Время — это всегда стиль. На смену традиционным газетным жанрам приходят новые формы. То, что было модным вчера, сегодня — скучно. Будущее всему готовит свою порцию нафталина... Это — неизменная диалектика жизни. Но она учит и беспристрастному, внимательному взгляду в прошлое. Предлагаем это сделать глазами известного и, прямо скажем, очень традиционного журналиста Леонида Екеля. Сегодня — очередная публикация его авторской рубрики.
Спросите у любого человека, когда закончилось его детство, и он наверняка пожмет плечами. Или будет мучительно что–то припоминать. Анисим Петрович Боярко знает точно: в тот летний день 1944 года, когда фашисты, отступая, сожгли родительский дом. И еще три хаты сгорели дотла в небольшой деревеньке Розлевичи. Раскаленной была земля, где дымились головешки, — все, что осталось от дома и хлева. Раскаленным был воздух, обжигавший дыхание. Мать причитала на пепелище, как над покойником. К ней испуганно жались две младшие сестрички. У Анисима внезапно что–то похолодело внутри: «Не надо, мама, плакать, — скажет он решительно. — У нас будет свой дом». «Что ты говоришь, сынок? Кто нам его построит?» — «Я построю». Война и подростков превращала в мужчин. А было тому мужчине неполных 15 лет.
Собрал Анисим по деревне пилы, а мать упросила женщин, кто был покрепче, валить лес. Никто в селе затею с домом всерьез не воспринимал: где это видано, чтобы пацан построил дом? Ни в Розлевичах, ни в окрестных селах ни одного плотника не осталось — все на фронте. А с немощных стариков какая польза? Но раз Фрося просит, надо помочь. Выбиваясь из сил, шаркали селянки непослушными пилами. С криком отбегали в сторону, когда сосна, тяжело ахнув, падала на землю. И так было не день и не два... Анисим обрубал сучья, снимал с бревен кору. А затем натягивал шнур и, хорошенько пройдясь по нему головешкой, отбивал с двух сторон линии. Обтесать десятиметровую бревнину да так, будто прошлась циркулярная пила, не каждый мужик толком сможет. А тут мальчишка с тяжеленным топором, который так и норовит выскользнуть из рук... Никто Анисима плотницкому делу не учил. Отец его умер, когда мальчику было всего три годика. Отчим же не отличался мастеровитостью. Разве что от деда перешел к нему плотницкий дар. Во всяком случае, бревна он обтесал мастерски.
В 6 утра Анисим уже был на ногах. Прихватив еду (парочку драников из полугнилой картошки, два яйца вкрутую да бутыль с водой), топор на плечо — и в лес. За день успевал обтесать с двух сторон 4 бревна. Но это было еще полдела. Предстояло сделать драку (продольную выемку, чтобы одно бревно плотно ложилось на другое). А это работа требует истинного мастерства. Но и с нею справился мальчишка. А дальше еще сложнее — рубить угол. У плотников эта операция считается фигурой высшего пилотажа... Дом заслонил собою все. С мыслью о доме он засыпал. С ней же и просыпался. Действовал Анисим не вслепую. Сначала сделал чертеж дома. Исследуя и сравнивая крестьянские хаты, постигал что к чему. И все запоминал. Что видели глаза, то руки делали сами. Как будто они помнили эту работу. Пожалуй, это и есть талант...
Бревна высохли. Их можно трелевать. Но чем? Лошадь не сыскать и днем с огнем. К счастью, уцелела их корова: паслась, когда полыхал хлев. Пришлось ей, горемычной, на несколько лет стать основной тягловой силой... Но вот легли на фундамент подрубы. И с каждым венцом дом стал подрастать. Теперь в его реальность поверили все. Вот так семиклассник Анисим Петрович Боярко и построил свой дом. Настоящий дом с запахом свежей смолки. И когда районный военком майор Панов приехал в Розлевичи, то не поверил своим глазам: новый дом! «Кто же его вам построил?» — не скрывая удивления, спросил военком у хозяйки. «Мой сын Анисим». «Молодец! За такое дело ты достоин хорошей службы. Учту при отправке», — пообещал майор.
Учел или нет — вопрос. Но служить Анисиму выпало на Балтийском флоте. И не три, а целых пять лет предстояло ему носить форму военмора. Но это ничуть Анисима не огорчало. Форма на нем сидела как влитая. Пока строил дом, получил такую физическую и моральную закалку, что тяготы службы казались ему делом обычным. Все у Боярко шло на лад. А гоняли их в учебном отряде так, будто на фронт готовили. Нагрузки максимальные.
Вот на спортивной площадке матросы один за другим подходят к штанге. Но лишь немногие смогли оторвать ее от земли. Боярко сделал рывок и высоко поднял штангу над головой. «Молодец, матрос!» — похвалил его командир. И пожал Анисиму руку. Та неожиданно оказалась твердой и шероховатой, как неструганная доска. «Ты что, всю жизнь молотом махал?» — удивился командир. «Почти так. Я пять лет строил дом». — «И что?» — «Построил». «Вот такая должна быть рука и комендора палубной тяжелой артиллерии!» — заявил флотский офицер и велел Боярко обойти строй, чтобы каждый матрос мог в этом убедиться.
А руки белорусского паренька, прекрасно чувствующие дерево, научились так же чувствовать и металл. Вся техника в учебном отряде была на специальных столах в разобранном виде. Боярко постиг ее досконально. Он мог на ощупь, с закрытыми глазами определить каждую деталь. Причем мгновенно. Боевую подготовку сдал на «отлично». Ладно скроенного, видного, прекрасно подготовленного моряка направили служить на крейсер «Аврора».
...В лучах июньского солнца легендарный крейсер, сверкающий свежей краской, выглядел, как новенький. Будто вчера сошедший со стапелей. Белые палубы, белые трубы, белые мачты... «Аврора» казалась легкой, изящной, невесомой. Как мираж. Такой увидел ее Анисим Боярко впервые. И такой запомнил на всю жизнь.
Служба на «Авроре» шла, как и на всех боевых кораблях ВМФ. Каждое утро на верхней палубе выстраивался весь личный состав и звучала команда: «На флаг и гюйс смирно!» У военных моряков к форме особое отношение. Надо ли говорить, как выглядела она у матросов, старшин и офицеров, служивших на «Авроре»? И формой, и теми, кто ее носил, здесь можно было любоваться. На «Авроре» все было высшим совершенством. А как же иначе? По крутому трапу на борт крейсера поднимались люди, которых знал весь мир. Но особой робости Анисим Боярко ни перед кем не испытывал. Ему нравилось, чеканя каждое слово, доложить: «Дежурный по крейсеру «Аврора» старшина второй статьи Боярко!» Нравилось обучать нахимовцев с учебных кораблей «Надежда» и «Учеба». Нравилось делиться с флотскими офицерами умением ходить под парусом на военно–морских шлюпках–шестерках. Что же касается его знаний боевой специальности комендора, то контр–адмирал, председатель аттестационной комиссии, сказал об этом так: «Исключительная подготовка». И наградил старшину второй статьи Боярко третьим по счету отпуском на родину. На крейсере «Аврора» вступил Анисим Петрович в ряды КПСС. А рекомендацию ему дал капитан первого ранга Тимофей Иванович Липатов. Личность легендарная: в молодости он был членом революционного комитета крейсера «Аврора». Вот так и служил на знаменитом крейсере парень из белорусской глубинки Анисим Боярко.
Много раз ему предлагали поступать в военно–морское училище. Прочили блестящее будущее флотского офицера. Но звали Анисима не моря–океаны. Его манила маленькая, но родная речка Птичь. Там, на ее берегу, Анисима ждала своя Аврора. Своя богиня... Та третья побывка некоторым образом стала роковой. Бравый моряк обошел своего соперника и расписался с Ниной Лузан. Но на расстоянии семью не создашь...
В октябре 1954 года закончилась военно–морская служба Анисима Боярко. И случилось так, что вскоре он оказался на строительных лесах в Минске. Поработав некоторое время и увидев, сколько человеческих сил гробится на тяжелых ручных операциях, он ощутил внутри себя... некий зуд. Заработал мозг, а рука сама по себе потянулась к бумаге и карандашу. Возникла идея создать приспособление для подъема карнизных плит. И он его создал. Но вместо благодарности стал ловить на себе косые взгляды. Особенно тех, кому изобретать полагалось по должности. Как будто Анисим Боярко покушался на их хлеб... Он был молод и не знал еще, что людям свойственна зависть... Но удивительное дело: дожив почти до 80–летнего возраста, Анисим Петрович Боярко так и не взял на вооружение эту простую истину. Каким был он самородком–романтиком, таким и остался по сей день...
Когда Анисим Петрович пришел на Минский тракторный завод, попросил: «Дайте мне самую сложную работу по дереву». Так он стал деревомодельщиком. Работал Анисим и в литейке, и в кузнечном цехе. Вместе с таким же умельцем склепали вручную первые три кабины МТЗ–80. Боярко не просто читал чертеж: он мог заметить ошибку, неточность. Более того — с ходу внести рацпредложение. За годы работы на тракторном заводе их у Анисима Петровича было сотни. Внедрили его предложение на клинопрокатном стане — и срок работы дорогостоящего оборудования увеличился вдвое. За это он получил премию: целых 200 рублей. Но так было только однажды. Изобретения рабочего человека стоили недорого: 20 — 30 рублей. Да не в рублях же дело! Пытливый ум Боярко искал и находил решения, как сделать лучше, больше, качественнее. И говорил он об этом прямо и честно. Начальство же больше всего ценит послушание, а не самостоятельность. Пошли конфликты... А тут еще врачи посоветовали жене, работавшей на вредном производстве, сменить обстановку. И Анисим Петрович принимает решение вернуться в родные края.
Дом в Розлевичах (тот самый, что создал Анисим своими руками) цел, но там живет их родственница. Решили строиться в Глуске. Участок им выделили на улице Пролетарской. Какой же замечательный дом построил Анисим Петрович! Сюда можно водить экскурсии. Все в нем хранит тепло рук и живого сердца самородка. «Вот взгляните на этот котел. Он совсем небольшой. Чтобы согреть 240 литров воды, надо всего четыре полена. Чем не экономия топлива! А печь... Я придумал такую систему задвижек, что тепло держится целые сутки. А чтобы печь протопить, нужно 5 — 7 поленьев. Печь в доме — самое главное. Дом живет, пока не остыл очаг. А теперь заглянем в мастерскую. Вот этот станок, как робот. Он все умеет. Смотрите...»
Я смотрел и... любовался хозяином дома, у которого повсюду был порядок и все сверкало чистотой. Он то и дело повторял: «Я ведь могу и другим сделать...»
Фото автора.
