Сначала у Вики украли детство, стала красть она...

Больше сотни неприкаянных подростков прошли в этом году через приемник-распределитель в Гродно. В основном это трудные ребята 11—14 лет, малолетние правонарушители. Кто-то убежал из дому, кто-то украл, набедокурил, отбился от рук. За зарешеченными окнами приемника неблагополучные дети проводят от нескольких дней до нескольких недель, пока не решится их дальнейшая судьба: кого отправят домой, а кого — на перевоспитание в спецучреждение.
Вика задержалась здесь дольше всех: полтора месяца до суда и полтора — после. Ее должны были увезти в Петриков, в специальное учебно-воспитательное учреждение закрытого типа для девочек. Незадолго до отъезда мы встретились. Вике 13 лет, а выглядит на все семнадцать. Высокая, худенькая, с очень серьезным бледным лицом. Но какой же взрослой кажется мне маленькая Вика! Когда девочка стала рассказывать о себе, я поразилась, насколько она сумела проанализировать свою коротенькую жизнь.
— Наша семья вполне благополучная в смысле достатка, не бедная. Все непьющие, некурящие. Кроме мамы. У нее запои по неделе бывают, тогда она лежит целыми днями, ничего не готовит, не убирает, ничем не интересуется. Институт закончила, имеет два диплома, а работает официанткой. Когда оденется красиво, накрасится, золото нацепит — никто и не подумает, что она пьет.
До трех лет я жила с мамой и папой. Но потом папа не выдержал маминых выходок и ушел, а мы перебрались к бабушке. Через пять лет мама опять вышла замуж — молодой человек у нас плитку облицовочную клеил, так они и познакомились. Потом родился Толик. А мама все равно пила и за братиком не смотрела. То я его нянчила, то отчим, который и стирал, и убирал, и деньги ей все отдавал... Но у нас все время дома были скандалы. Скоро и отчим с мамой развелся, недавно забрал Толика к себе. А папа тоже женился и у него уже есть маленькая дочка, ей 2,5 года.
Я очень любила бывать у бабушки, папиной мамы. У них так тихо, спокойно, никогда не ругаются. Однажды вышла во двор, а там мальчишка на новом велосипеде. Попросила покататься — не дает. Я — домой, взяла тихонько у бабушки 20 рублей и вынесла ему, чтобы дал прокатиться. Это в первый раз было. Когда бабушка узнала, то не ругала, а объяснила, что нельзя брать деньги без спросу.
Мама мне денег никогда не давала, а ведь детям нужны какие-то деньги — что-нибудь вкусное купить или игрушку. В 9 лет я взяла у нее деньги и потратила...
С кем не бывало?! Кто-то взял без спросу конфеты, вынес во двор все мандарины, припасенные к празднику, тихонько припрятал чужую игрушку... Неужто сразу тащить ребенка в милицию? А поговорить? А потратить время и душевные силы на то, чтобы он понял, как это плохо и стыдно?
В девять лет Вику поставили на учет в инспекции по делам несовершеннолетних за кражу в собственной семье, которая с легкостью перепоручила моральное воспитание девочки и контроль над нею милиции.
— Однажды вечером мама привязала меня к забору очистных сооружений и ушла... Было очень холодно, страшно, хотелось кушать, я проторчала там несколько часов.
А в десять лет она выгнала меня из дому с вещами. Я села в троллейбус и каталась по городу, пока не заснула, уже ночь была. Водитель позвонил отцу, и тот привез меня домой. Мама сразу: “Сдавай в интернат!” Отец: “Ни за что!” Он всегда дарит мне подарки, любит меня и боится за меня.
А мама ни разу не приласкала, ни разу не сказала “Как я тебя люблю!” Она меня со злости и бумагу есть заставляла, и очистки, била, однажды целую кастрюлю супа заставила съесть... Я на суде все о ней рассказала, ради братика.
— Ты на кого похожа?
— На папу. Когда он сюда приходил, думали, что это мой брат. А уходил — плакал...
— Ты что же, совсем маму не любишь?
Задумалась, вспомнила:
— Однажды на маму напали хулиганы, избили, ограбили, хотели изнасиловать... Тогда мне ее жалко было, все-таки мама...
— Почему ты здесь, знаешь?
— Знаю. Летом украла у мамы деньги, полторы тысячи долларов, и ушла из дому, месяц жила у девушки, с которой познакомилась на улице...
— И не страшно тебе было идти к незнакомому человеку?
— Нет, мне почему-то всегда хорошие люди встречаются.
— У чужих ты тоже брала деньги?
— Нет, никогда. Не представляю, как это можно.
“Хорошие люди”, с которыми Вика провела целый месяц, пока милиция разыскивала ее по всей стране, оказались молодой парой, ей — 20, ему — 22, неплохо поживившейся за счет свалившейся на голову состоятельной девчонки. Они меняли одну съемную квартиру за другой, колесили по городу на такси, покупали себе дорогие вещи. Вычислить их так и не удалось, благо хоть Вика осталась цела и невредима.
Она сама просила на суде не возвращать ее к маме (боялась?), а отправить в спецшколу. Мне Вика призналась, что хотела бы жить с бабушкой, маминой мамой, но у той серьезная болезнь, и опекунство ей не разрешат.
Может быть, Вике и правда будет лучше в спецшколе для трудных девочек? Похоже, ей нет места в родном доме и дела до нее никому нет: ворует деньги у близких, а они свято верят, что образумить их ребенка должно государство.
— Ты кем хочешь стать? В школе какие предметы любишь?
— Я танцевать люблю и петь, ходила в вокальную студию. “Фабрику звезд” обожаю смотреть по телевизору, сутки бы не отходила. В школе люблю уроки музыки и физкультуру. Я хотела бы петь на эстраде, но не думайте, что из-за денег! Просто нравится.
— У тебя есть любимые учителя?
— Нет, учителя меня не любят, я агрессивная.
— А подружки есть?
— Две девочки из класса ко мне сюда приходили. Но вообще-то мне интереснее с теми, кто постарше.
Детство у Вики, судя по всему, уже кончилось. Да и было ли оно? Представляю, каких жизненных историй наслушается она в Петрикове и какого еще наберется опыта. Хорошо, если он пойдет на пользу. Но учатся, как известно, не на чужих ошибках — на собственных.
У судьи, который вынес решение направить Вику на два года в закрытую спецшколу (об этом ходатайствовала комиссия по делам несовершеннолетних), я спросила: но почему бы не разобраться сначала с мамой — может быть, это ее нужно изолировать и отстранить от своих детей, а не наоборот? Мне ответили, что маму уже лишили родительских прав на Толика, на очереди — лишение прав и на Вику. Вылечить женщину, которая пьет, забывая о детях, практически невозможно. Но маленькую Вику, может быть, еще удастся спасти?