Смерть в суете и позолоте

Что сейчас сдают в «Букинистическую книгу»?

Иногда, устав от гонки за литературными новинками, возвращаюсь к книгам, зачитанным почти до впечатывания в память... Вот так недавно перечитала Брэдбери «4510 по Фаренгейту».

Как и предсказывал Брэдбери, сегодня «Война и мир» и «Людзi на балоце» умещаются на трех страничках, страсти превращаются в кубики конструктора, из которого лепятся блокбастеры, популярные романы и гламурные журналы... Тысяча книг — на одном диске. Подбор цитат, рефераты и сочинения на любую тему... Не нужно самому продираться сквозь текст, который изменяет тебя, придает форму твоим чувствам и убеждениям. Школьная программа впихивает знания в отрока, живущего под дамокловым мечом предстоящего тестирования, как орехи в рождественского гуся. Грубо, с усилием и без видимой пользы для самого «гуся». Времени на чтение «для себя», «для души» просто не остается.

Да, если мы все начнем перечитывать Достоевского и Короткевича, мир не перевернется, в классической книге нет рецепта всеобщего счастья... Просто в тех книгах есть мир, который исчезает. Мир, в котором семья собиралась за столом, чтобы что–то почитать и обсудить, в котором матери рассказывали по вечерам сказки, письма друзьям писались от руки, на плотной бумаге, пахнущей далеким странствием и надеждой. Мир подробностей, духовной работы, вглядывания и вдумывания... Настоящей жизни, которую цивилизация спешно втискивает в испанские сапоги виртуальности. С книгой можно поспорить, с телевизором — невозможно, утверждает Брэдбери. Системе спокойнее, когда человека централизованно «загружают» телевизор, компьютер или продукт «литературной фабрики». Когда все организованно покупают один шампунь и видеокассету с одним фильмом.

Недавно зашла в минский букинистический магазин. Целый отдел заставлен собраниями сочинений классиков. Это те самые тома, ради приобретения которых 15 лет назад мы стояли в очереди в «Подписных изданиях», сдавали макулатуру, чтобы получить заветный талончик... Подписаться на собрание сочинений было не менее престижно, чем купить стенку или мягкий угол, и некоторым, право слово, было все равно, чье имя вытиснено золотыми буквами на красивых обложках. Но тома, сданные в «Букинистическую книгу», явно читались не один раз... Чехов, Стендаль, Чапек, Горький, Ромен Роллан... Льва Толстого в 12 томах можно приобрести за 15 тысяч! Куприна — и того дешевле. Я не особо сентиментальна. Но такие книги, изгнанные из дома, где они были друзьями и собеседниками, почему–то кажутся мне жертвами предательства... Продавщица, дежурившая в зале, говорит о том, что собрания сочинений классиков покупают реже, чем сдают. Действительно, для чего загромождать дом пыльными томами, если есть электронные носители, если цитату можно найти в Интернете? Но вы в состоянии себе представить компакт–диск в качестве друга? Нести его за пазухой в тяжелом походе, с волнением гладить блестящую поверхность в трудную минуту, передавать его своему сыну как семейную реликвию... Нечто в духе абсурдистской новеллы.

Мир дайджестов и цитат, выжимок и экстрактов... Некогда смаковать, искать, пробовать... Вадим Шефнер, питерский поэт, писал о заговаривании быта подробностями. Нынче подробности быта у всех одинаковы. А самое страшное — что одинаковы книги, которые становятся просто частью быта. Произведения «литературных фабрик», консервированные страсти и счастливые развязки делают потребителей еще более похожими друг на друга. Джон Фаулс в одной из своих лекций говорил, что каждая эпоха имеет какой–то идеал, которому все стремятся подражать: рыцарь без страха и упрека, набожная дама, бесстрашный мачо, женщина–вамп... Нынче же идеал, навязанный индустрией моды, — «старлетка». Девочка–подросток, спортивная, циничная, любящая развлечения и быструю смену впечатлений. Амплуа матери семейства или благородного отца кажутся старомодными. И книги в моде «подростковые»: для «мальчиков» — «стрелялки», для «девочек» — «про любовь»... Глубина чувств с многочисленными их оттенками и полутонами как–то мелеет, мелеет. Уже и дно можно разглядеть с примитивными инстинктами...

Так случилось, что белорусская книга оказалась вне массовой, модной литературы. Возможно, даже наш национальный язык для иных — та подробность, которая «напрягает» обывателя, привыкшего к духовному кормлению унифицированной безвкусной жвачкой. Отечественные писатели «не доросли» еще до литературных фабрик. Есть произведения пониже уровнем, есть повыше, есть европейского, появляются отечественные разработки «пограничных жанров» — детектив, женский роман, эротика и даже кое–что «покрепче»... Но все же белорусская книга — это все еще «штучный товар». Это все еще литература... В которой — жизнь и Беларусь.

«Ведь книги существуют для того, чтобы напоминать нам, какие мы дураки и упрямые ослы. Они как преторианская стража Цезаря, которая нашептывала ему во время триумфа: «Помни, Цезарь, что и ты смертен», — говорит один из героев Брэдбери.

Масс–культура нашептывает нам иное... Она просто кричит в ухо, заставляя равняться на чьи–то бразильские страсти, позволяя ощутить себя суперменом, сильным, властным, удачливым. И даря нам свои нехитрые идеалы — плод коллективного труда имиджмейкеров, модельеров, визажистов, воплощенный в голливудских красавцев с их виртуальной недосягаемой красотой. И человек разучивается любить свой облик, разучивается даже просто адекватно видеть, воспринимать его... Культурологи считают, что бурное возрождение искусства «дикарской хирургии» — татуировки, пирсинг, нанесение шрамов — связано именно с инстинктивным желанием противопоставить свое тело виртуальному, ощутить себя...

У итальянского прозаика Дино Буццати есть рассказ о государстве, в котором запретили поэзию. Никто не всплакнул о запрете того, что и так было лишним в жизни абсолютного большинства. Но министр, придумавший указ, ночью обнаружил, что его дочь, не знающая, что такое стихи, стоит у окна на чердаке, смотрит на луну и слушает, как поэзия вместе с лунным светом изливается на город...

Есть лишние вещи, освободившись от которых, человек гибнет, словно он позволил позолотить всю свою кожу, чтобы приблизиться к идеалу. Книги — из таких вещей. Они — не предмет интерьера и не «носители информации». Оставим в стороне высокие слова о вечности и мудрости. Книги в конечном счете — это наше стремительно утрачиваемое умение общаться с самими собой.