Для недовольных новым порядком в Березе-Картузской был создан концлагерь, где белорусов ожидали унижения, изощренные пытки.Опасное слово
В Рижском мирном договоре от 1921 года было записано: польские власти должны уважать национально-культурные интересы белорусского народа.Но не для блага наших людей на переговорах с ослабленной войнами и революциями советской Россией клика Пилсудского требовала все новые и новые территории. Ей нужны были колонии, сырьевые ресурсы, дешевый труд. Что сразу и подтвердили на оккупированных землях новые власти.Началось массовое ополячивание населения. Из 400 белорусских школ в Западной Белоруссии не осталось ни одной. В других школах с первого класса преподавание велось только на польском, о белорусском языке, как и о белорусской литературе, даже не вспоминалось… Среди студентов вузов белорусов не набиралось и двух процентов. Еще меньше их было в органах власти, где документация велась на польском языке, на нем же должны были общаться и посетители. Хотя считаные жители белорусского Полесья исповедовали католицизм, начали массово открывать костелы.
Лучшие общественные земли раздали прежним помещикам или особо отличившимся воякам. Крестьяне не могли прокормить скот на клочках-неудобицах, поэтому заготавливали сено на лугах новых землевладельцев: два стога ему, один — себе. Многие парни и девушки, бросив родные места, подались на заработки в дальние края.
Местечко Ленин Лунинецкого повета, где расположилось руководство гмины, тут же переименовали в Сосонковице. Сельчане пытались объяснить: название поселения никакого отношения к вождю пролетариата не имеет, родилось оно многие десятилетия назад, как гласит легенда, в честь княжны Лены, утопившейся из-за неразделенной любви в местном озере. Но никакие доводы не действовали, новая власть выкорчевывала все, что хоть чем-то напоминало советскую…
Да и закордонная культура на Полесье насаждалась своеобразно. Вместо того чтобы открывать в деревнях клубы и библиотеки, власти старались побольше крестьян расселить по хуторам. Но если не побелен дымоход на избе — штраф, не посыпана желтым песочком улица перед домом — опять, хозяин, раскошеливайся. А если нужно сыграть свадьбу, отметить рождение ребенка — иди к коменданту, объясняйся, проси разрешения… Для недовольных новым порядком в Березе-Картузской был создан концлагерь, где белорусов ожидали унижения, изощренные пытки.
Многие жители Сосонковице, в недавнем прошлом конфликтовавшие с Советами, вздыхали: уж лучше быть ленинцами! А на восьмой год оккупации Янка Купала, Якуб Колас, другие писатели в открытом письме к мировой общественности били тревогу: идет уничтожение белорусского народа!
Урок втемную
Запрещалось собираться группами, проводить без санкций властей какие бы то ни было сходки. А что было делать длинными зимними вечерами в деревне, где главным освещением была тусклая лучина? Ребята и девчата, а их в деревне Пузичи набиралось более сотни, кучковались в избах с керосиновыми лампами, пели, танцевали под гармошку, балагурили. Но теперь стоило только собраться, как появлялись поляки с оружием: «Заборонёно! Вшистским до дому!» Пожаловаться, попросить о помощи? Бал в округе правили вернувшиеся из небытия помещики Замойские и Красницкие да бывший ветеринар кавалерийского полка подполковник Шилькевич, приехавший аж из-под Кракова. Тысячи осадников, в основном бывших офицеров, переселялись из центральных районов Польши во «всходние кресы». Они верой-правдой служили тем, кто щедро наделил их лучшими полесскими землями да дешевой рабочей силой.Ребята решили искать оружие. За советом пошли к бывшему краснофлотцу крейсера «Рюрик» Евдокиму Черевако, который за несколько лет службы на революционном корабле усвоил тактику явной и скрытой борьбы с «буржуинами». Тот сказал: с винтовками вы навлечете на сельчан больше беды, чем принесете пользы. И дал совет…
Стоило рождественским вечером парням собраться в просторной избе, как тут же прискакали на лошадях около десятка вооруженных жолнежей: нельзя, расходитесь! Всех их впустили в дом, по сигналу кто-то задул лампу. И ребята от души в темноте начали осыпать незваных гостей тумаками. Отобрали, выбросили в колодец оружие. А потом еще кольями сопровождали убегающих на лошадях вояк.
Следующим вечером собравшихся вновь на вечеринку два десятка парней арестовали. Заперли в сарай, где хранилось сено. Утром по одному начали вызывать на допрос. Но стоило первому арестанту получить оплеуху, как он, по договоренности, чуть ли не на всю деревню заорал: «Спасите, убивают!»
Оставшиеся в сарае полесские «бычки» подхватили стоящую рядом телегу, разогнались и тараном вышибли запертые двери. Бросились врассыпную… После побега на допросы их таскали уже только поодиночке. Но на угрозы кнута и посулы пряника слышались одни и те же ответы.
— Скажи, кто организатор драки, и я отпущу тебя домой, — обещал следователь.
— Не знаю, лампа потухла, меня в темноте кто-то ударил, я и дал сдачи.
— Из-за чего все началось?
— А чего они наших девок щупают?!
В конце концов конфликт перевели в разряд бытовой драки. Дело закрыли. Ребята снова вечерами собирались, пели, танцевали, но их уже никто не разгонял… Когда недовольные жолнежи спрашивали следователя, почему бунтовщики не в кандалах, тот отвечал: а где доказательства? Хотите, чтобы их родственники ночью сожгли казарму вместе с вами?
Но жечь казарму не пришлось. В 20-х числах сентября 1939-го возле Пузичей появились конники в красноармейской форме. Поляков тут же как ветром сдуло…
Памятный колун
Колун жолнежей в руках 87-летней Любови Воронович.Да, в магазинах их Западной Морочи товаров было больше, чем на советской стороне, и улицы возле многих домов желтым песочком посыпались… Но душа женщины негодовала, когда поляк морщился, услышав белорусское слово, шляхтич считал зазорным поздороваться с местным жителем, а в беседе с ним без стеснения использовал слова «хам», «быдло». Она часто посматривала на тот берег Морочи, где колхозники под гармошку приезжали на луг, дружно заготавливали сено, с песнями возвращались домой. А на этом берегу с утра до вечера каждый ковырялся в своем загончике… Когда пришли сваты к старшей дочери Елене, жених первым делом спросил:
— Сколько земли в приданое дочери дадите?
Вскипел отец, запричитала мать: что давать? В семье пятеро детишек, самим землицы еле хватает, приходится батрачить у пана. Чуть не сорвалась свадьба.
Красная армия принесла в семью Любы чувство хозяина, уверенность в будущем. Четырнадцатилетнего Ивана Вороновича новая жизнь известила на рассвете пулеметными очередями, взрывами гранат. Когда все утихло, подросток тут же рванул на заставу, где еще вчера веселились два десятка поляков. Зловещая тишина… Хозяйственный Иван снял со стены часы, забросил на плечо лыжи. И захватил увесистый топор-колун, который в крестьянском хозяйстве ценнее самых диковинных часов. Потом, разбивая толстые чурбаны на поленья, Иван показывал на увесистый колун и говорил:
— Единственная добрая память, которую оставили после себя панове…
Когда менее чем через два года на берегах Морочи появились новые захватчики, уже со свастикой, вкусившие свободной жизни Вороновичи чем могли помогали партизанам. О чем стало известно фашистам. Страшная кара последовала незамедлительно: хутор сожгли, в его пламени сгорели отец, мать, сестра и брат Ивана. В партизанском отряде имени Ворошилова паренек еще сильнее стал мстить незваным гостям. Выполняя задания, Иван с боевыми товарищами не раз заходил в дом семьи Любы — грелись, подкреплялись, девушка охотно выполняла их поручения.
После изгнания гитлеровцев Иван ушел на фронт. Любу избрали депутатом местного Совета, назначили руководить полеводческой бригадой. А в 1950 году они поженились. Иван Михайлович был агрономом колхоза, возглавлял профсоюзную организацию, Любовь Ивановна старательно трудилась в поле, на ферме. Звезд с неба не хватали, по деревенским меркам жили в достатке. Да, не все сбылось, о чем мечталось, но в этом не только их вина…
Избу Вороновичи срубили на берегу Морочи. До водной глади — два десятка шагов, до противоположного берега — рукой подать. И отдыхая в тени прибрежных деревьев, катаясь на лодке в вечерней тиши, потомки Ивана и Любови с трудом верят, какие кровавые страсти бушевали много десятилетий назад в этом благодатном месте. Но тронутый ржавчиной колун жолнежей, оставленный многострадальными предками на память внукам и правнукам, напоминает молодым: это не легенда, это тяжелая, мрачная быль. О которой забывать нам никак нельзя…
infong@sb.by
