Режиссер комедий "Горько" и "Самый лучший день" дает советы молодым белорусским кинематографистам в Год культуры

Шутки анфас и в профиль

Молодой режиссер Жора Крыжовников (под этим развесистым псевдонимом скрывается вполне интеллигентный тридцатисемилетний молодой человек, окончивший ВГИК и ГИТИС, Андрей Першин) буквально взорвал российский рынок комедией «Горько!». Дальше были «Горько–2», караоке–комедия «Самый лучший день». Крыжовникова тут же назвали новым российским Гайдаем. Но мне кажется, у него глубоко индивидуальный почерк и свое совершенно отдельное понимание природы смешного. До кино он работал на телевидении на различных юмористических программах, в том числе на «Большой разнице», «Оливье–шоу», «Шоу Максима Аверина».


Смотря его фильмы, в том числе и короткометражки «Нечаянно», «Проклятие», можно подумать, что Крыжовников и сам такой — скандалист, хулиган и оборвыш, готовый оторваться под песню Славы «Одиночество–сволочь». Но оказывается, что за этой маской скрывается энциклопедист, флегматик и эстет. Ученик Марка Захарова и Александра Акопова, точно знающий, чего хочет от жизни.

— Андрей, ваша собственная свадьба на какой вариант из «Горько!» — первый или второй — была похожа?

— Ни на какой. У нас все происходило довольно камерно. Гости наши пели под караоке, сольно и дуэтами. В какой–то момент так увлеклись, что мы просто с женой Юлей их оставили.

— По–моему, идеальная свадьба — оставить гостей и уйти по своим делам. Скажите, в современной комедии должны быть запретные темы?

— С одной стороны, да, должны. Но с другой, комедия — это прежде всего работа над недостатками, негативными сторонами жизни, отрицательными явлениями. Все это в зоне ее атаки. Комедия должна нарушать нормы приличия. И настоящий юмор может быть только злым. И он всегда кого–нибудь ранит. Невозможно хорошо пошутить и при этом никого не обидеть. Комедия доброй быть не может. Она должна высмеивать дикость жизни, ее безумие, ее уродливые стороны, нескладность. Она не может держать себя в нормах приличия, тогда это уже не комедия, а что–то другое, мелодрама, например. Скоморохи на Руси всегда обидно шутили. Это вообще очень мужской жанр. Но в фильме «Горько!» ведь все равно все в конце концов помирились. Это для меня тоже было важно. Как важно и то, что герой Яна Цапника — Борис Иванович, бывший десантник, — Наташин отчим, а не ее родной отец.

— В «Горько–2» вы даже над смертью шутите — у вас там инсценировка похорон.

— У нас, у славян, очень богатые традиции скорби. И к смерти какое–то глубоко свое и ненормальное отношение. Я бы сказал, болезненная реакция на смерть, чего нет в западной культуре. Если смерть — значит, надо вопить, умирать от страданий. Там есть герой такой, если вы помните, дядя Толя, который как раз воспроизводит эту общепринятую модель поведения: начинает завывать и стенать. Это наша традиция, и мне как–то хочется с ней поспорить. Смерть — тема сложная, но интересная, и шутить по этому поводу нужно.

— Режиссер в российском кино — фигура уже второстепенная? Все ниточки у продюсера? У вас есть, например, право на окончательный монтаж своих картин?

— Все зависит от твоей карьерной ситуации, как ты договоришься с продюсером. У нас говорят: ты стоишь столько, сколько заработал в прокате твой последний фильм. Мне как–то договариваться удается. Хотя все индивидуально: Альфреда Хичкока или Джона Форда в Голливуде слушали, а вот Орсона Уэллса нет, и это в конце концов его сломало. От фильма к фильму дела у него шли все хуже.

Я в 37 лет все еще считаюсь молодым режиссером. Это прекрасная профессия, таковым можно считаться лет до 50.

Фото kinopoisk.ru

— У вас нет в планах какого–нибудь совместного проекта с киностудией «Беларусьфильм»?

— Нет, но о вашей киностудии я наслышан. Как у вас везде чисто, удобно. Можно снимать ретрокартины, как Валерий Тодоровский снял «Стиляги», и не надо строить никаких особенных декораций, сохранилась советская архитектура. И относительно дешево.

— Уже не так дешево.

— Может быть.

— Скажите, персонажи вашей новеллы «Нечаянно», убивающие пожилую соседку, — это персонажи из Гоголя и Салтыкова–Щедрина? Как к ним относиться?

— Это история про семью вурдалаков. Вот они такие. У меня такая концепция в работе — рассказывать историю, но не демонстрировать своего авторского отношения к героям. Кто тут хороший, кто плохой, решайте сами. Они убили соседку, но это убийство их сплачивает, они вместе думают, как избавиться от трупа. Такие семьи, увы, есть.

— А герой новеллы «Проклятие» — актер–неудачник — списан из жизни? Много изломанных актерских судеб встречали?

— Я сейчас как раз запустил в работу новый проект — сериал для телеканала ТНТ «Звоните Ди Каприо» про двух братьев–актеров. Там мы рассматриваем тему актерской судьбы... Понимаете, чем опасна эта профессия — ты все время хочешь все больше и больше любви. Чтобы тебя полюбил весь мир. От этого и возникают все душевные травмы. Кроме того, с одной стороны, эта профессия требует полного раскрепощения, избавления от комплексов, с другой — просто монашеской работы над собой в смысле постоянного чтения — самоусовершенствования. Без этого добиться успеха нельзя.


— Вы легко заполучили звезд в комедию «Самый лучший день»? Инну Чурикову, Михаила Боярского.

— Конечно, нелегко. Звезд вообще сегодня нельзя легко заполучить. Инна Михайловна очень привередлива в выборе работы. Она долго читала сценарий, решала... Для Боярского я просто сделал отдельную презентацию фильма: показал ему макеты декораций, объяснил стилистику, дал послушать песни, которые будут звучать в фильме. И после этого он все равно не ответил мне: «Да». Позвонил Чуриковой, она сказала: «Миша, ну давай похулиганим, чего ты».



— В ГИТИСе вы учились у Марка Захарова. Из всего многообразного творчества мастера у вас есть любимый фильм и спектакль? Только не говорите, что «Тот самый Мюнхгаузен»... Всего его сегодня цитируют к месту и не к месту.

— Из фильмов, пожалуй, «Обыкновенное чудо» и «12 стульев». В «Обыкновенном чуде» удивительное сочетание лирики и юмора. Это и комедия, и драма людей. А «12 стульев» люблю за то, что Остап Бендер в исполнении Андрея Миронова за весь фильм ни разу не улыбается. Он шутит с каменным лицом, не кривляясь. Это мой способ шутить. Кривляние я не люблю.

Из спектаклей я очень любил «Чайку» с Чуриковой, Янковским, Броневым... Смотрел ее много раз. И попал на последний показ «Чайки». Это, конечно, никакая не комедия, а настоящая драма. В финале там погибает человек, убивает себя, у всех героев исковерканы судьбы. Счастья ни у кого нет. Как это преодолеть? Как не упиваться этим своим страданием от несложившейся жизни? По–моему, это и есть главный вопрос, который Чехов ставит в пьесе.

— Слушайте, у нас в Беларуси объявлен Год культуры, а с кино как никогда полный швах. Может быть, почитает какой студент наше с вами интервью и снимет шедевр. По этому поводу последний вопрос: в чем молодому режиссеру найти точку опоры сегодня? Больше читать, смотреть, ездить?

— Ну, это не вопрос, а вопросище. Наисложнейший причем. Я знаю одно: можно купить книгу «Тысяча и один способ научиться игре на гитаре», но пока вы саму гитару в руки не возьмете, играть на ней не научитесь. Режиссер не может сформироваться и состояться без профессиональной практики. Пока не начнется реальная работа на съемочной площадке, он теоретик.

pepel@sb.by

Советская Белоруссия № 100 (24982). Суббота, 28 мая 2016
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter