Марина Чистякова: В Новодевичьем повсюду встречаешь знаменитые белорусские имена— Конечно. Сам вид монастыря о нем свидетельствует. Ведь то, что мы привыкли называть «московским» или «нарышкинским» барокко, это немного переработанное «украинское» или, если хотите, «белорусское» барокко. Усвоенная и переработанная Белоруссией и Украиной западная культура, с добавленными «по пути» национальными традициями, серьезно отразилась на облике монастыря. А принесли (или буквально привезли) ее сюда переселенцы из восточной Белоруссии. Во второй половине XVII века, после войн с Польшей, из этих земель начался целый поток в Московию людей самых разных сословий — от крестьян и ремесленников до ученых–богословов. Последние, естественно, переселялись в монастыри — в Богоявленский в Москве, Иверский на Валдае.
Новодевичий был основан раньше, но в нем как раз наиболее ярко сказалось западнорусское культурное влияние.
— Переселенцев из западнорусских земель в Московию позвали?
— Да, и первый призыв исходил от патриарха Никона. Русское правительство давно проводило протекционистскую политику поддержания православных западнорусских монастырей. Ему были нужны такие православные форпосты в порубежных землях и оно, естественно, поддерживало их в противостоянии католическому и униатскому влиянию. Белорусские монастыри постоянно обращались в Москву (сохранились письма) к государю за помощью и поддержкой. И всегда (!) ее получали.
В своей книге «Монахини «с Белой Росси» в Новодевичьем монастыре» я рассказываю, как этот московский монастырь был связан с мужским и женским монастырями под Оршей и монастырем под Дорогобужем. Сохранились письма игуменьи Новодевичьего в эти монастыри, и в них столько всего «завязано», включая политическую историю. А после войны с Польшей их просто позвали в Московию.
— Как им удалось оказать серьезное культурное влияние на традиционную московскую жизнь?
— Это был интересный момент. С одной стороны, православная Русь видела свою миссию в «сохранении» чистоты православия (мы «правильно» славим Бога, а все остальное нам чуждо, и лучше его не впускать) и была, условно говоря, несколько «замкнута». Но, с другой стороны, отношения с другими государствами, землями и народами продолжались. Когда с земель теперешних Украины и Беларуси поехали целые колонии переселенцев, поначалу их воспринимали в штыки: приезжавших православных белорусов даже перекрещивали! Но постепенно, при поддержке русских царей Алексея Михайловича, Федора Алексеевича, Софьи Алексеевны ситуация изменилась. Духовные и культурные колонии «белороссов» понесли в Московию западнорусскую культуру. Ехавшие обозами белорусские монахи и монахини колониями селились в монастырях. И по сути, через них шло мягкое, адаптированное местным православием западнорусское модернизирующее влияние (в отличие от жесткого немецкого влияния через северные русские земли).
На протяжении второй половины XVII и в XVIII веках в русских монастырях лидировали западнорусские монахи— Как воспринималась вся эта привезенная новизна?
— По–разному. Внедрение «иного» всегда сложно. Остались очень интересные письма–жалобы монахов Иверского монастыря патриарху Никону. Вновь приехавшие из «Белой Росси» монахи повели себя так, что коренные насельники пишут: «Мы заплакали и пошли вон». В Новодевичий из Кутеинского монастыря в Орше приехали монахини во главе с игуменьей Меланией. И с них началась новая веха в истории Новодевичьего монастыря.
— А разве аристократический Новодевичий не был всегда немножко западным монастырем?
— Был. Созданный великим князем и всегда бывший под рукой верховной власти, этот, безусловно, аристократический (среди монахинь — царские вдовы и невестки) монастырь с самого начала был связан с «западной» историей. Достаточно того, что великий князь Василий III дал духовный обет заложить «Девичий монастырь в Москве на Посаде», как раз идя на Смоленск. Приезд же «белоросской» игуменьи Мелании еще более подстегнул «западную тему». В монастыре все изменилось. Даже покрой облачения.
Потрясающую резную раму иконостаса в Преображенской церкви делала известная бригада белорусских мастеров Клима МихайловаПоявились иконы иного письма и стиля (например, Богоматерь Руденская), новые певчие книги, распевка. Роскошное пение, которым так славился позже Новодевичий, это, конечно, «с Белой Росси» идущая традиция.
У нас, в ГИМе, хранится библиотека кутеинской печати, одна из книг с предисловием Иоиля Труцевича, игумена Оршанского Кутеинского монастыря, переехавшего со всей братией в Иверский монастырь (как раз того самого, от которого «мы заплакали и пошли вон»). А до Новодевичьего дошла и сохранилась «библиотека кутеинских стариц». Сейчас ее тоже хранит ГИМ.
И все это влияние закрепилось в России, потому что на протяжении второй половины XVII и в XVIII веках в русских монастырях лидировали западнорусские монахи. И игумены, и духовники были в основном оттуда.
— Что это были за люди по типу и характерам?
— Ну если судить по «мы заплакали и пошли вон», это были суровые люди. Но православные монахи вообще строги, монашество — это же «узкие пути». И чем выше служение, тем больше строгости — внутренней, прежде всего. Другие черты трудно реконструировать.
— Почему они сохраняли лидерские позиции?
— Лидерские позиции им, конечно, помогала сохранять протекционистская политика духовной и светской власти.
— Победа стратегии жестких реформ Петра I с преимущественно немецким влиянием не перечеркнула западнорусское культурное?
— Конечно, нет. Прежде всего оно сказалось в основании учебных заведений. Одним из самых замечательных событий стало возникновение Славяно–греко–латинской академии. И конечно, Новодевичий монастырь с его новой архитектурой, пением, библиотекой стал ярким знаком этого культурного влияния. В Новодевичьем, кстати, трудились лучшие мастера, работавшие в Кремле. Возник знаменитый иконостас Смоленского собора. А потрясающую резную раму иконостаса в Преображенской церкви, кстати, резали белорусские мастера, известная бригада Клима Михайлова, работавшая и в Донском, и в Кремле, и в Новодевичьем. В Новодевичьем все время встречаешь знаменитые белорусские имена.
Елена Яковлева
yakovleva@rg.ru
