Он разжигает огонь на сценах и в сердцах, разбивает декорации и стереотипы, вызывает дождь и бурные овации в театрах всего мира.В Минск всемирно известный режиссер поляк Януш Юзефович приехал всего на одни сутки — выбрать площадку для мюзикла Ильи Олейникова (ранее «СБ» рассказывала о том, что российский артист хотел бы представить свое произведение впервые именно в Беларуси). А мы воспользовались возможностью пообщаться с одним из самых ярких режиссеров мюзикла. Да еще на фоне звездного неба!
Итак, ночь в осеннем ароматном саду. Только шум редких машин напоминает о том, что находимся мы в самом центре Минска, у одной из частных гостиниц, где, ожидая обещанного интервью, я имела удовольствие несколько часов наблюдать за работой Януша Юзефовича.
Он похож на ветер, порывистый и стремительный, то раздувающий пламя до пожара, то превращающийся в легкое лирическое дуновение. Вседозволенность и сдержанность, грубость и нежность переплелись в нем так же гармонично и естественно, как английский и польский языки в его речи. Он состоит из контрастов, символов и ассоциаций.
Убить красиво
Накануне
Юзефович, прослушав арию из мюзикла:
— ... Убьем ее!
Голоса: Может, лучше ее просто унесут со сцены?..
Ю: Ребята, убьем ее, но красиво!
— Точно, давайте сделаем так...
Ю: Нет, давайте вы мне говорите — что, а я говорю — как!
— Мне интересно то, что невозможно. Там, где для всех заканчивается, для меня только начинается, — провозглашает режиссер, прослывший гениальностью и безумством своих идей.
— Из Германии вас за что выгнали?
— Я попросил артистов в одном месте снять брюки, там это было уместно.
— В плане эротики насколько вы можете ступить за грань дозволенного?
— Не слишком. Я живу в католической стране, на моих спектаклях бывали ксендзы, но никто не отметил ничего непристойного... Я люблю любить, люблю лиризм, но жизнь, к сожалению, другая...
— Может, лирикой и ограничиться, зачем пожары и убийства выносить на сцену?
— Есть чувства, а есть тема. Я люблю исторические драмы. Однажды темой была революция, и я захотел разобраться, что же это (речь идет об опере «Са Ираа» Роджера Уотерса, лидера группы «Пинк Флойд». — Авт.). И понял: революция — это насилие над людьми, над историей. И я попытался передать эти ощущения. Думаю, те, кто это видел, испытали катарсис. Они стали другими. Мы сделАли, — говорит Януш, привычно поставив ударение на второй слог, — спектакль, и одиннадцать тысяч человек стояли 20 минут и хлопали в руки (здесь мне не захотелось редактировать его стиль. — Авт.).
— Но ведь вы поставили оперу совсем не так, как задумывал Уотерс?
— Правда. Он так и сказал: «Мне нравится, но это совсем не мой спектакль», — смеется Януш. — Авторы узнают постановки, потому что они слышат свою музыку и свои слова. Зато все остальное там — мое.
— А на «Чикаго» в Москву вас не звали?
— Звали. И на «Нотр–Дам де Пари», и на «Mamma Mia», и на многие другие.
— А почему вы отказались?
— Мне не интересно делать постановки, которые придумал кто–то другой. Не хочу воплощать чужие идеи.
— Но ведь «Ромео и Джульетту» поставили...
— Это была немного другая история. Я обожаю поэта Юрия Ряшенцева. Он написал либретто, русский вариант «Ромео и Джульетты» очень красивый.
Пан на Бродвее
Накануне
Юзефович размышляет после очередной арии:
— Здесь поется: «Свобода». Что ты имеешь в виду?
Голоса: Анархия, вседозволенность...
Ю: Подожди, вы же не поете: «Анархия», вы поете: «Свобода»! И мы должны это показать. Но как? Мы можем показать Берлинскую стену, ее разрушение. Но ведь проблема в другом, эта стена была в сознании, а «осты» и «весты» остались до сих пор... Свобода... Ни за одну идею в мире не погибало столько людей, сколько за свободу...
— Не люблю, когда кого–то пугает моя творческая фантазия. Я узнал, что у вас показывали «Иствикские ведьмы» и технически невозможно было сделать дождь. Я бы отказался от такой площадки, спектакль нельзя трансформировать из–за каких–то технических трудностей. Если нужен пожар — будет пожар, дождь — значит, дождь. Когда я начинал «Иствикских ведьм», мне не разрешили приступать, пока священник не освятил помещение. А потом мы переделали весь театр!
Ненавижу Бродвей! Там срывают микрофоны с поющих людей, потому что репетиция закончилась, а мы перебрали 10 минут и мой продюсер не оплатил «овертайм». Мне там говорили: «Если пан будет разговаривать со своими артистами о работе после репетиции, пан уедет из Америки». Я сказал: «С удовольствием!» Но продюсер оплатил «овертайм». В Америке много особенностей. Например, союз работников сцены «Стэйч хэндс». Помнишь, «Метро»? Там есть момент, когда артисты летают. Их держат на лонжах (специальное приспособление, предохраняющее от падений. — Авт.). Так вот, однажды рабочий взял и отпустил лонжу, когда человек был на самом верху. А потому, что он получил указание отпустить через определенное время. Время прошло — он отпустил. Они не думают, а действуют, как машины. Из–за этого я не люблю работать в Америке.
— В какой стране самые комфортные условия для работы?
— В моем театре в Польше. Там можно все! Еще в России. Мне никто не говорит, когда перерыв сделАть, — снова выделяет он второй слог. — В Москве тебе... как это... довЕряют?
— ДоверЯют.
— Да, доверяют. И ты сам решаешь, что и когда тебе делать. Там я работал по 12 — 15 и даже 20 часов беспрерывно, и никто мне не сказал: «Овертайм». И они не пожалели. У нас был «саксэс» (с англ. — «успех». — Авт.). За «Метро» я получил «Золотую маску». Россия — уникальная страна, было время, когда здесь убили почти всю интеллигенцию. Но они все равно сумели сохранить свою русскую культуру. Сейчас мне нравится, как в России любят художников, артистов. У них есть звание «народный», и это высокое звание. В Польше нет такого и нигде в мире нет ничего подобного.
— Еще в Беларуси есть!
— Правда? — искренне удивляется Януш, впервые оказавшийся в нашей стране.
— Кроме денег, что нужно, чтобы этот проект (мюзикл Ильи Олейникова. — Авт.) получился успешным?
— Нужно время, как всегда. Почему я согласился? Что для меня интересного? Когда смешной человек пытается что–то сказать серьезно, это может быть ужасно, а может — и интересно. Я все–таки думаю, что будет интересно. Кроме того, вы находитесь рядом с Россией, где мне очень нравится работать.
Вкус и цвет
Накануне
Юзефович, дослушав мюзикл:
— Давайте сделаем то, чего никто не делал. Мы сделаем такие картины!.. Пусть свалка, мусор, но у нас он будет красивым.
— Дайте мне возможность сделать такой спектакль, какой я придумал, и люди не забудут его никогда в жизни, — гарантирует Януш и прибавляет интриги, — думаю, я еще не сделал свой лучший спектакль.
— Из Беларуси куда направитесь?
— Много проектов, в феврале начну ставить в Токио «Са Ираа», потом на Бродвее «The wall» («Стена». — Авт.), в Польше буду снимать кино.
— Какое впечатление у вас о нашей стране?
— Целый день работал, почти ничего не успел рассмотреть, — и вдруг шепотом: — Что это? Яблоки, да?
— Да, их в этом году много.
Януш наклоняет ветку, срывает яблоко, откусывает:
— Вот что для меня Беларусь — это вы и эти яблоки. И пока мне здесь очень нравится!
Справка «СБ»
Януш Юзефович — польский режиссер. Работает на Бродвее, постановщик мюзикла «Метро», номинированного на премию «Tony». В настоящее время российская сцена предлагает зрителям постановки Юзефовича «Ромео и Джульетта», «Иствикские ведьмы» и версию мюзикла «Метро», признанную создателями лучшей из всех мировых.
Фото Александра РУЖЕЧКА, "СБ".
