«Однажды Солнце и сердитый северный Ветер затеяли спор о том, кто из них сильнее. Долго спорили они и наконец решились помериться силами над путешественником, который в это самое время ехал верхом по большой дороге. «Посмотри, — сказал Ветер, — как я налечу на него: мигом сорву с него плащ».
Сказал — и начал дуть что было мочи. Но чем более старался Ветер, тем крепче закутывался путешественник в свой плащ: он ворчал на непогоду, но ехал все дальше и дальше. Ветер сердился, свирепел, осыпал бедного путника дождем и снегом; проклиная Ветер, путешественник надел свой плащ в рукава и подвязался поясом. Тут уж Ветер и сам убедился, что ему плаща не сдернуть.
Солнце, видя бессилие своего соперника, улыбнулось, выглянуло из–за облаков, обогрело, осушило землю, а вместе с тем и бедного полузамерзшего путешественника. Почувствовав теплоту солнечных лучей, он приободрился, благословил Солнце, сам снял свой плащ, свернул его и привязал к седлу. «Видишь ли, — сказало тогда кроткое Солнце сердитому Ветру, — лаской и добротой можно сделать гораздо более, чем гневом».
Константин Дмитриевич прочитал детям свою сказку и, оглянувшись по сторонам, улыбнулся. Он видел, что лица ребятишек заметно просветлели, с них сошли злость и обида. Что напряженность в классе, вызванная недавней контрольной работой, растворилась, словно под лучами солнца. Что дети снова готовы к работе на уроке. Он этого и добивался, когда начинал читать.
Константин Дмитриевич — учитель от бога, однако сегодня, в день выпускных балов по всей республике, о нем, если и вспомнят, то мимоходом. Обидно. Большой мастер своего дела, новатор, экспериментатор, честнейшей души человек. Сколько еще нужно поводов, чтобы рассказать немного о том, кто за 47 лет успел написать газетные статьи и книги, сказки и правду — о детях, о педагогике, о себе и о нас с вами?!
«Музыкальное искусство призвано сыграть большую роль в коммунистическом воспитании трудящихся. Вот почему партия и правительство уделяют большое внимание его развитию... Справедливо говорят: «Как поет школа, так поет и народ». Широкая постановка музыкального (хорового) воспитания в школах должна обеспечить для всех детей минимум знаний и навыков в области музыкального искусства. Песня поможет детям понять нашу прекрасную действительность, нашу историю, народное искусство. В письме Н.С.Хрущева участникам международного концерта детских хоров в Лондоне говорится, что по–настоящему хорошая песня возвышает и облагораживает тех, кто ее исполняет. В этих словах заложен глубокий смысл. Развивая на уроках пения музыкальный слух, изучая нотную грамоту, приобретая вокально–хоровые навыки, знакомясь с произведениями советских композиторов, русской и зарубежной классикой, дети уже со школьной скамьи приобщаются к музыкальной культуре, учатся понимать хорошую музыку. На всю жизнь она им становится близкой, необходимой, помогает в труде, в преодолении трудностей, вдохновляет на большие дела, украшает жизнь» («Хорошая песня возвышает и облагораживает тех, кто ее исполняет», 9.06.1960).
«Старая песня», — буркнете вы, прочитав выдержку из старой «Советской Белоруссии», и окажетесь, безусловно, правы. Песня о воспитании — та еще песня! Сколько лет уж спорит об этом общество, а все равно прогресс в деле воспитания подрастающего поколения можно увидеть только под микроскопом. Пятибалльная система выросла в десятибалльную, из учебников исчезли старые догмы, разрешено вольно одеваться и смело мыслить, но учителя, как и пятьдесят, и сто лет назад, не перестают искать и находить недостатки системы. Сейчас, как пишут на форумах в интернете, нет более злободневной темы, чем чрезмерное администрирование в школах. Учителя во весь голос стонут от обилия циркуляров, официальных регламентов и неофициальных рекомендаций. Бумаг для заполнения столько, что порой даже у самых ответственных педагогов не остается сил на то, чтобы творить и выдумывать.
Константин Дмитриевич повидал на своем веку много разных форм воспитания. Он и в гимназии преподавал, и в институте, и за границу ездил. Он читал в первоисточнике немецкого педагога Адольфа Вистервега и словно к сегодняшнему дню прикладывал цитаты из него: «Посмотрите на большую часть работ, написанных учителями и для учителей! Наполняется ли, согревается ли чье–нибудь сердце при этом обзоре? Кто может извлечь из него силу для своей мысли?.. Найдет ли кто–нибудь в них дыхание жизни, самостоятельный образ мыслей и энергию? Переходят ли их мнения в убеждения, убеждения в дела, и вытекают ли их воззрения из фактов? Это по большей части холодные, бессмысленные груды печатной бумаги, — и слог такой, что нечему удивляться, если люди, которые живут и черпают жизнь из свежих источников живой литературы, видят в учителях заживо похороненных людей, осужденных питаться такими продуктами, которые ни для кого более не пригодны».
Когда после очередного общественного катаклизма от преподавателей потребовали не только самых полных, подробных программ, с указанием, что и из какого учебника они намерены цитировать, но еще и с распределением всего курса преподавания по дням и часам, Константин Дмитриевич не смолчал и сегодня слава о его поступке бежит впереди него. В самых высоких кабинетах (в том числе и там, где выше ничего нет) он горячо доказывал, что живое педагогическое дело вообще и тем более ученую деятельность «невозможно связывать такими формальностями»; что каждый преподаватель должен прежде всего заботиться о своих учениках или студентах; что вдалбливание знаний «по бумажке» совершенно убьет живое дело преподавания.
«Совет Министров Союза ССР постановил:
В целях создания наиболее благоприятных условий для осуществления в стране всеобщего среднего образования и получения молодежью высшего образования отменить с 1 сентября 1956 г. плату за обучение в старших классах средних школ, в средних специальных и высших учебных заведениях СССР» («Об отмене платы за обучение в старших классах средних школ, в средних специальных и высших учебных заведениях СССР», 10.06.1956).
...Когда терпеть указания стало совсем невмоготу, Константин Дмитриевич попросил освободить его от занимаемой должности. Он поработал некоторое время чиновником, но потом его вернули, назначили на более высокую должность, и он успел начать реформу едва ли не всей системы образования. Поразительно, но спустя всего несколько лет после того как Константин Дмитриевич собрал кружок единомышленников, а слава о нем разнеслась по всей стране, ему снова пришлось держать ответ за то, чего не совершал. Он пробовал оправдаться, но только подорвал здоровье.
Солнце и Ветер могут ласкать и злить путешественника сколько угодно, однако истории было угодно подвергнуть остракизму даже их — героев сказки. Одни и те же руководители системы образования, которые когда–то восхищались образностью Константина Дмитриевича, умудрились при новых веяниях дать абсолютно противоположные отзывы. В итоге книгу рассказов и сказок, которую публика прекрасно запомнила под названием «Детский мир», почти два десятка лет не допускали в школы. Константин Дмитриевич, конечно, печалился, но сломать систему не мог.
«Зовите меня варваром в педагогике, но я вынес из впечатлений моей жизни глубокое убеждение, что прекрасный ландшафт имеет такое огромное воспитательное влияние на развитие молодой души, с которым трудно соперничать влиянию педагога; что день, проведенный ребенком посреди рощ и полей, когда его головою овладевает какой–то упоительный туман, в теплой влаге которого раскрывается все его молодое сердце для того, чтобы беззаботно и бессознательно впитывать в себя мысли и зародыши мыслей, потоком льющиеся из природы, — что такой день стоит многих недель, проведенных на учебной скамье. Толстые каменные стены учебных заведений больших городов, детские кровати, поставленные необозримыми рядами, жизнь по колокольчику или барабану, толстый швейцар у дверей, этот неумолимый цербер детского ада, вокруг камень и железо, железо и камень, не только без малейшего обрывка зелени, но даже без куска земли наверху — кусок вечно закрытого неба, внутри — то гробовое молчание, то официальный гул, в котором исчезает всякая личность, повсюду сердитые аргусовские глаза купленного надзора, повсюду форма и чинность, вечная чистка и лакировка, — все это веет на меня какой–то безысходной тоской, какой–то мучительной бессмыслицей; я бы, кажется, не прожил и месяца такою жизнью», — полтора века назад написал Константин Дмитриевич, но только после его смерти потомки уточнили, что эти мысли принадлежат Ушинскому. Константину Дмитриевичу Ушинскому — педагогу с большой буквы.
