Сорока – птица красивая

(Окончание. Начало в номерах за 5, 12, 19, 26 января и 2 февраля 2008 г.)

(Окончание. Начало в номерах за 5, 12, 19, 26 января и 2 февраля 2008 г.) 

Дурная ночь. Сон наконец прервался. Безумный Клим огромным кухонным ножом зарезал вначале Сёмгина, затем Нину. Я пытался помешать. Завязалась борьба, но вот мы обнялись, и все вместе, живые и мертвые, направились в кабинет главврача. Там уже собрался весь персонал клиники, и я, уподобляясь знаменитому сыщику Пуаро, рассказываю собравшимся о том, как в то ноябрьское утро произошло убийство на кухне. Слушатели почему-то отводят глаза и хохочут… 

После душа, смывшего остатки дурацкого сна, заварил кофе. Через час предстоял непростой разговор с человеком, который организовал дерзкое и коварное преступление в психиатрической клинике. И было все это отнюдь не во сне… 

— Ну и вертеп ваша столица, Марат Сергеевич, — вернувшийся с республиканского семинара Фазанов казался еще моложе и свежее. — А что здесь у нас слышно? По вашей части, — добавил главный врач. — Чем еще могу служить? 

Я понял скрытый намек: когда, уважаемый частный детектив, вы уберетесь отсюда? И не обиделся. Его тоже можно понять. Но все же намекнул, что подтекст вопроса мне ясен. 

— Да, видно, если не сегодня, то завтра вас покину, Юлиан Григорьевич. Организуйте мне только беседу с вашей старшей медсестрой, и можно собираться в путь. 

Фазанов вопросительно посмотрел на меня. Затем взял внутренний телефон. 

— Полина Дементьевна, добрый день! Оставайтесь на месте, к вам сейчас зайдут… 

Баскова и сейчас выглядела хорошо. Стройная от природы. Такой не нужны диеты. Аккуратно подкрашенное лицо с легкими румянами. Веселая родинка. Изящные, словно выточенные искусным мастером ноги на высоких каблуках легко и непринужденно уходили выше… 

На какое-то мгновение мелькнула мысль: каковы были бы мои шансы, начни я ухаживать за такой женщиной? Ответ нашел быстро. Почти нулевые. И знал, почему. Глаза… Они у Басковой были карие. С глубокой чертинкой, убегающей в какую-то холодную даль. Бесспорно, красивые. Но… карие. А я почему-то нравился по жизни только синеглазкам, с готовыми в них таять льдинками. Ну, еще серые глаза… Случалось. Но ни разу карие. Ни разу! 

— Ну и что вы накопали у нас, Марат Сергеевич? — шутливо спросила Полина Дементьевна. — Коллектив у нас вроде хороший, дружный. Как везде, конечно, случаются передряги… 

— Коллектив как коллектив, — мягко сказал я. — Но меня сейчас интересует не он. 

— А что вас интересует, Марат Сергеевич? Или кто? — игриво спросила красивая блондинка. 

Я взял старшую медсестру за руку и оглядел браслет. 

— Бьюсь об заклад, Полина Дементьевна, но один камушек здесь фальшивый… 

Баскова выдернула руку. 

— Я принес вам настоящий. Остается вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах вы его потеряли? 

Баскова напряглась, словно взвешивала на весах разума тяжелый груз. Я хорошо знаю психологическую ауру таких моментов. Противника надо добивать резко и решительно. Иначе все добытое уйдет, расплывется. 

— Помогу вам, Баскова, — равнодушно-безучастным голосом продолжал я. — Вы наблюдали у окна, насколько чисто выполнил ваш заказ Сёмгин, ваш двоюродный братец. Браслет повредили о подоконник или решетку. Иначе зачем бы вы там оказались? 

Баскова хотела что-то сказать, но я не позволил. 

— Уголовники — партнеры ненадежные. Раскололся Аркадий Сёмгин. Рассказал даже, как вы торговались и не хотели давать ему восемь тысяч. Есть и свидетель, о котором ни вы, ни братец не подозревали. 

Баскова обмякла и казалась сейчас где-то далеко. Ее надо было возвращать. Я положил руку на ее ладонь с красивыми ногтями, но она вздрогнула и убрала руку. 

— Полина Дементьевна, я не следователь. Мне не столь важно, что и как будете говорить им. Мне очень важно понять чисто психологически, можно сказать, по-человечески, зачем и почему вы пошли на это… 

Старшая медсестра все еще молчала, и я «бросил» последний довесок: 

— Первый и, пожалуй, самый важный прокол вы совершили, когда, изучив записи в истории болезни Клима Басаргина, решили повторить эту схему. Дело в том, что такого убийства не было. По крайней мере, Басаргин там ни при чем. Лживая запись породила лживую схему. 

Но даже такой «довесок» не вывел, казалось, из оцепенения женщину. Но вот она, словно собравшись с духом, поднялась и подошла к шкафчику. Достала упаковку таблеток. 

— Извините, я выпью успокоительный препарат, — сказала она тихо, как показалось, чуточку не своим голосом. — Не волнуйтесь, травиться не собираюсь. 

Она запила таблетку водой, села напротив и взглянула какими-то чужими глазами. 

— Вам этого не понять, Марат Сергеевич. 

Я пожал плечами. 

И она продолжила: 

— Мне тридцать семь. Кое-что повидала в этой жизни. Безотцовщина, голодная учеба в училище. Потом тоже всякое. Наконец, щедрый любовник, занимавшийся нефтебизнесом. Сидит уже, голубчик, третий год не то за мошенничество, не то за взятки. Надо семью заводить, рожать. Лакомский, наш замглавврача, подходящий мужик. Вот-вот главным станет. Это бесспорно. Да и вообще… Вроде бы клюнул. Все здесь это одобрительно приняли: достойная пара. Но вот появилась эта сучка на горизонте. Нинка. Свежее, наивнее… Смотрю, что-то началось у них. От нашего бабьего глаза такое не скроешь. Стал он к ней на кухню на полдник заглядывать… Ну как-то и проследила. Тогда в пять часов дня уже темно было. Оделась, вышла за ним. Ну и подошла к оконцу. Лучше бы не ходила. Дверь на ключ, и он ее прямо на кухонном столе… Да с таким азартом! И она стонет так, что до ушей моих долетает. И это надо же! Когда мы с ним за такое брались несколько раз в кабинете, на диване, так у него, считай, ничего не получалось. То быстро, то вяло… Но это можно поправить. Только не оторвешь назад мужика, когда такую наездницу почувствовал… Заплакала я тогда прямо у окна. Слезы ручьем. Хотела обойти и дверь выбить… 

— Выходит, тогда там и браслет повредили. 

— Скорее всего, правда, не сразу обнаружила, — продолжала Баскова. — Пришла к себе, глотнула таблетку, успокоилась. Тогда и зародилась мысль: нет, сучка шустрая, не отдам я тебе Олега Викторовича. Некогда мне ждать другого шанса. Ничего не маячит впереди. И тут как раз на глаза попалась история болезни Клима Басаргина. Он у нас уже давно на вольных был. Помогал девчатам на кухне, особенно Нинку обожал. Она живет здесь рядом и всегда первой, пораньше на кухню приходила. Да и Клим там всегда возле нее раненько крутился. Бывший убийца, как явствовало из бумаги… 

— Ну и тут ваш братец-уголовник подвернулся, за деньгами пришел… 

Я еще раз внимательно посмотрел на Баскову. То ли принятый препарат подействовал, то ли сама сумела собраться, но сейчас передо мной сидела спокойная, уверенная в себе женщина. По-прежнему красивая, но красота эта была какой-то пугающей, жестокой. 

 Рассказывая, она заварила мне кофе, и сейчас мы оба сидели молча. И я, словно размышляя, словно спрашивая ее, сказал: 

— Таких историй, таких ситуаций, как в вашей жизни, Полина Дементьевна, в стране, наверняка, найдется тысячи. Но разрешать их с помощью преступления берутся единицы. Почему вы, Полина Дементьевна, не самая несчастная и обделенная… 

— Не знаю, — вздохнула Баскова. — Может, это сродни раковым клеткам в человеке. Дремлют, дремлют, а под каким-то всплеском пошли и пошли делиться. И уже не остановить. Так и тут… Может быть, месяц назад до этого на такое и не решилась бы. 

— А сейчас? 

— Тем более. Что я выиграла? Ноль с крестиками… 

Затем, словно прочитав мою мысль, подтвердила: 

— Может быть, эта работа в психолечебнице тоже свое дело сделала. Знаете, у нас в одной комнатушке маленькой лежит девочка-младенец. Голова не держится, на ноги ни разу не вставала. Рост — пятьдесят два сантиметра. А знаете сколько ей лет? Тридцать пять. И все годы она здесь. Как-то потух свет и обед перешел на ужин. Захожу к ней в палату, а она, ни разу не встававшая с постели, лежит у самого порога. Так есть хотела! Да и вообще, тут кругом одни психи! Не у каждого крыша выдержит. А хотите, Марат Сергеевич, я и вас сейчас психом сделаю. Легко! 

Баскова злорадно улыбнулась. 

— Как? Есть тут один секретненький препарат, укольчик вам от насморка сделаю — и готовы будете… 

— Спасибо, Полина Дементьевна. Кофе у вас замечательный. 

Я встал и направился к двери. 

— И это все? — послышалось за спиной. 

— У меня — да… 

Вышел на свежий воздух и выключил диктофон. 

Оставалось навестить главного врача Фазанова и попрощаться. 

Находиться больше в клинике не было резона. На всякий случай свернул по дорожке в направлении беседки, где мудрая сорока подарила мне самую существенную улику. Надо бы поблагодарить! Но птицы нигде не было видно. Только стайка воробьев озорно плескалась в весенней луже. 

«Рено» завелся вполоборота и покорно повез меня в город. 

В областной прокуратуре меня уже ждал капитан Семашко с группой других работников. Я включил им записи бесед в тюрьме с Сёмгиным, а затем и с Басковой. Ответил на другие вопросы коллег и поблагодарил за помощь. 

Подошел Виктор. 

— Может, поужинаем сегодня, полковник? 

— Всегда рад общению с тобой, дружок, но вряд ли получится. 

— Что так? — заулыбался капитан. 

— Есть еще одна встреча… 

— Секрет? 

— Боже упаси! Надо увидеться с заказчиком. Отчитаться. Да и ужинаю я не раньше семи, а в это время надо быть уже в дороге. Хочу хоть сегодня выспаться дома. Думаешь, я не устал от этих всех радостей? 

— Ну тогда хоть не пропадай надолго, давай знать… 

— Торжественно обещаю! 

Семашко сделал копии диктофонных записей, и мы похлопали друг друга по плечу. 

Селезнев уже ждал меня на краю   площади. Я припарковался рядом и пересел в его «ягуар». Включил записи. Сам мучительно решал, надо ли дать понять, что знаю о том, как по-свински, грубо он обращался со своей сводной сестрой. В конце концов решил, что не стоит. Кто его знает, может, бывают и такие чувства… Какое мне дело! 

Прослушав записи, Андрей Людвигович долго молчал. Затем, глядя куда-то перед собой, сказал: 

— Вы блестяще справились с этой работой, Марат Сергеевич. Возможно, узнали даже больше, чем полагалось… 

Я тут же отметил звериную интуицию собеседника. И продолжал молчать. 

— Ну что ж, вы заработали то, что полагалось по договору. Завтра до полудня деньги будут на вашем счете. Спасибо… 

Я пересел в свой «рено», но не заводил двигатель. Что-то еще удерживало. Наконец понял. Надо бы спросить у Селезнева, где находится могила Нины Свиридовой, и отвезти цветы. В конце концов, я тоже каким-то образом приобщился к этой драме. Но, поразмыслив, решил, что уже поздновато — пора и фары вот-вот включать. Да и зачем тебе, Быстров, быть таким сентиментальным? Жизнь вокруг слишком груба, и тебе тоже надо быть проще, если хочешь в ней выжить. 

«Рено» выехал на трассу, ведущую в столицу. Ближе к семи часам почувствовал, что проголодался. Можно остановиться в более-менее приличном придорожном кафе и заморить червячка. Открыл кошелек и с недоумением увидел, что там только сдача за гостиничный номер. Мелочь. Не хватит даже на скромный ужин. Дожил Быстров. Нищий. На штраф гаишникам не наскребешь. Да, дома на счете у тебя нетронутый аванс — десять тысяч зелененьких. Завтра еще сорок добавится. Ну тогда и разговеешься. А пока наскребем на кофе в пластмассовом стаканчике. 

Когда отъехал от корчмы всего с километр, зазвонил телефон. Глянул на экран — Виктор Семашко. 

— Ну что там еще, капитан? 

— Хреново дело, Марат Сергеевич. Пришли Баскову брать, а она уже каких-то таблеток наглоталась. В реанимации. Врачи говорят, что может не выкарабкаться… 

— А что ты от меня хочешь? 

— Да я так просто. Извини… 

Голос Семашко пропал. Я остановил машину и вышел на обочину. Последняя лучезарная полоска на закате торопливо уходила за горизонт. Снега уже почти не было. Попытался втянуть носом запах земли, но ничего не услышал. Она еще не дышала. И тогда откуда-то нетеплой дымкой подула хандра и коварная тоска, навеянные последними событиями, участником которых оказался. Вот мы порой спрашиваем Бога: зачем он посылает нам неизлечимую болезнь, страдания, смерть близких? Но Всевышний на самом деле не посылает нам ни добра, ни зла. Он лишь, определяя нашу земную жизнь, создал и запустил механизм, который через наши действия или бездействия вырабатывает в нас радости и горе, бодрость либо болезни. Механизм этот мог бы быть и проще, понятнее и зримее. Но он сложный, чрезвычайно тонкий и вряд ли постижимый. Так интереснее? Тогда, может быть, в этом последнем слове и кроется вся великая загадка и тайна наших земных приключений? И правда: разве вообще что-то можно сделать и к чему-то прийти в этой жизни без его величества Интереса? 

Не дури, Быстров, и не кисни. Ты тоже кому-то нужен. Надо ехать… 

(Совпадения в фамилиях и фактах могут быть только случайными)

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter