Школа мысли

Сдувая пыль с истории

Когда в толпе ты встретишь человека,

Который наг;

Чей лоб мрачней туманного Казбека,

Неровен шаг;

Кого власы подъяты в беспорядке;

Кто, вопия,

Всегда дрожит в нервическом припадке, —

Знай: это я!

Кого язвят со злостью вечно новой,

Из рода в род;

С кого толпа венец его лавровый

Безумно рвет;

Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, —

Знай: это я!..

В моих устах спокойная улыбка,

В груди — змея!


Автор этого портрета — безусловно, особое явление в русской литературе. Мы знаем, что он родился 11 апреля 1803 года, что умер 13 января 1863–го, что всю жизнь свою провел на государственной службе, но нам прекрасно известно, что ничего подобного не было. Козьма Петрович Прутков прослыл столь искусным мистификатором, что даже в своем «портрете» дал два варианта второй строфы («который наг»/«на коем фрак»). Прутков был поэтом и драматургом, директором Пробирной Палатки и философом. Он утверждал, что нельзя объять необъятное, но в своих произведениях, кажется, только этим и занимался. «Всякому русскому дворянину свойственно желать не ошибаться; но, чтоб удовлетворить это желание, надо иметь материал для мнения. Где ж этот материал? Единственным материалом может быть только мнение начальства. Иначе нет ручательства, что мнение безошибочно. Но как узнать мнение начальства? Нам скажут: оно видно из принимаемых мер. Это правда... Гм! Нет! Это неправда!.. Правительство нередко таит свои цели из–за высших государственных соображений, недоступных пониманию большинства. Оно нередко достигает результата рядом косвенных мер, которые могут, по–видимому, противоречить одна другой, будто бы не иметь связи между собою. Но это лишь кажется! Они всегда взаимно соединены секретными шолнерами единой государственной идеи, единого государственного плана; и план этот поразил бы ум своею громадностью и своими последствиями! Он открывается в неотвратимых результатах истории», — писал некто Козьма Прутков в «Проекте о введении единомыслия в России», но сегодня мы возьмем за основу другую его мудрость. «Век живи — век учись! И ты наконец достигнешь того, что, подобно мудрецу, будешь иметь право сказать, что ничего не знаешь».


«Необычно торжественно начались испытания в 12–й средней женской школе. Еще задолго до начала испытаний здесь стали собираться девочки. По звонку в классах школы начались испытания. В 6–м классе «Б» писали изложение. Дважды зачитала молодая учительница Лидия Ильинична Шишкалова фронтовой эпизод. Молча приступили девочки к работе. Одной из первых закончила писать юная партизанка ученица Сидоренко. Глубокие знания, грамотность, умение хорошо излагать свои мысли показали большинство учениц. Всего в этом классе из 23, сдавших испытания, 15 человек получили оценку «5» и «4» и только одна — «двойку» («Получают оценку «5», 25.05.1945).


«Известно, что в первые дни воссоединения белорусского народа в едином Белорусском советском государстве в западных областях было свыше 70 процентов неграмотного и малообразованного населения. Для ликвидации неграмотности и малограмотности открылись сотни школ, кружков, курсов. В них обучались десятки тысяч взрослых граждан западных областей республики. Благородное дело обучения трудящихся западных районов прервало нашествие немецко–фашистских захватчиков. После победоносного окончания войны вновь начали работу сотни школ, курсов и групп грамоты. Население западных областей с большим желанием пошло учиться, чтобы навсегда покончить с темнотой и невежеством — тяжелым наследием старой панской Польши» («Полностью ликвидировать неграмотность в западных областях», 15.05.1947).


«Где начало того конца, которым оканчивается начало?» — этот риторический вопрос Козьмы Пруткова не дает покоя исследователям его творчества. Где то самое начало, с чего все началось? Может быть, все началось с фантазии? Да не с «Фантазии», на которую в Александрийский театр пожаловал сам император Николай I, совершенно не уразумевший смысла истории пропавшей моськи Фантазии и в итоге оценивший всю постановку словами: «Много я видел на своем веку глупостей, но такой еще никогда не видел». Все началось с фантазии, озорства дворян Алексея, Владимира и Александра Жемчужниковых, которые втянули в авантюру своего двоюродного брата графа Алексея Константиновича Толстого, который зимой 1850 — 1851 года безоглядно влюбился в жену конногвардейского полковника («Средь шумного бала, случайно,/В тревоге мирской суеты,/Тебя я увидел, но тайна/Твои покрывала черты»). Вот так этот клубок интересов и противоречий и привел к появлению Козьмы Петровича Пруткова.


«20 апреля в Министерстве просвещения... издан приказ о сокращении количества экзаменов в школах. Оканчивающие среднюю школу будут сдавать экзамены на аттестат зрелости не по девяти предметам, как раньше, а по семи предметам. Отменяются устные экзамены по геометрии и иностранному языку. Вдвое меньше остается экзаменов у семиклассников: они будут держать устные и письменные испытания по русскому языку, испытания по географии, письменные испытания по алгебре. Испытания по двум предметам вместо четырех будут держать учащиеся IV классов. Им предстоят письменные работы по русскому языку и арифметике» («Сокращение количества экзаменов в школах», 22.04.1954).


Три года Козьма Прутков творил, не показывая никому своего лица. Но в 1854–м он все–таки решил предпринять отдельное издание своих сочинений. Лев Жемчужников (между прочим, четвертый брат уже упомянутых), Александр Бейдеман и Лев Лагорио — три художника трудились одновременно над всем известным портретом Пруткова. Но «тогдашняя цензура почему–то не разрешила выпуска этого портрета; вследствие этого не состоялось все издание». И все–таки Прутков нашел своего читателя — через некрасовский «Современник». Дальше Пруткова становилось только больше — появился «дед» Федот Кузьмич, «отец» Петр Федотыч и, наконец, даже «дети» Козьмы Петровича. Прутков стал настолько популярен, что кое–что ему даже стали приписывать. И что оставалось делать его создателям? Жемчужниковы и Толстой объявили во всеуслышание, что К.П.Прутков скончался...


«Не будут больше «вдоветь» весной и осенью вузовские аудитории. Согласно постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР для студентов вводится отсрочка от призыва на действительную военную службу... Практика показала, что 2 — 3–летний перерыв в учебе приводит к значительному снижению общеобразовательного уровня студентов, существенно влияет на качество профессиональной подготовки. Если «лирики» после армии сравнительно быстро наверстывали упущенное, то будущим физикам, математикам, инженерам приходилось очень нелегко. Многие из них, чтобы восполнить пробелы в знаниях, сразу же после увольнения в запас уходили в академический отпуск, а некоторые вообще бросали учебу. Все это — дополнительные расходы. Да и обороноспособность страны во многом зависит от того, каких специалистов готовит высшая школа. Поэтому с весны нынешнего года для всех студентов дневных отделений вузов и для учащихся дневных средних учебных заведений, занимающихся по программе подготовки офицеров запаса, установлена отсрочка от призыва в армию» («Отставить!», 5.05.1989).


«Жизнь — альбом. Человек — карандаш. Дела — ландшафт. Время — гумиэластик: и отскакивает, и стирает». Сегодня, когда мы уже порядком подзабыли, что были времена, когда мальчики и девочки учились в школах раздельно, запамятовали, как менялась школьная программа, как боролись с неграмотностью, но знаем точно, что так и не добились поголовной грамотности, остроты Козьмы Пруткова сгодятся не только к заголовкам изящных газетных статей, но и к иллюстрации всей нашей жизни. «Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе» — утверждалось за его подписью, и разве вы не найдете подтверждений этому, оглянувшись по сторонам. Но мне мало сказать, мне хочется сегодня начинить вас, начинить историей, и как следует. И тут на помощь приходит судьба создателей литературной маски Пруткова. Слышали ли вы, что кипучую деятельность ваятеля Александра Бейдемана прервал плохо прикрепленный над дверями кусок гипсовой отделки? Что граф Толстой так усердно лечил головную боль, что перебрал с морфием? Что один из дворян Жемчужниковых болел тифом на Крымской войне, другой был псковским вице–губернатором, третий водил дружбу с декабристами, а четвертый, будучи секретарем Московско–Рязанской железной дороги, неизменно рисовал столь полюбившуюся ему Малороссию? Наконец, стоит упомянуть о том, что у Козьмы Петровича Пруткова был еще один отец. Звали его Петром Ершовым. У него родилось 15 детей, а выжило только 6. Он схоронил двух жен, но истории горше всего оттого, что в угоду работе в тобольских гимназиях он схоронил свой поэтический талант. Да, Ершов воспитал будущего знаменитого химика Дмитрия Менделеева, но кто об этом знает? А вот его «Конька–Горбунка» чтят и читают до сих пор.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter