Сонет для земского врача

Серебряный подстаканник, подаренный коллегами 101–го эвакопункта 328–го подвижного полевого госпиталя в 1917 году, да россыпь старых фотографий. Вот и все, что досталось в наследство сыну. Все, что осталось от хорошего человека — земского доктора Александра Семенова
Серебряный подстаканник, подаренный коллегами 101–го эвакопункта 328–го подвижного полевого госпиталя в 1917 году, да россыпь старых фотографий. Вот и все, что досталось в наследство сыну. Все, что осталось от хорошего человека — земского доктора Александра Семенова, больше полувека лечившего и спасавшего людей. Его имя носит теперь больница, в которой он проработал всю жизнь. Редкий случай: больница имени простого врача — не ученого, не героя, не первооткрывателя. Он пришел работать в земскую больницу Глуска в 1913 году...

«Товарищ врач»

Документы и фотографии сохранились лишь благодаря тому, что Александр Семенов вовремя успел сунуть сверток в простенок больничного погреба. В этом тайнике архив благополучно переживет и арест своего хозяина, и оккупацию Глуска, и советские десятилетия. Уцелеет, чтобы помнили. Среди витиеватых дореволюционных характеристик, аттестатов и представлений сохранилось и единственное фото последнего глусского священника Степана Семенова — отца доктора.

— До старости дед возглавлял местечковый приход, — рассказывает минчанин Юрий Семенов, внук священника и сын врача. Историю своего семейного архива он рассказал впечатлившись рубрикой «В поисках утраченного». — После революции деда с семьей из дома выгнали, там поселились семьи райкомовских работников. Дед вскоре умер — не то расстреляли его, не то сердце не выдержало...

Так или иначе, но даже не последнего глусского священника — его сына до сих пор поминают в этих местах почти как святого. Многие обязаны ему своей жизнью, здоровьем, карьерой. Немало его учеников стали светилами отечественной медицины. А спасенные пациенты даже писали любимому доктору сонеты. Судьба доктора Семенова — обычная «судьба века»: две большие войны, пройденные от первого дня и до последнего, ночной арест, долгие мучительные дни в застенках, чудо возвращения и многие годы служения людям.

Он не стал продолжать стезю отца, после Минской духовной семинарии поступил в Варшавский ветеринарный, а потом — в Харьковский медицинский Императорский университет. На огромной, выцветшей за столетие фотографии вся харьковская медицинская профессура рядом с портретами воспитанников — будущих земских врачей. И большая надпись: «Товарищи врачи. Выпуск 1913 года».

— Знаете, почему «товарищи» в 1913 году? — для Юрия Александровича эта фотография — самое дорогое сокровище. — Их так воспитывали: врач не может быть пациенту «господином».

Изба–операционная

Применительно к земской медицине не говорят «работал» — говорят «служил». Ибо у единственного на сотни квадратных километров доктора не может быть «неприемных часов» и рабочего дня. Служба подразумевает круглосуточную и круглогодичную готовность: трястись в бричке по весенней распутице и летней пыли к лихорадочному больному, к тяжело рожающей бабе, к ребенку, которого серпом поранило.

А чем еще, скажите, кроме призвания и высшей миссии служения, можно объяснить то чудо, что верный диагноз ставится без анализов и рентгенов, порой и вовсе без нормального освещения, при тусклом мерцании керосиновой лампы–молнии?

— В те годы служить в медицине было очень непросто, — рассказывает профессор кафедры хирургии и топографической анатомии БелМАПО, доктор медицинских наук Игорь Гришин, начинавший когда–то свою трудовую биографию в глусской больнице под руководством Семенова. — Ему приходилось делать операции при полном отсутствии условий, нередко прямо в деревенской избе, а инструменты стерилизовать в обычном самоваре. Александр Степанович был человеком потрясающей эрудиции. Могу привести такой пример: знания немецкого и латыни у него были великолепные — он помогал даже заочникам иняза делать контрольные. Такого вот качества было образование до революции...

Земский врач только поначалу именуется «специалистом общей практики». Постепенно он овладевает премудростями многих специальностей: хирурга, травматолога, педиатра, акушера–гинеколога. Просто потому, что люди болеют вне зависимости от укомплектованности больницы медицинским персоналом. Вспомните, у Булгакова в «Записках юного врача»: «Сорок восемь дней тому назад я кончил факультет с отличием, но отличие само по себе, а грыжа сама по себе...» Огромное количество практики — и сразу на свой страх и риск. Тем более здесь, в западных губерниях, где земство вводилось позже, чем в центральной России. Не хватало врачей, инструментария, не было условий. Больничка на 13 мест, необъятные просторы участка, по 30 верст в каждую сторону, да чахлая лошадка — «карета скорой помощи». Вот и весь «арсенал спасения» земского доктора.

Судьба, как у века

Едва успел молодой доктор освоиться в Глуске с родами да грыжами, как пришлось менять специализацию — Семенов стал полковым лекарем. Было это в 1914 году. За годы войны довелось поработать врачом пехотного полка, полевого подвижного госпиталя, санитарного поезда. Когда старшего врача Семенова переводили в 3–й пехотный Нарвский полк, доктор медицины статский советник Вержбицкий писал в декабре 1916 года: «Всегда с удовольствием следил за спокойной обдуманной и планомерной работой лекаря Семенова, особенно во время июльских боев текущего года, когда он зарекомендовал себя примерным работником хирургом, помогая профессору Оппелю, работавшему тогда в 325–м полевом подвижном госпитале, приданном пункту...» За годы службы доктор Семенов был дважды награжден орденом Святого Станислава III степени.

— В декабре 1938–го, когда отца арестовали, — рассказывает сын Юрий, — ордена изъяли как «вещдоки». Больше я их не видел...

У доктора было много «недочетов» в биографии — от происхождения до учебы в духовной семинарии и Императорском медицинском университете. Семенова объявили врачом–вредителем, распространявшим инфекционные заболевания среди населения. Не помогло и знакомство с всесоюзным старостой Калининым и наркомом здравоохранения Семашко (доктор бывал в Москве на съездах врачей). Арестовывали свои, глусские.

— Мне не было еще и четырех лет, но я отчетливо помню все... — у Юрия Александровича слезы стоят в глазах.

Зашедший в квартиру Семенова сотрудник НКВД сказал, что его беременной жене плохо. Для доктора это был пароль. Он схватил саквояж, который был всегда собран, и вышел. Повалили и связали его уже в сенях. Как бревно, бросили в полуторку. Мальчишку, который пытался схватить отца за руку, сотрудник НКВД резко оттолкнул.

— Я сильно ударился о цветочную кадку. После этого случая я много лет заикался. Бывало, в школе даже устные задания отвечать приходилось письменно. Из больничной квартиры нас с матерью в тот же вечер выставили. Стоял лютый мороз. Жизнь мне в буквальном смысле спасла больничная лошадка. Мать спряталась в конюшне и клала меня спать на брюхо лежащей лошади. Я засовывал ручки под ее передние ноги, а ножки — под задние. Так и грелся. Через какое–то время нас приютил колхозный конюх Федор Соколовский, у которого–то самого было семеро детей.

Позже, уже в 90–х годах, когда Юрий Александрович увидит следственное дело отца, больше всего поразит его огромное количество подшитых писем в голубых довоенных конвертах. Все это — просьбы жителей Глуска разобраться в случившейся ошибке и выпустить их врача — доброго и явно невиновного человека.

Спустя 14 месяцев отец вернулся — дело было закрыто за недоказанностью. Доктора восстановили в должности и правах — он снова стал заведующим глусской больницей. Но совсем скоро началась новая война, которую Семенов тоже пройдет от начала и до конца.

А Юра с мамой прожили три долгих года оккупации. Семью врача немцы не тронули, хотя не было в Глуске человека, который бы не знал, что Александр Семенов служит в Красной Армии. Но, видно, подразумевалось, что у доктора на войне несколько иная миссия, нежели у солдата. И хотя вернулся с войны Семенов в звании майора медицинской службы, пистолетом, что всю войну обязан был носить, так ни разу и не воспользовался. После войны, в июне 1946 года, в его трудовой книжке появилась последняя (всего–то четвертая) запись: «Назначен главным врачом Глусской райбольницы».

— Он во всем был очень тщательный, скрупулезный, — вспоминает Леонид Артишевский, ученик Семенова, доцент, многие годы работавший на кафедре общей хирургии белорусского медуниверситета. — До сих пор в Глуске помнят те невероятные по красоте цветники, которые он разбивал во дворе больницы. Делал это тщательно, с любовью. Всегда считал, что лечит не только доктор, но и среда.

Многие жители Глуска обязаны ему кто своим появлением на свет, кто счастливым выздоровлением. Доктора нет, а добрая память о нем живет. Банальная в общем–то фраза. Впрочем, применительно к медицине у нас вообще много стереотипов. Вот взять хотя бы этот: у каждого доктора, мол, есть свое кладбище. Наверное, без этого невозможно. Но ведь у каждого врача еще и свой легион спасенных есть! У доктора Семенова, который ушел из жизни 40 лет назад, он до сих пор огромный.

...А жизнь, она на самом деле странная штука. Давно уже нет у Юрия Александровича Семенова родни в Глуске: братья погибли еще в Великую Отечественную, ушли из жизни родители. И теперь, когда приезжает он сюда прибрать родные могилы, останавливается... в доме того самого сотрудника НКВД, который когда–то арестовывал его отца. Многие годы Семенов дружит с его дочерью, теперь она единственный близкий ему человек в Глуске. Такие вот парадоксы бытия...

На снимке: врач пехотного полка А.Семенов. 1914 г.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter