Филологическое образование помогло Леониду Ширину стать композиторомЛеонид Ширин когда–то играл рок. Сегодня пишет хиты для Нилса, Алексея Хлестова, Александра Солодухи, Гюнешь Абасовой, Натальи Тамело и других исполнителей. Руководит студией эстрадной песни БГУ, где просеивает через сито молодые таланты. Песни Ширина звучат на радио, исполняются Президентским оркестром Виктора Бабарикина и Национальным концертным оркестром Михаила Финберга. Всего их уже около 200 — только записанных и увидевших свет, а сколько еще хранится в тайниках «доктора Шлягера»... Кто знает, если бы не баян, который его отец, директор школы, купил когда–то четырехлетнему Лене на всю свою директорскую зарплату, может, все сложилось бы по–другому... В последнее время имя Ширина неразрывно связано с модной молодой певицей Корианной.
Автора!
— В Корианну я поверил сра
зу. При хорошем стечении жизненных обстоятельств из нее получится большая певица. Кстати, распространенная ошибка считать, что если петь на английском, то мы себя потеряем и станем от этого меньше белорусами. Мне кажется, наоборот, — мы становимся белорусами, обогащенными иной культурой.
— Композитор всегда находится как бы в тени славы исполнителя...
— Проблема в другом. Я пока не вижу правильного отношения к авторам. Выходит удачная песня, и никто не знает о том, кто ее написал...
Еще я думаю, стоит корректно определиться в дефинициях. Я бы сказал, что я, скорее, автор песен. Человек, который в течение недели может отреагировать на любой заказ с известной долей качества. Композитор для меня понятие более классическое. Я работаю в самом объективном музыкальном жанре. Песня сразу показывает: может ли человек ориентироваться в двух–трех нотах, в нескольких аккордах. Раз в жизни написать хорошую песню могут многие. Но вот работать ежедневно...
Хороших авторов никогда не бывает много. Это касается всех областей культуры, в том числе и литературы. Говорю это как филолог с университетским образованием. Есть рассказчики — Дюма, Конан Дойл, а есть совершенно иное качество литературы: Пушкин, Шекспир, Гете, Лермонтов, Грибоедов, Толстой...
— Интересный у вас путь в музыку — через слово...
— Да, причем я никогда не писал стихов.
— Даже тайком?
— Даже тайком. Я решил, если есть Александр Сергеевич, Маяковский и Есенин... И только в возрасте 30 лет я кое–что начал рифмовать. Но скорее «с тоски» — от того, что не смог договориться с поэтом, чтобы изменить какие–то слова в тексте.
Право на три ноты
— Раньше ты играл рок. Нет ностальгии по той поре?
— Конечно, есть. Так же, как и по детству. Просто со временем вкусы поменялись. Тогда мы были ортодоксальными рокерами. Сейчас я на музыку смотрю гораздо шире. Для меня стиль не имеет значения. Главное, чтобы это было хорошо сделано. Я не разделяю этот гонор — мы рокеры, мы не прогибаемся, потому что знаем истину и храним тайну блюза. Хочется спросить, зачем вы ее храните? Я хочу ее слышать со сцены.
— Что в карьерном смысле еще не сбылось?
— Хотел бы поработать для кино. Уже писал музыку для фильма Михаила Пташука «Игра воображения».
— И как вам этот опыт?
— Я познакомился тогда с композитором Евгением Глебовым, человеком потрясающего масштаба. От такого человека можно взять очень много, вопрос в том, что ты можешь взять.
— И какой главный урок вы вынесли из общения с ним?
— Не бояться. Я знаю много музыкально грамотных людей, которые просто боятся издать свои три ноты. Музыка — это всего лишь средство выражения личности. Я с ужасом думаю о том дне, когда больше ничего не смогу написать. Тогда, видимо, придется заняться созданием своего сборника лучших песен и продвигать его. Но пока еще есть запал, музыка позволяет мне быть подвижным и молодым. Жить так, как я хочу.
— А вам хотелось бы стать основателем своего музыкального клана?
— Я бы не назвал это кланом. Скорее, каким–то... песенным домом вместе с моими друзьями–коллегами. Я не хочу ни с кем конкурировать в смысле сферы влияния. Если все будет развиваться нормально, у белорусских музыкантов есть шансы выйти на новый уровень музыкального качества в ближайшие три–четыре года. Я хочу работать с приятными мне людьми, чтобы в какой–то момент сказать: «Знаете, по–моему, у нас получилось».
