Часть вторая. Из серии «Фронтовики в моей судьбе»
Сегодня порой любопытно вспомнить, как некоторые «каверзные детали» из журналистской биографии могли обернуться непредсказуемыми бедами, способными омрачить мою жизнь. Интересно (разумеется, — для меня) и то, что почти всякий раз в таких передрягах меня выручали более опытные, умудренные войной и жизнью коллеги-фронтовики. Это тоже побудительный мотив, написать серию эссе, и лишний раз сказать им спасибо. Пусть и посмертно, ибо все они, к сожалению, ушли из жизни. Это тем более выглядит правильным в канун празднования 70-летия Великой Победы. Нашего общего с ними юбилея.
Начал с рассказа о первом своем начальнике и наставнике Михаиле Васильевиче Кусмарцеве. Вторую часть посвящаю не менее скромному и красивому человеку, с которым пересеклась дорога, — Дмитрию Ананьевичу Киргетову.
* * *
С первых моих творческих шагов в газете Краснознаменного Белорусского военного округа «Во славу Родины» дела складывались неплохо. Начальство было довольно. Для новичка мои публикации попадали на «красную доску» даже слишком часто. Тем не менее условия для работы и общего оптимизма были совсем неважными. Жил в снятой комнатке на убогой квартирке в цыганском поселке. К тому же — без минской прописки.
Неожиданно все изменилось, и отнюдь не по мановению волшебной палочки. Профоргом в редакции был полковник запаса, фронтовик Дмитрий Ананьевич Киргетов. Это был человек на редкость доброй и щедрой души. Казалось, помогать людям ему самому доставляло удовольствие. Несколько позже я узнал, что у него с моим начальником состоялся примерно такой разговор:
— Беспокоюсь за парня, — говорил Киргетов Кусмарцеву. — Там, где он сейчас обитает, все наркотой напичкано. Да и нельзя без прописки, на птичьих правах.
— Сам голову ломаю, как помочь ему, — отвечал Михаил Васильевич. — За него есть смысл побороться. Видишь, какую фору дает нашим бывалым!
Детали не знаю, но однажды таким же апрельским днем наш профорг Киргетов усадил меня в машину и отвез в Уручье. Там меня поселили в офицерское общежитие, а через неделю вернули паспорт с постоянной пропиской в Минске.
Все бы ничего, но не прошло и года, как я умудрился в первый раз огорчить своего благодетеля. В общежитии жили не только офицеры, но и так называемые вольнонаемные. В карты играли все. Это была какая-то эпидемия. Втянулся и я. Случалось, проигрывал за вечер половину зарплаты, а то целиком. С голоду, конечно, никто не умирал, — в трудный час партнеры выручали…
Не знаю, сколько бы это продолжалось, но как-то утром одного из игроков нашли в постели мертвым. Понятное дело, — начали разбираться. Случай оказался достаточно простым для следствия. У молодого человека было слабое сердце. Не выдержало во сне.
Военная контрразведка у нас всегда работала хорошо. Нас всех взяли «на мушку». Для редакции такое — неимоверный скандал. Однако главные редакторы в ту пору были очень влиятельными людьми. Замяли и этот случай. Меня, однако, предупредили…
Тем не менее прошло совсем немного времени и я угодил в новый переплет. На выходные дни уехал в Бобруйск навестить заболевшую крестную мать. С братом побыли у нее и возвращались домой, но почему-то захотелось пройти через городской сад, где на «веранде» гремела музыка. (Так у нас называли главную танцплощадку). Мы мирно шли, когда женщина стала стыдить группу молодежи, ругавшуюся матом. Скорее всего она была учительницей. Мы с братом только замедлили шаг и оглянулись… Этого оказалось достаточно, чтобы толпа балбесов человек из восьми двинулась на нас. Так у них чесались руки! Ничего нового. В Бобруйске я, собственно, вырос среди таких компаний. Однако на этот раз все могло обернуться гораздо хуже. Несколько парней сняли ремни, в пряжках которых было запаяно олово — такая фишка тогда была у уличных бойцов. Драка была жестокой, но кто-то крикнул, что на горизонте появилась милиция. Нам с братом никак нельзя было оставаться…
С вечера казалось, что все обошлось малой кровью. Небольшая царапина от пряжки на голове. Была и под глазом. Наутро, когда ехал в редакцию, он заплыл основательно. Когда появился на пороге кабинета своего начальника, тот ахнул…
И дело было даже не во мне. Через полчаса в редакцию должен был приехать член Военного Совета округа генерал-лейтенант Дебалюк, известный своим крутым нравом. Редактор уже дал команду собраться в его кабинете. Сейчас же надо было думать, куда спрятать меня…
Разбирались со мной оперативно, — уже на следующий день. Обидно было, что мало кто верил в мою версию случившегося. К тому же, в ту пору в редакциях всегда были те, кто пытался казаться святее Папы Римского. Особенно рьяно тогда выступал подполковник- молдаванин. Он потом плохо кончил… Все складывалось к тому, что по ходу собрания готовились проголосовать за исключение меня — молодого коммуниста — из партии и выгнать, разумеется, из редакции.
И вот тогда попросил слово Дмитрий Ананьевич Киргетов. Честно говоря, плохо помню, что именно он тогда говорил, но я отделался выговором.
Зато не забуду то, что сказал мне потом наедине мой наставник и покровитель:
— Запомни, Анатолий. Третьего раза не будет.
И этого третьего раза больше никогда не было. Я просто не мог подвести такого человека. Понял, что для меня отныне редактором всегда должна быть совесть. Разумеется, возможность «залетать» где-нибудь всегда оставалась, но я теперь так выстраивал свое поведение, чтобы можно было избежать ненужной заварухи.
Много разных людей встретил я потом на своей дороге, но таких светлых, с теплой и открытой душой — трудно припомнить. Мой большой друг фронтовик Дмитрий Киргетов, как я теперь понял, позаботился о моем будущем. «Карты — это беда, а я научу тебя другой страсти», — сказал он однажды. И слово сдержал. Тихонько и незаметно он приобщил меня к рыбалке, фанатом которой был. Этим увлечением он увел меня от многих других соблазнов. Как же не сказать сегодня такому человеку следующее:
— Дорогой, Дмитрий Ананьевич! Поздравляю Вас с нашим общим праздником — юбилеем Великой Победы! Спасибо за все! Спасибо за доблесть на фронтовых дорогах и за доблесть на дороге Жизни. Добрая память о Вас — это мой орден, который я мысленно вручаю Вам.
Анатолий ЛЕМЕШЁНОК