Солнце почти село, короткий осенний день подходил к концу.
«Пора собирать товар и топать домой, — поеживаясь от вечерней прохлады, подумала Егоровна. — Покупателей уже почти нет, а Барон с утра некормленный, да и вывести его надо».
Бароном Мария Егоровна назвала подобранного недавно на улице небольшого, безродного, черного как смоль кобелька. В прошлом библиотекарь, она, выйдя на пенсию, частенько приторговывала на рынке, продавая фрукты и овощи, семечки да свежую зелень с огорода: какая-никакая, а все же прибавка к пенсии, да и любимой внучке лишний раз можно денег подбросить к стипендии.
Внучка Юлия, в прошлом году поступившая в технологический университет, и не куда-нибудь, а «на бюджет», была главной гордостью бабушки.
Когда Юленька была совсем маленькой, она так забавно выклянчивала у бабушки мороженое: девочка часто болела ларингитом, и родители это лакомство ей не покупали, но Егоровна, время от времени уступая просьбам любимой внучки, все же баловала ее эскимо. И тогда Юлечка, радостно блестя глазами и с шумом разрывая фольгу, говорила: «Ты только маме не рассказывай, ладно?» А Егоровна улыбалась и заговорщицки пожимала ей руку.
Юля, по сути, выросла на руках у бабушки. Правда, в последнее время девушка заглядывала к бабушке все реже и реже, но Мария Егоровна не обижалась: у студентки своих забот хватает.
Женщина уже почти собрала товар, когда улицу огласил громкий пронзительный хохот. К базарчику направлялись четверо: два шибко подвыпивших парня и две девушки — коротко постриженная брюнетка в полной боевой раскраске и высокая изящная блондинка. Мария Егоровна вздрогнула от неожиданности, узнав в блондинке свою Юленьку: она казалась абсолютно чужой в этой компании.
Первый из парней, долговязый, с давно немытыми, висящими длинными патлами волосами подошел прямо к Егоровне и сунул короткие, с обкусанными ногтями пальцы в стакан с семечками.
— Дрянные, баба, у тебя семки, палёные! — сплевывая шелуху на тротуар, сказал он.
Мария Егоровна и ахнуть не успела, как парень легким небрежным движением смахнул все три стаканчика на тротуар. Семечки черными точками рассыпались по асфальту, между ними ярко блестело битое стекло.
Женщина задохнулась от обиды и неожиданности и повернулась к Юле — то ли за помощью, то ли за защитой.
Лицо внучки было абсолютно пунцовым, щеки горели огнем, глаза бегали, однако она предпочла «не узнать» бабушку.
Через минуту Мария Егоровна смотрела уже вслед уходящей четверке. Юля шла сзади, слегка приотстав и опустив голову. Ее уши были просто рубиновыми.
— Сволочи! — негромко выругавшись, прошипела стоящая за прилавком соседка. — И как таких земля носит?
Егоровна промолчала. Также молча, ни на кого не глядя, она собрала оставшийся товар, убрала рассыпавшиеся по асфальту семечки и осколки и направилась к дому.
Она не помнила, как дошла до квартиры. Неожиданное предательство внучки больно, в самое сердце, поразило женщину.
Барон с радостным визгом бросился навстречу, но, увидев, что хозяйка не в духе, отскочил.
Забыв запереть за собой дверь, Мария Егоровна сделала шаг к креслу, но тут ее резко повело в сторону, и она, не удержавшись на ногах, упала на пол. Ковер смягчил удар, но дышать было уже нечем, в ушах звенело, и она стремительно погружалась в какую-то вязкую темную воронку…
…Вдруг ярко вспыхнула картинка: старые скрипучие качели во дворе дома, Юля смеется и взлетает на них высоко в небо…
…А вот Юлечка уже первоклассница с огромным букетом. Красиво уложенные волосы девочки венчает белоснежный бант. Она, Егоровна, тоже наряженная и тщательно причесанная, держит внучку за руку…
Края воронки сузились, стали давить, сознание уплывало, и единственной нитью, еще связывающей женщину с миром живых, был доносящийся откуда-то издалека громкий и отчаянный лай Барона…
* * *
«Откуда этот пряный сладковатый запах? Неужели гвоздики?» — Егоровна открыла глаза и с трудом повернула голову. На голых светло-зеленых стенах палаты лежали солнечные блики, а на прикроватной тумбочке действительно пестрели гвоздики — ее любимые цветы.
— Ну наконец-то! — заметив, что Егоровна проснулась, воскликнула полная, затянутая в ярко-красный халат, похожая на редиску женщина — соседка по палате. — А то прямо как спящая красавица!
— Давно я здесь? — слабо ворочая языком, спросила Мария Егоровна.
— Сегодня третий день, — откладывая в сторону газету, ответила соседка. — Уже и подруга ваша приходила, и дочка с внучкой третий день в палате живут.
— Как я попала сюда?
— Ваша собака переполошила полдома, — усмехнувшись, ответила женщина. — Соседи нашли вас лежащей на полу и вызвали «скорую»…
— Что со мной?
— Врачи сказали: гипертонический криз…
В этот момент в коридоре зазвучали легкие, торопливые шаги. Дверь палаты резко распахнулась и ее — или не ее? — Юленька стремительно бросилась к изголовью.
— Бабульчик, ты не злись, прости меня! — присев у кровати и схватив женщину за руку, быстро прошептала девушка.
— Где Барон? — не отвечая на слова внучки, довольно холодно спросила Мария Егоровна.
— Барон у нас, мы забрали его к себе, пока ты болеешь, — путаясь в словах, торопливо ответила Юля. — Ты не волнуйся, он и накормлен, и выгуливаю я его трижды в день…
Голос девушки дрогнул.
— Бабульчик, ты прости меня, прости, пожалуйста! — заглядывая в глаза женщине, снова попросила она. — Я уже три ночи не сплю, все об одном и том же думаю.Егоровна бросила взгляд на тумбочку, вдохнула сладковатый запах гвоздик. Обида отступала, мелкими шажками уходила из сердца.
— Бабульчик, прости! Сама не понимаю, что на меня нашло, — ласково поглаживая ей пальцы, тихо продолжала Юля. — Ты только маме не рассказывай, ладно?
Егоровна улыбнулась и в знак прощения, как в детстве, заговорщицки пожала Юле руку.
