Сильна еще вера в силу печатного слова

Приезжаешь в деревню, чистым воздухом дышишь, смотришь на мир широко открытыми глазами. Все не такое, как в городе. Трава точно зеленее. Понятно, что и воздух чистый, за десять километров все видно. Можно деревья на пригорке пересчитать, столбы в поле. Правда, ты их столько раз считал, что и так знаешь...

Это если на улицу не выходить. Но так не бывает, выходить приходится. Вот тут к тебе и местные подтягиваются. Вначале, как водится, про жизнь спросят, про дочку, жену, здоровье и работу. Потом торопливо расскажут свое: кто женился, родился, развелся, сгорел, утонул. Про всякие стихийные бедствия вспомнят. Про ураган, который, к счастью, деревню стороной обошел, но в лесу беды натворил. Непременно, загибая пальцы, перечислят всех, кто в мир иной ушел и оказался на пригорке, на самом высоком месте в деревне. Хотел написать, что под старыми вечно зелеными соснами, да нет уже тех сосен, бросавших тень на кресты и памятники, минорно шумевших. Спилили. Стал деревенский погост лысым и убогим, сам на себя непохожим...

И вот после всех этих ритуальных, местами грустных, реже веселых сообщений сразу – с ходу берут быка за рога и начинают жаловаться. На всех и вся. Чего я только не слышал, с какими жалобами не приходили... Несколько лет назад мужчины у магазина, окружив меня, просили немедленно донести до Правительства и лично до Президента, что скверные спички делают, как в Борисове, так и в Пинске. Зажигается только одна из десяти... (Теперь спички загораются все и у всех.)

Пенсионерка–инвалид выписала навоз огород удобрить, деньги в кассу внесла, а его все не везут и не везут. И звонила она, и писала, а навоза все нет... Конечно же, потом привезли органику.

Однажды старушка остановила меня и попросила поговорить с ее непутевым сыном. Да так хорошо поговорить, так постращать, чтобы он сразу же пошел на работу устраиваться, а не ходил по друзьям–товарищам, да водку пить бросил...

Опять же нервно рассказывала женщина, что слишком долго технический паспорт на ее дом выписывают. Уже несколько месяцев прошло, а документ сделать не могут... «Ты же журналист! Напиши про это», — вздыхала.

Или вот еще. Надо было дорогу подремонтировать. Всей улицей письмо написали, подписи собрали. Дорогу сделали. Привезли две машины песка, все ямы засыпали, разровняли. Но деревенским не угодили.

Однажды старший брат жаловался на младшего. Говорил зло, как на собрании, о том, что все должны работать. Все и работают, а вот его родной брат не желает трудиться. И хорошо бы было всех местных алкоголиков вылечить принудительно, а если кто вздумает отказаться, то сажать в тюрьму, как преступников... «Ты же журналист! Напиши про это! Нельзя замалчивать!» — убежденно говорил старший брат.

Жены жалуются на мужей, родители — на детей, а дети — на родителей. Жалуются и на погоду, словно кому–то по силам ее изменить. Те, кто сено сушит, мечтают о солнце. Огородники — о дожде, им грядки поливать давно надоело.

Вот еще жалоба. Старый мост сгнил и сломался. Надо новый сделать, чтобы по нему можно было ходить через речку в магазин. Сельчане даже и сами готовы свой мост отремонтировать, дали бы только досок да несколько бревен... А то даже если покойника на кладбище везти, то надо далеко обходить–объезжать. «Напиши! Нельзя без моста. Свалится же кто–нибудь в речку, шею сломает! Беда будет», — пытаются переубедить меня сельчане.

А вы знаете, что в Гомельской области государственные организации принимают у населения черную смородину, а в Витебской с этим проблемы? Она уже осыпается, перезрела. Народ готов государству помочь, дать витамины, а ягоду не берут...

И еще множество самых разных просьб и жалоб слышу я от деревенских. И все они жизненно важные. Порой головой трясешь, отмахиваешься, даже понять не можешь, при чем здесь ты и газета, в которой работаешь?

Раньше я пытался объяснить, что журналист — не чиновник, что вопросы он сам лично не решает. Жители деревни смотрели в глаза и улыбались, и я понимал: не верят. Еще с давних времен у наших людей осталась вера в силу печатного слова. В то, что, если газета напишет, сразу все и завертится: мост отремонтируют, дорогу заровняют, навоз привезут, а все тунеядцы дружно пойдут работать.