Житель белорусского города Орша Виктор Юранов — один из тех, кому в годы войны пришлось испытать все кошмары концентрационного лагеря смерти в Освенциме.
В оккупации
— Нас, детей, в семье было четверо, — вспоминает Виктор Федорович. — До войны мы жили в райцентре Дубровно Витебской области. Отец работал на ткацкой фабрике “Днепровская мануфактура”, мать в местном колхозе, а мои сестры учились в школе. Жили небогато, но дружно. Отец был мастером на все руки, знал столярное дело, выкладывал печи, неплохо играл на гармони.
О начале войны солнечным воскресным днем мы узнали из сообщения по радио, и очень скоро наша семья, как и тысячи других, оказалась в тылу врага. Через несколько дней началась перепись населения и отправка первых партий в Германию на принудительные работы. Евреев согнали в гетто, выход оттуда был запрещен под страхом смерти. Спустя некоторое время почти все местные евреи — женщины, дети, старики — были расстреляны в районе ткацкой фабрики, а также в трех километрах от Дубровно в Луговском лесу.
Очевидцы рассказывали, что фашисты и полицаи добивали раненых штыками, прикладами винтовок, лопатами. Малых детей бросали живыми в глубокие рвы, вырытые самими обреченными, и закапывали. Говорят, что эти братские могилы еще долго стонали и “дышали”.
Страшную картину представлял и лагерь советских военно-
пленных, который находился за городом под открытым небом. За колючей проволокой находилось несколько тысяч узников, лишенных еды, воды, медицинской помощи. Трупы умерших от голода, холода, сыпного тифа и фашистских пуль долго не убирали. Видимо, для устрашения живых.
Местные жители, в том числе и я с матерью, несколько раз приносили военнопленным продукты: хлеб, картошку, молоко. Первое время часовые разрешали бросать еду через проволоку. Голодные люди набрасывались на нее, образуя свалки из человеческих тел. А фашисты с удовольствием фотографировали эти страшные сцены. Потом приближаться к территории лагеря запретили под страхом смерти.
В феврале 1944 года деревню окружили каратели, полицаи и полевая жандармерия. Поступил приказ: всем собраться у конторы в течение двадцати минут с необходимыми вещами. Так началась наша дорога на “фабрику смерти” — в Освенцим.
Освенцим
Концентрационный лагерь запомнился бесконечными рядами колючей проволоки, вышками с вооруженными часовыми, бесчисленными бараками и многоярусными нарами, на которых размещались тысячи изможденных людей, одетых в одинаковые полосатые робы. Нары в бараках были размером два на два метра, без всяких подстилок. В таком закутке теснилось до десяти человек. Понятно, каким был их отдых и сон после изнурительного труда.
Территория лагеря занимала 400 гектаров, где размещалось 620 бараков, а в них — более 100 тысяч узников. Вокруг главного лагеря в Силезии находилось еще 48 его филиалов с сотнями тысяч заключенных.
Невозможно забыть бесконечные построения на плацу и переклички, во время которых лагерная администрация выкрикивала номера людей. Обычно переклички начинались в половине четвертого утра, невзирая на погоду. Даже умирающие обязаны были ползком добираться до места построения. Кто не мог подняться, того тут же добивали дубинками или расстреливали. По пять человек в ряд узники должны были стоять, пока не станет светло, то есть до 7—8 часов утра.
Ежедневно заключенных гнали на каторжные работы под звуки духового оркестра. Над воротами лагеря, через которые ежедневно проходили тысячи людей, висел лозунг: “Труд делает человека свободным”. А “свобода” у заключенных была одна: умереть от голода, холода, болезней или быть заживо сожженными в печах крематория.
Некоторые, стремясь быстрее избавиться от мучений, бросались на колючую проволоку, которая находилась под напряжением в шесть тысяч вольт. В отместку за это фашисты при очередном построении расстреливали каждого пятого или десятого узника на глазах у всех.
Нас ни на миг не покидало чувство голода. Да и могло ли быть иначе, если вся еда состояла из кружки свекольной или брюквенной баланды и кусочка хлеба, перемешанного с опилками.
Но самое страшное было ждать своей очереди на “помывку” в бане и “дезинфекцию” одежды. После такой процедуры многие не возвращались в барак, потому что навсегда исчезали в газовых камерах и печах крематория. В один из дней такую “помывку” и “санобработку” предстояло пройти и нашей семье, но по каким-то причинам всю партию вернули в барак. Как потом говорили взрослые, попросту кончились запасы удушающего газа.
В пяти камерах Освенцима за сутки сжигали почти 5000 человек. Пепел сожженных использовался фашистами как удобрение, одежда и обувь шли на переработку, волосы жертв гитлеровцы превращали в войлок и пряжу, из которых делали носки для подводников, а также морские канаты. Драгоценности, украшения, золотые зубы и коронки отправляли в немецкие банки.
Помню задыхающегося отца, когда он приполз из газовой камеры, где на узниках испытывали новые виды противогазов. Большинство подопытных не выдерживали истязаний, но отец, к счастью, выжил. Видимо, так было угодно свыше, чтобы наша семья прошла весь этот ад, сполна испив чашу жестокости и насилия в лагерных застенках.
Освобождение
Весной 1944 года нас перебросили в концлагерь у деревни Тайед-Тайм, недалеко от Хальброна в Западной Германии. Там находился огромный могильник сбитых самолетов. Эти машины резали на части, сортировали по видам металла, грузили в вагоны и отправляли на переплавку. Все взрослые, включая подростков, с утра до вечера работали здесь под строгим надзором. Нормы выработки были чудовищны, а за их невыполнение узника лишали скудного пайка, что вело к полному истощению и смерти. Нас, детей, иногда возили на уборку овощей и фруктов. Это были счастливые дни, несмотря на то что мы потом долго мучились животами, некоторые даже умирали.
С приближением линии фронта началась эвакуация узников лагеря. Большими колоннами под охраной нас погнали на юг Германии. По прибытии на место один из конвоиров сообщил, что поступил приказ ночью в лесу всех заключенных расстрелять, поэтому мы решили: когда стемнеет, по команде разбегаться в разные стороны. Трудно сказать, сколько человек тогда полегло под пулями (стрельба слышалась очень долго), но нашей семье, к счастью, все же суждено было уцелеть. С другими “счастливчиками” спрятались мы в стогах с сеном недалеко от дороги.
Утром, после артподготовки, на этой дороге появились американские танки. Когда танкисты развернули орудия в сторону наших убежищ, люди стали выбегать из своих укрытий, размахивая белыми тряпками. Радости нашей не было предела. За четыре года войны это, пожалуй, был самый счастливый день. Американские солдаты щедро угощали нас тушенкой, консервами, шоколадом, дарили сувениры.
Здесь мы и узнали о капитуляции нацистской Германии.
...После окончания десятилетки Виктор Юранов поступил в Могилевский педагогический институт на историко-географический факультет. Работал завучем, директором школы, заместителем директора профессионально-технического училища.
Сегодня наш долг — не забывать прошлое, не дать ему повториться. Ведь самое страшное для истории — это забвение. Память о пережитом, какой бы горькой она ни была, нужно передавать следующим поколениям. Люди должны знать, как чудовищна, античеловечна по своей сути война.
За годы Второй мировой войны через концентрационные фашистские лагеря прошли 18 миллионов человек из 23 стран мира, из них 5 миллионов — граждане Советского Союза. Один только Освенцим, настоящая “фабрика смерти”, унес жизни четырех миллионов узников.
