Смысл лекарства

Лечат ли современные препараты?
Лечат ли современные препараты?

Под этим броским лозунгом начала свое наступление на аптечные прилавки журналистская братия. Читаю: более 100 тысяч американцев ежегодно становятся жертвами побочного действия медицинских препаратов; фармацевтические компании потчуют пациентов «осетриной» далеко не первой свежести, выдавая изрядно «подтухший» продукт за новое слово в медицине. Нас, со слов академика РАМН Бориса Вотчала, пугают: мы живем в век безопасной хирургии и все более опасной фармакологии. И народ уже сам не знает: лекарство ему — друг или враг? Что идет впереди: реклама или наука?

Такими вопросами никому бы и в голову не пришло задаваться в XVII — XVIII веках, когда во всем мире за столетие создавалось примерно... 5 новых препаратов. К концу XIX века арсенал врачей пополнялся уже в среднем по одному лекарству в год, а ко Второй мировой войне — почти вдвое активнее. Потом начался настоящий «фармакологический» бум, в результате сегодня применяются порядка 10 тысяч действующих веществ, созданных же на их основе препаратов — в 20 (!) раз больше. Тем не менее находятся скептики, рассуждающие о том, что фармацевтика «выдохлась», и ее золотая эра клонится к закату. С этим категорически не согласен Борис Дубовик, доктор медицинских наук, профессор кафедры фармакологии БГМУ.

— Скажу сразу: понадобится дотошное исследование, чтобы с фактами в руках, не бросаясь звонкими фразами, опровергнуть или подтвердить цифры, которые приводятся в прессе. Важно определиться в главном: лекарства сегодня не менее необходимы человеку, чем продукты питания. И все разговоры о «кризисе фармакологии» идут, на мой взгляд, от недостатка информации или вследствие ангажированности. Ведь в чем смысл лекарства? Оно обеспечивает разумное управление процессами жизнедеятельности на уровне молекулярных процессов. Конечно, природа это делает лучше, но фармакология тоже способна на многое, в любом случае ее наработки гораздо эффективнее, чем то, что дает народная медицина. Она ведь основана на простом эмпирическом опыте: вот это сработало, а это не сработало, отчего, почему? Неизвестно. Мы же уходим в глубину. И за последние 40 лет произошел гигантский прорыв во всех направлениях. Разве можно сравнивать «вчера», когда лучшим средством от гипертонии считался резерпин, который приводил к глубокому угнетению психики человека, вплоть до того, что менялся даже тембр его голоса, и «сегодня», когда благодаря современным лекарствам контроль артериального давления стал уже элементом культуры? Эффективность такой терапии, качество жизни, которое она дает больному, несоизмеримо выше!

— А как насчет вреда для организма? Скептики напирают в первую очередь на то обстоятельство, что «фармакология» произошла от латинского слова «фармакон», что значит «яд»...

— Возьмите любой словарь иностранных слов: «фармакон» — это «лекарство». Только склонный к риторике человек будет говорить, что фармакология становится все более и более опасной. По безопасности, по переносимости лекарства даже 20–летней давности и нынешние — уверяю вас — просто небо и земля. Что уж говорить о препаратах начала прошлого века! Загляните в тогдашний учебник фармакологии — это же набор мифов и фантазий, написанный словно во времена Цезаря! К примеру, раньше сифилис лечили серой ртутной мазью, а это означает тотальное отравление для всего организма — от почек до мозга. Потом появился сальварсан, тоже обладавший серьезнейшими побочными эффектами, но на фоне того, чем располагали тогда доктора — рвотный камень, сурьма, касторка, — это был настоящий прорыв. Поэтому Пауль Эрлих и получил за сальварсан Нобелевскую премию!.. Строго говоря, абсолютно безвредных лекарств не бывает, как не бывает и абсолютно безвредных веществ вообще. Вот есть в человеческом организме ацетилхолин, медиатор нервных импульсов. Если он выделяется в норме, то замедляет сердцебиение, усиливает перистальтику желудка и др. Если же в организме его больше, чем нужно, — это верная смерть. Недаром этот факт был положен в основу создания боевых отравляющих веществ. Задача же фармакологии — поиск компромисса, надо постоянно взвешивать вред от применения лекарства и его пользу. Если риск побочных эффектов не превышает, допустим, 20 процентов, значит, препарат имеет право на жизнь.

— В таком случае правы ли те, кто зовет нас вернуться к «кладовой природы»?

— Еще одно великое заблуждение. Любое биологически активное вещество тоже небезвредно, потому что для организма все равно чужеродно. Причем хочу заметить: природные вещества и аналогичные их структуре синтезированные абсолютно идентичны по действию, потому что работает–то одна и та же молекула! Разница только в том, что действие, скажем, обычного чая многокомпонентно. Там целая гамма веществ: одно выступает как стимулятор, другое расширяет сосуды, третье обладает «противодиарейным» эффектом и т.д. Но наука может синтезировать каждое из них по отдельности, и они будут действовать точно так же. Поэтому в XXI веке утверждать: «Это средство хорошо, потому что оно создано самой природой», — по меньшей мере наивно.

— Почему же тогда фармакологам никак не удается побороть туберкулез? Почему, несмотря на все достижения науки, палочки Коха так живучи?

— А вы думаете: микроб приспосабливается к антибиотику, потому что его «узнает»? Ничего подобного. Приспосабливаться к лекарствам микробы будут всегда ввиду своей колоссальной изменчивости, ведь каждые сутки их число удваивается. В процессе размножения и возникают «мутанты». То есть абсолютное большинство микробов лекарство убивает. Выживают же единицы, становясь устойчивыми к препаратам и порождая новую микробную генерацию. По сути дела, такой отбор — случайность. А с другой стороны — абсолютная закономерность. Микробы приспособились жить даже в ядерных реакторах! Все это очень сложные, очень тонкие вопросы. Вам кажется, это просто: заболела голова, выпил аспирин — и порядок. А попробуйте придумать такую молекулу, которая будет вот так работать — бить точно в цель, утоляя боль или снижая давление! На мой взгляд, создавать все новые лекарства науке гораздо более трудно, чем пройти путь от телевизоров с водяными лупами до современных плазменных экранов. Потому что нет в космосе ничего более сложного, чем живое существо. И что такое ваш мобильный телефон, скажем, перед вселенной человеческого мозга, где соединены 10 млрд. процессоров?

— А насколько фармакологии помогает генная инженерия? По мнению тех же скептиков, плохо: мол, по этим технологиям создано лишь чуть более сотни препаратов.

— Да, но каких! Возьмем, к примеру, инсулин. Если бы человек пытался синтезировать его обычным путем, то ему, чтобы получить всего 1 г вещества, понадобился как минимум год. Благодаря же генной инженерии микроб превращается в маленькую фабрику по производству инсулина, миллиарды и миллиарды таких фабрик можно одновременно запустить, и каждая будет производить нужную молекулу, причем практически мгновенно. Я убежден: пределов для развития у фармакологии нет и быть не может. И с каждым годом создаваемые нами молекулы, а значит, и сами лекарства будут все более эффективными. Сложную механику человеческого тела наука обязательно постигнет если не прямо сегодня, то в будущем.

Справка «СБ»

Вот в чем еще нынче обвиняют микстуры и таблетки...

В Америке: из 348 новых лекарств, созданных крупнейшими фармацевтическими компаниями в 1981 — 1988 годах, только 3 процента внесли важный потенциальный вклад в современную фармакотерапию, остальные — скромный, небольшой или не внесли никакого.

Во Франции: 70 процентов новинок аптечного рынка, появившихся между 1975 и 1984 годами, не имело лечебных преимуществ по сравнению с существующими продуктами.

В Англии: каждый второй витаминный комплекс предлагается в чрезмерной дозировке.

Фото Артура ПРУПАСА, "СБ".
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter