Фото Леонида ЕКЕЛЯ
Тимофей Павлович подошел к окну. Во дворе плавилось лето. На небе ни тучки, ни облака. Лишь солнце жарит вовсю. Вот так же жарило оно и в воскресенье, 22 июня. Ровно 75 лет назад...
«Не знаю, что толкнуло меня, пятнадцатилетнего паренька из деревни Нивы, сесть на рабочий поезд и прокатиться до Жлобина, — еще не остыв от разговора с журналистом, Тимофей Павлович продолжал повествовать о своей судьбе. Про себя. Как будто проверяя сказанное на внутренний слух. — Иду не спеша знакомой улицей и вижу: у репродуктора толпа. Лица у людей напряжены. Молча ловят каждое слово. Так я узнал, что началась война... Скорее домой! Рассказываю односельчанам, что слушал речь Молотова по радио о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Что немецкая авиация Киев бомбила... А меня обрывают: «Что ты болтаешь! Какая война? У нас с Германией мирное соглашение». Люди верили, что если и придется воевать, то непременно на территории врага.
И таким же безоблачным было небо в тот скорбный июньский день 1944–го. Когда внезапно в нем возникли два наших самолета–разведчика. Конвоиры запаниковали. «Наши! Наши!» — пронеслось над колонной невольников. Но так же внезапно, как и появились, самолеты исчезли. А нас на бобруйской станции немцы загнали в телятник. Заколотили его и отправили эшелон в Верхнюю Силезию. До освобождения Жлобинщины оставалось меньше недели...»
Тимофей Павлович знал, что его ждет бессонная ночь. С того черного дня, когда не стало его любимой супруги Антонины Григорьевны и в душу заглянули пустота и пропасть, такие ночи не редкость. О чем только не передумаешь, до утра не сомкнув глаз... И простые мысли–истины, высказанные кем–то, становятся настолько очевидными, как будто они возникли в твоей голове. И не кто–то, а ты сам произнес однажды: «Смерти я не боюсь. Боюсь жену сделать вдовой или самому стать вдовцом...» Две половинки срослись настолько прочно, что стали одной судьбой, одной душой, одним дыханием. И если смерть их разрубит, то зачем жить той половинке, которая останется?
Но, слава богу, есть дети, внуки и правнуки. Они любимы. Они любят. Это когда хорошо, то идешь к друзьям. Да и сколько их осталось, друзей–товарищей... А когда нагрянет беда, идешь к тем, кто любит тебя. Или они приходят сами.
Тимофею Павловичу не раз говорили: «У вас такая интересная жизнь. Почему вы не пишете воспоминания?» А ему казалось, что в его жизни нет ничего примечательного. Она простая. Но прожить даже самую простую жизнь, оказывается, совсем непросто. Если каждая запятая, каждая точка, поставленные в своей жизни, продиктованы совестью...
Дом у Павла Татаринова в Нивах был, пожалуй, самым добротным и красивым. Бревнышко к бревнышку (а сколько труда стоило хозяину доставить их из–за Березины!). Открыто и весело смотрели на улицу аж три окна. А у соседней халупы одно подслеповатое оконце выглядывало на свет.
Павла Кирилловича в деревне уважали. Чуть что, шли к нему крестьяне: то заявление написать или составить деловую бумагу. То совет толковый получить. Павел Кириллович никому не отказывал. Когда в 1930 году создавали колхоз «Красные нивы», Павел Татаринов категорически отказался вступать. Крестьянское чутье подсказывало ему, что колхоз обезличит хозяина. Что общее имущество — ничье. И таких, как Татаринов, в Нивах собралось немало. Добрая треть крестьян стала единоличниками. Колхоз отобрал у них плодородные земли. А им выделил наделы на песочках да неудобицах. «Хотите жить самостоятельно — радуйтесь и тому, что даем. А там посмотрим...»
Смотрели недолго. Сосед из халупы (той самой, что на улицу имела одно окно) всю жизнь завидовал Татаринову. И тому, что хозяином он был отменным, и что люди его уважали. А у него в жизни все шло наперекосяк. Но вот создали колхоз — и стал неудачник уважаемым человеком. Его назначили бригадиром. Пришло время расквитаться с соседом. Написал бригадир письмо куда следует. Дескать, единоличник Павел Татаринов использует наемный труд. Уже прокатилась первая волна сталинского перелома крестьянского хребта. За ней последовала вторая, доконавшая его до основания. Сознательному бригадиру, проявившему «гражданскую доблесть», поверили безоговорочно. И вот на их подворье (было это в августе 1933–го) пожаловали активисты–сельсоветчики. Из хлева вывели лошадь и корову. На ворота гумна повесили свой замок. Зашли в дом. Председатель сельсовета, избегая глядеть Павлу Кирилловичу в глаза (знал, что несправедливо с ним поступают), зачитал постановление. Татаринов как сидел за столом, так и остался сидеть. Лишь руки сжали столешницу так, что пальцы побелели. «Освобождайте дом! Он вам больше не принадлежит», — прозвучал чей–то голос. Хозяйка заголосила, как будто из дому выносили ребенка (а такое в их семье случалось трижды). С невидящими от слез глазами стала лихорадочно собирать узлы. Но чьи–то руки выхватывали у нее лучшие вещи и откладывали их в сторону...
Семью Павла Татаринова приютит родной брат его жены Максим. В небольшой хате обитало 5 душ. Да столько же родичей прибавилось. Но жили! Мирно, терпеливо, с надеждой на лучшую жизнь. Павел Кириллович устроится стрелочником на железную дорогу. И не один год будет писать во все инстанции заявления о том, как несправедливо лишили его семью дома и всего имущества.
А в просторном татариновском доме власть устроила начальную школу. И во второй класс Тимофей пошел учиться... в свою хату. И долгое время прилежный ученик никак не мог понять, где он находится: дома или в школе...
А чудеса, оказывается, все–таки случаются на свете. Исполком пересмотрел свое решение. Татариновым вернули дом и корову. О лошади речь не шла. В колхозе ее так замордовали, что на нее больно было смотреть.
Когда Татариновы переступили порог своего дома, Тимофей подумал: «А все же есть справедливость на свете. И добро всегда побеждает зло». Он свято верил, что живет в самой прекрасной и свободной стране.
Немцы вошли в деревню Нивы в начале июля. Расположились в ее центральной части. А через несколько дней артиллеристы из корпуса генерала Петровского обрушили на деревню шквал огня. Били по врагу. Попадали и по своим. Война... Спасаясь, крестьяне бежали в открытое поле. Всю ночь семья Татариновых шла в направлении деревни Истопки. И следом за собой вели корову и теленка. В тот страшный день их дом не сгорел. Его разберут в 1943–м для укрепления немецких блиндажей. Деревня не раз переходила из рук в руки. От 106 домов останется всего лишь шесть...
А 154–я стрелковая дивизия корпуса генерала Петровского выбьет немцев из Жлобина и отбросит на запад на 20 — 30 километров. Ведя непрерывные бои, корпус приковывал к себе 8 пехотных дивизий вермахта. 14 августа немцы замкнули кольцо окружения. А через три дня наши войска совершили прорыв. Но уже без генерал–лейтенанта Петровского, умершего от смертельной раны...
Весной 1942–го крестьяне отсеялись. Осенью собрали урожай. Хлеб был. Можно жить. Только вот эти жизни война могла отобрать в любую минуту. Как и хлеб...
В деревню нагрянул карательный отряд. Ночью кто–то стрелял в часового. Людей согнали к дому, откуда был выстрел. Вынесли во двор все, что там находилось. «Сейчас загонят в дом, обольют стены бензином... Господи! За что?! Я ведь только начинаю жить», — промелькнуло в голове Тимофея. Немец принес из сарая куль льна, бросил на пол, швырнул гранату. Взрыв — и дом запылал, как свеча. Крестьяне стояли и смотрели. Потом их отпустили по домам.
Повезло Тимофею и во второй раз. Ему удалось бежать из здания школы в Жлобине, куда немцы согнали подростков для отправки в лагерь. И в третий раз судьба проявила к нему милосердие. Его жизнь висела на волоске, когда он валялся в тифу в чужом доме. Выкарабкался. И лагеря смерти в Пинских болотах (туда немцы свозили всех тифозников) избежал. Но, видно, всему есть свой предел. В том числе и везению.
В июне 1944–го Тимофей попал в оцепление. В рабкоманде рыл окопы у Красного Берега. А потом его отправили в лагерь под Бобруйском. Оттуда вывозилась рабочая сила в «рейх». Вместе с Тимофеем — шесть односельчан. Все одного года рождения. В городе Сосновец определили их на металлургический комбинат. Работали по 12 часов в день. Трое земляков не выдержали. Решили бежать. Отговаривал их Тимофей. Убеждал, что совсем немного осталось до освобождения. Но те настояли на своем. Поляки выдали их немцам. И попали ребята из одного ада в другой, еще более страшный — в Освенцим.
В конце января 1945 года пришло освобождение. Через несколько дней бывшего невольника обмундировали, вручили ему винтовку. И стал Тимофей Татаринов рядовым стрелком 657–го полка 125–й стрелковой дивизии. Она входила в состав первого Украинского фронта. Три дня в запасном полку — и в бой.
Боевое крещение Татаринова состоялось у реки Нейсе. Впереди какая–то деревушка. С одной стороны — болото, с другой — возвышенность. Вот там и был закопан «Фердинанд». Только появится наш танк — выстрел. И машина горит. Выскакивают танкисты. Телогрейки у них промасленные. Полыхают, как факелы. Огнем горят живые ребята! Зрелище настолько страшное, что оно до сих пор осталось стоять перед глазами Тимофея Павловича. Пока не появилась «катюша» и не превратила «Фердинанда» в груду металла, он сжег 18 наших танков...
После испытания получит Тимофей Татаринов ручной пулемет Дегтярева и пройдет с ним по Восточной Пруссии, Чехии, Венгрии, Австрии. Демобилизуется из армии в 1947 году. Путь рядового Татаринова увенчают боевые награды. В том числе и медаль «За отвагу».
В любом времени, помимо отличий, есть общее, что наполняет сердце и отвагой, и надеждой. Это победное прошлое. Какую профессию мог выбрать солдат–победитель? Конечно, учителя истории. Потому что Отечество вырастает из своей истории. Из своего победного прошлого. В 1947 году Тимофей Татаринов поступил в Гомельский учительский институт. Учителей там ковали скоростным методом: два года учебы — и вперед. Окончил и тут же поступил на заочное отделение Гомельского педагогического института имени В.Чкалова. Направили учителя истории в семилетку деревни Якимова Слобода Паричского района (теперь Светлогорского). Вместе с ним и юную учительницу математики Антонину Григорьевну Новик. А это — судьба...
Пять лет Тимофей Павлович был директором семилетки в родной деревне Нивы. Пять лет возглавлял педколлектив жлобинской средней школы № 2. 14 лет работал инспектором районо. И 18 лет — историком и организатором внеклассной и внешкольной работы в жлобинской средней школе № 5. Все, что связано с педагогикой, отдельными эпизодами не расскажешь. И все–таки я спросил у Тимофея Павловича: «С чем можно сравнить настоящего учителя?» И услышал в ответ: «С кусочком теплого солнца. Потому что учитель — это и свет, и тепло, и добро, и радость». Не сомневаюсь, что именно таким учителем был Тимофей Павлович Татаринов. И таким он останется.
Советская Белоруссия № 143 (25025). Четверг, 28 июля 2016
