Смертельная смена

Генерал-майор милиции в отставке Светлан Сазанков прослужил в органах МВД сорок лет. Имеет огромный опыт следственной, оперативной и руководящей работы. Он был свидетелем и участником многих событий, которые вошли в историю белорусских правоохранительных органов. Удостоен звания заслуженного работника МВД. Сейчас Светлан Григорьевич на пенсии и готовит к изданию книгу мемуаров под условным пока названием «40 лет в МВД: всякое бывало». Ниже мы предлагаем отрывок из его воспоминаний. Речь в нем идет о событии, которое когда-то всколыхнуло всю республику, для многих оно отзывается горькой памятью и болью по сей день. Светлан Григорьевич тогда работал в штабе МВД БССР. В восьмом часу вечера 10 марта 1972 года дежурный по министерству доложил мне о мощном взрыве в цехе по производству футляров Минского радиозавода во время работы второй смены. О подробностях случившегося дежурный в тот момент не знал. Цех располагался на окраине города, а выехавшая туда оперативная группа городского УВД находилась еще в пути. Дозвониться до цеха не удавалось: все телефоны отвечали короткими гудками. По согласованию с первым заместителем министра генералом Иваном Тимошенко (министр Алексей Климовской находился в командировке) я немедленно доложил о полученной информации в дежурную часть МВД СССР, а сам Иван Осипович – руководству республики. Тотчас же из разных инстанций запросили сведения о природе взрыва, масштабах разрушения, жертвах и принимаемых мерах. Телефонные звонки с требованием подробностей начали раздаваться беспрерывно. Однако дать необходимые разъяснения мы не могли: телефоны цеха продолжали молчать, а прибывшей на место оперативной группе, как потом оказалось, было не до передачи информации. Надо было спасать попавших в беду людей. Кроме того, из-за естественных помех бездействовали рации. О других средствах оперативной связи милиция в то время только мечтала. Доложив Тимошенко о сложившейся ситуации, я спешно выехал на место происшествия: требовалось найти способ устойчивого обеспечения МВД необходимыми сведениями. Туда отбыл и заместитель министра генерал Василий Шкундич. Вместе мы стали очевидцами ужасающей картины. На месте большого цеха, в котором час назад работали ничего не подозревавшие люди, оказалась огромная груда обвалившихся бетонных конструкций и других тяжелых обломков. В разных местах этого зловещего нагромождения что-то горело. Но самое страшное — из-под завалов доносились душераздирающие человеческие крики. И эта адская картина дополнялась густой темнотой, сильным, несмотря на март, морозом и пронизывающим ветром. Прибывшие раньше всех пожарные и работники милиции извлекали из доступных мест раненых, погибших и переносили их в подходившие одна за одной кареты медпомощи. Часть пожарных пыталась потушить очаги огня, но это им плохо удавалось из-за опасения залить ледяной водой находившихся под завалами людей. Об увиденном и услышанном от участников спасательных работ я немедленно передал в дежурную часть МВД. Действовавший телефон обнаружился в соседнем здании, но пробиваться к нему пришлось почти с боем: собралась тьма людей, также желавших куда-то срочно позвонить. В дальнейшем телефон мне уступали уже беспрекословно. На связь с дежурной частью МВД я выходил каждые полчаса, а в промежутках, как мог, помогал спасателям и исполнял роль порученца при генерале Шкундиче. Он был одним из тех, кто непосредственно руководил всеми спасательными работами. Сразу после нашего прибытия к месту происшествия в подкрепление первым группам пожарных и милиции были привлечены дополнительные силы этих служб и подразделения внутренних войск. Никогда до этого и в дальнейшем я не видел такого неистовства, с которым шла борьба за жизни людей. Личный состав делал все возможное, работая с полной отдачей. Однако в сложившейся обстановке даже этого было недостаточно. Драматизм ситуации заключался в том, что извлекать живых и мертвых из-под тяжелых завалов приходилось почти голыми руками. Специальная техника, пригодная для подъема и растаскивания громоздких плит, отсутствовала. Без нее же дальнейшие спасательные работы становились бессмысленными. Но тем не менее они непрерывно продолжались. Через какое-то время на место трагедии прибыли представители прокуратуры, руководители радиозавода, партийных и советских органов, некоторых других структур. Среди них мне хорошо запомнился первый секретарь Минского горкома КПБ Василий Шарапов. По выражению его лица было видно, что случившаяся беда подлинно потрясла его. Передвигаясь с места на место и с риском для жизни пытаясь углубиться в развалины, он, чувствовалось, хотел охватить всю картину горестного события и постичь его первопричину. Как часто бывает в экстремальных ситуациях, многие из оказавшихся на месте происшествия суетились, что-то вразнобой предлагали и пытались делать. Но ощутимой практической пользы не приносили. Реально и со значительной степенью результативности работали пожарная охрана, милиция, военнослужащие внутренних войск и медицинская служба. С самого начала созданный на месте оперативный штаб поставил перед республиканской властью вопрос о привлечении к спасательным работам войсковых подразделений гражданской обороны. Ближе к полуночи пришло известие, что одно из них, дислоцировавшееся примерно в двадцати километрах от Минска, поднято по тревоге и движется к месту назначения. Это было формирование, которое как раз и предназначалось для ведения аварийно-спасательных работ в местах крупных разрушений. К сожалению, возлагавшиеся на него надежды оказались, по моему представлению, значительно завышенными. Подразделение продемонстрировало низкую мобильность и слабую практическую выучку. К месту события оно прибыло только к утру и разворачивалось крайне медленно. В целом спасательные работы растянулись почти на неделю. И это заметно поубавило шансы на выручку оставшихся в бетонном плену людей. Но все же благодаря военнослужащим ГО было спасено еще несколько жизней. Один из спасенных пролежал в завалах около четырех суток. Очевидцы рассказывали, что когда его оттуда высвободили, он в беспамятстве рванулся в сторону от своих спасателей и пробовал сопротивляться при посадке в медицинский автомобиль. С генералом Шкундичем мы находились на развалинах цеха около суток. За это время там побывали республиканская правительственная комиссия во главе с председателем Совета Министров БССР Тихоном Киселевым, комиссия ЦК КПСС и правительства СССР во главе с членом Политбюро, секретарем ЦК КПСС Дмитрием Устиновым. Вместе с ними прибыли Петр Машеров, ряд других руководителей республики и страны. МВД СССР представлял министр Николай Щелоков, республиканское – Алексей Климовской. В течение почти двух часов члены комиссии обследовали то, что осталось от цеха, выслушивали мнения компетентных лиц о возможных причинах взрыва, жертвах и перспективе продолжавшихся спасательных работ. В какой-то момент к нашему министру подошел Щелоков и попросил находившегося рядом начальника штаба МВД БССР полковника Михаила Серебрякова доложить о действиях органов внутренних дел со времени получения первичного сообщения о взрыве. В течение получаса Серебряков отвечал на придирчивые вопросы союзного министра, и по всему было видно, что полученные ответы его удовлетворили. 12 марта (на третьи сутки после взрыва) в республиканской и союзной прессе были опубликованы краткие правительственные сообщения, где говорилось, что в цехе по производству футляров Минского радиозавода произошла «авария», в результате которой «имелись погибшие и раненые». Эти пять слов я взял в кавычки потому, что они не отражали объективного характера случившегося. К моменту опубликования правительственных сообщений уже были все основания квалифицировать произошедший взрыв как катастрофу, как подлинное бедствие, повлекшее большие человеческие жертвы и полное разрушение производственного корпуса. Тем не менее правительственные инстанции пошли по пути преднамеренного вуалирования сути произошедшей трагедии. Более того, республиканские власти по указанию из Москвы дали прямую негласную установку руководству МВД и других ведомств, располагавших суммированными данными о погибших и раненых, исключить какую бы то ни было утечку информации по этому вопросу. По большому счету, безнравственная, бесполезная и отвлекавшая от важных текущих дел затея с сокрытием от общества правды о жертвах катастрофы ничего другого, кроме глухого раздражения у личного состава органов внутренних дел, не вызывала. Сама попытка скрыть произошедшее никого не удивляла. Это полностью соответствовало нормам и традициям того времени. Недоумение вызывало другое: почти детская наивность высокого руководства. Спрашивается, как можно было утаить то, о чем знало множество людей. Это не было секретом для оставшихся в живых рабочих и служащих цеха и всего многочисленного коллектива радиозавода; для большого числа сотрудников различных правоохранительных органов, пожарной охраны, военнослужащих, медицинских работников, тех же партийных и советских чиновников. Точные сведения о числе жертв катастрофы мог получить каждый, задавшийся этой целью, стоило лишь побывать в людных местах и послушать разговоры. В МВД поступали сведения, что наиболее дотошные обыватели даже выезжали на городское кладбище, где должны были хоронить погибших, и подсчитывали количество подготовленных могил. Отсутствие полной официальной информации лишь распаляло интерес населения к этой теме и рождало чрезмерно преувеличенные слухи о масштабах людских потерь. Катастрофа унесла жизни более ста человек. Точное число не помню. Многие получили разной тяжести травмы. Лишь по случайности жертвой взрыва не стала вся рабочая смена. Оставшимся невредимыми повезло благодаря тому, что взрыв прогремел во время технологического перерыва. И многие работавшие по устоявшейся привычке бросились в соседний магазин за «чернилом» — дешевым крепленым вином. Эта губительная страсть оказалась для них в данном случае спасительной. Расследование взрыва проводил следователь по особо важным делам прокуратуры республики Валентин Автушко. Я знал его по совместной учебе в Минском юридическом институте. Это был высокий профессионал и замечательной души человек. Он рассказывал мне, что при строительстве в цехе футляров была установлена вентиляционная система, не соответствовавшая особенностям данного производства. Это привело к накоплению критического объема взрывоопасной пыли, образовывавшейся в процессе шлифовки деревянных поверхностей футляров к радиоприемникам. От какого-то источника открытого огня, которым могли стать зажженная спичка или папироса, технологическая искра или повреждение электропроводки, произошло мгновенное воспламенение пыли, и последовал разрушительный взрыв. Обвинения были предъявлены некоторым работникам одного из конструкторских бюро Ленинграда, проектировавшим систему технологической безопасности цеха, и кому-то из руководства радиозавода. Все они понесли уголовное наказание. Спустя какое-то время после катастрофы правительство республики рассмотрело вопрос о действиях различных служб по ликвидации ее последствий. Некоторые из присутствовавших на этом заседании мне рассказывали, что Министерство внутренних дел и органы здравоохранения получили хорошую оценку. Войсковая часть гражданской обороны серьезно критиковалась. В ту тягостную ночь многие из тех, кто видел, как неуклюже действовало это подразделение, задавали вопрос: а если завтра война, что будет? Еще долго после случившегося эта трагедия была на слуху жителей не только Минска, но и всей республики. Со времени случившегося ЧП на Минском радиозаводе (ныне ПО «Горизонт») прошло более тридцати лет. Но горькая память о нем сохраняется у многих до сих пор.