Сколько ни чирикай, а иногда и поклевать хочется

В деревню Яблоновка, за 70 километров от Минска в Столбцовский район, собиралась давно. Да все откладывала - боялась разочароваться в обещанном знакомыми чуде. Вдруг нет никакого "человека-птицы", а просто придумали все люди?

Но вот он - Григорий Максимович Григорьев. В погожий день развешивает клетки по деревьям, присаживается под ними, растягивает меха гармони, доставшейся ему от отца полвека назад, и под задушевную мелодию "страданий" пробуждает к пению своих воспитанников. Сначала отзываются старшие пернатые, вслед за ними - молодежь. К числу последних относится парочка восточных соловьев. Птенцы беззаботно резвятся. Даже на протянутую в клетку ладонь воспитателя никак не реагируют. Только чужой голос заставляет их вести себя как-то по-другому. Григорий Максимович объясняет

: - Волнуются. Но ничего, сейчас я с ними пообщаюсь, - и извлекает откуда-то свисток. Прежде чем поднести его к губам, насвистывает, а потом с помощью нехитрого инструмента заливается соловьем. И добавляет

: - Раньше я от них учился свистеть на разные лады, а теперь их учу, понимаете...

Я мало что понимаю. Мне трудно различить, чем отличается соловьиная трель над речкой от той, которую доводилось слышать на берегу озера. Душа радуется, когда слышишь, - вот и все.

Григорий Максимович учился изливать душу по-соловьиному с детства. И многих других птиц слушать и понимать. Отец его по целым месяцам дома на Дубровенщине в Витебской области не был - работал в 30-х годах ревизором на железной дороге от Ленинграда до Владивостока. А возвращался - брал в руки баян или ходил на охоту. Однажды домой фазана принес. По просьбе сынишки. Тому три года от роду было, а как заладил "хочу птицу живую"... Мать приказала: "Поймали бы с дедом ему какую птицу!" Но в доме тогда жил большущий кот, и как только добыча из охотничьей сумки на пол грохнулась, он - тут как тут. Гришка стал фазана тянуть к себе, а кот - к себе, под печь. Остались в руках у малыша только три красивых перышка и горькая-прегорькая обида...

С тех пор в Григории, по его же словам, ко всем птицам не просто интерес, а особая жалость поселилась. Прислушиваться он стал к ним в поле, на лугу, в лесу. Запоминать их повадки, находить гнезда. И все чаще подбирать ослабленных или подбитых, чтобы выхаживать. Последними из них были орел и деревенская ласточка. К слову, ласточки вообще в неволе больше восьми часов не живут, а Григорий Максимович отпустил ее, отогретую, через десять часов. А если попадают в беду новорожденные птенцы, то лучше растить и воспитывать их подольше. Как вот эту уже знакомую нам пару молодых соловьев. Нашел их Григорьев по подсказке людей в покинутом гнезде. Птенцы вылупились, а матери-соловьихи рядом не оказалось. Чуть не околели они от холода. Григорий Максимович отогрел малышей и в своем крохотном дачном домике стал откармливать по самой настоящей науке.

- Ювелирная это работа, - вводит в курс своего дела орнитолог-самоучка. - И не только потому, что кормить птенцов нужно из пинцета. Не менее тонкий подход должен быть и к приготовлению корма. Пшено нельзя ни переварить, ни недоварить - чтобы каша получилась не зыбкая, а рассыпчатая. Потом в нее нужно много компонентов добавлять: траву, крапиву, молочай, мокрицу. Быстро, конечно, не управишься. А так как у меня здесь на даче холодильника нет, то приходится каждый день не менее часа на приготовление корма тратить. А еще я для своих птиц насекомых на зиму заготавливаю. Вот такими сачками-ловушками. Дети иногда прибегают и просят: "Дед, дай половить!" И я учу их ловить жучков-кобылок и кузнечиков. Вот взгляните-ка сюда, - Григорий Максимович отодвигает шторку от подоконника и показывает уйму засушенных насекомых в двух картонных коробках. Зрелище, доложу вам, ужасное!

- И это еще не все, - продолжает свой рассказ соловьиный воспитатель. - Вот бузина сушеная. Специально в огороде ее посадил. Потому что если птицу кормить одним и тем же, она быстро хиреет и стареет. Я стараюсь баловать своих воспитанников, даже измельченную сухую колбаску им подсыпаю, и живут у меня соловьи в два раза дольше, чем на природе, до двадцати лет.

Наш разговор прерывает дочь Григорьева, зовет поторопиться к ужину. И мой собеседник свистит на прощание для выставленных в уголке за печкой певчего дрозда и черноголовой славочки очередную птичью мелодию. После чего ведет гостью в новый дом. Здесь дачники - зять Женя, дочь Вера и большущая немецкая овчарка - встречают нас, как радушные хозяева. За столом разговор о птицах длился бы бесконечно. Но вдруг в руках у Григория Максимовича оказывается балалайка, потом - гармошка. Дочь и зять, музыканты по образованию, слушают его игру оценивающе-одобрительно. А я просто наслаждаюсь любимыми мелодиями. И любопытствую, какая из них больше всего нравится соловьям.

- Соловьи любят, понимаешь, когда про них все! - говорит по-молодецки гармонист и играет "Соловей мой, соловей!". А потом "цыганочку" да белорусскую польку.

В какой-то момент из соседней комнаты доносится бой курантов. Григорий Максимович заговорщически подмигивает зятю, мол, слышишь, пошли! Оказывается, ремонт старинных механических часов - это еще одно увлечение Григорьева. Даже трудно поверить в то, что человек с такими золотыми руками и чистой музыкальной душой, до того как поселился после выхода на пенсию в деревне, два десятка лет работал грузчиком на одной из мясных баз в Минске. Там спортсмены больше одной смены не выдерживали - шутка ли перетаскивать на себе туши! Но такой была его работа.

А все основное - дар Божий, который Григорий Максимович сумел в себе сохранить и развить. Или просто увлечение, переросшее в стимул к жизни.