай меня отсюда, я здорова».

Данила Михайлиди

Афишировать свой более чем скромный быт она не пожелала — три поколения семьи народной артистки Беларуси бок о бок жили в тесной хрущевке. Сегодня это дом ее внука, руководителя образцового ансамбля танца «Пралесачка». От знаменитых бабушки и матери ему остались не только стены и семейные фотографии.

— Прежде всего сохранились придуманные ими танцы, — для Данилы Михайлиди эта тема принципиальна. — Я и впредь буду ставить эти номера, потому что хочу, чтобы они жили. А после меня это будут делать мои ученики.

cultura@sb.by