«Мадемуазель Жанна! — представлял артист цирка загадочную лже–ясновидящую в фильме «Собачье сердце» и добавлял: — Сделай загадочное лицо, дура...» Публика всегда рада обманываться, вестись на красивый визуальный образ. В премьере Нового драматического театра «Жанна» по пьесе известного российского драматурга Ярославы Пулинович в постановке главного режиссера театра Сергея Куликовского никакого обмана и налета загадочности нет. Спектакль кристальной честности мысли. Может быть, давно в этом театре, расположенном на городской периферии, со времен незабвенной постановки «Как я стал...» (тоже, кстати, по пьесе Пулинович), не появлялось спектакля настолько реалистического, приближенного к современности. Никаких красивостей, игры в стиль, романтического налета, как в постановках «Рождество» или «И слышатся лишь звуки полонеза...». В «Фабричной девчонке» по Александру Володину была попытка воскресить советскую эстетику.
На этот раз жанр обозначен как кино для взрослых. А что такое кино? Правильно, важнейшее из искусств, и у него есть свои законы. Лучше всех их сформулировал Осип Мандельштам в своем стихотворении «Кинематограф»:
Кинематограф. Три скамейки.
Сентиментальная горячка.
Аристократка и богачка
В сетях соперницы–злодейки.
Не удержать любви полета:
Она ни в чем не виновата!
Самоотверженно, как брата,
Любила лейтенанта флота...
Премьера «Жанна» проста и доходчива. Но это та гениальная простота, к которой, как мотыльки на пламя, стремятся все художники, осознанно или нет. На премьерной афише — дама с кейсом, смело шагающая по лестнице, стоит ее понимать как карьерную. И все бы ничего, но по ступенькам дамочка шагает вниз головой, презрев законы земного притяжения, глядишь, вот–вот свалится. Но никакой мизогинии в спектакле нет. Наоборот, есть боль и любовь к человеку. Сильная деловая Жанна Георгиевна в убедительном и талантливом исполнении актрисы Натальи Капитоновой даже в финале остается этакой современной версией Комиссара из «Оптимистической трагедии» Всеволода Вишневского. Так и ждешь, что рявкнет: «Кто еще хочет директорского тела?»
Мужчины, окружающие Жанну, все как один чахлые неврастеники, инфантилы и кидалты. Кидалты — это не от слова «кидать», а от слова «кид» — ребенок. Взрослые дети то бишь. Они повернуты либо на своих новых пассиях, либо на позднем отцовстве, либо вовсе стриптизеры и мальчики по вызову. Любви от них — как с козла молока. Их кумир — «Губка Боб Квадратные штаны». Именно этот мультсериал смотрит поутру один из прибывших по вызову в раскрепощенном исполнении Эрика Абрамовича. Тут можно усмотреть некую насмешку над сильным полом или даже свой особый фрейдистский символ: именно «штанами» на Руси в театрах издревле называли бездарных актеров. «Он был не актер, а штаны!» — говорила одна из героинь настырному следователю в недооцененной драме Валерия Приемыхова. В общем, даже очаровательный Губка Боб тут — символ упадка мужского начала.
«Штанов» в «Жанне» много, но толку от них мало. Зато здесь, как это часто бывает в постановках режиссера Куликовского, вдоволь музыки и видео. Есть и «Мадам Брошкина» Аллы Пугачевой, и хит «Тату» «Покажи мне любовь» на английском языке, мелькнет даже Майкл Джексон. В одном из эпизодов мы видим, казалось бы, привычное словосочетание: «живой звук». Но в театральном пространстве этот привычный термин обретает новый смысл. Звук, тишина, слезы — все тут живое и подлинное.
Закончить отзыв хотелось бы цитатой из Жана–Поля Сартра. Ну а кого же еще? Вот до каких экзистенциальных высот поднимает «Жанна». Ведь именно он сказал: «Величие театра проистекает из его социальной и в известном смысле религиозной роли: ему надлежит оставаться своего рода обрядом, и даже беседуя со зрителями о них самих, делать это в таком тоне в таком стиле, чтобы дистанция между зрелищем и залом не уменьшалась до фамильярной близости».
«Короче, если мы что–то где–то в театре недомякитили, то сами и виноваты». Это уже сказал не Сартр, а Михаил Швыдкой на днях, если что. Полностью поддерживаю.
Добрый зритель в 9-м ряду.
