До Литвы — два шага
В 1990-е для многих населенных пунктов Гродненской области прозрачная граница с Литвой стала вполне осязаемой. В деревне Пецкуны Ивьевского района исторические события, связанные с распадом СССР, «отняли» у жителей деревни местное кладбище и костел. Десятилетиями сельчане вынуждены делать визы, преодолевать 150 километров, чтобы посетить могилы предков и навестить родных. Через упрощенный пункт пропуска это можно сделать дважды в год.
В небольшую деревушку на границе с Литвой я еду на старенькой «Ниве» вместе с председателем Трабского сельсовета Валентиной Марусовой. Почти всю сознательную жизнь она проработала в школе, была там директором, поэтому знает в агрогородке и окрестных деревнях каждого жителя. По дороге она рассказывает мне о заботах, которыми живет вверенная ей территория:
— Утром ездила в Ивье, возила людей в райисполком по Декрету № 3. В целом для нашего сельсовета проблем с трудоустройством нет. У нас работает совместное белорусско-итальянское предприятие «Релуи Бел», где производят хорошую косметику. Это уже почти 100 рабочих мест. Есть погранотряд, амбулатория, школа, детский сад, несколько частных магазинов, фермеры активные у нас. Конечно, немного слабее стал агропромышленный комплекс. Все укрупняли, укрупняли хозяйства. В итоге мелкие закрылись, а на крупных современных фермах все автоматизировано, поэтому там нужны люди с образованием и лишь бы кого на работу не берут.
Местные жители всегда сотрудничают с пограничниками— С кем еще граничите?
— У нас сельсовет большой — 47 населенных пунктов, из них 6 хуторов. А вообще, граничим с Минской областью, с Воложинским районом в частности, еще с одной стороны — Ошмянский район, ну и длинная граница с Литвой. Всего на территории сельсовета проживает 1,5 тысячи человек, в агрогородке Трабы — около тысячи.
— К вам, наверное, часто пресса заезжает?
— Два года назад у нас в Пецкунах был один француз. Снимал фильм. Сам он родом из литовской деревни Норвилишкес. Просто живет во Франции. Очень богатый человек. Так у него, знаете, когда репортаж свой делал, в главной теме была своеобразная подача. Мол, разделили, не подумали о людях… Чувствовалась ностальгия какая-то.
Председатель Трабского сельсовета Валентина МАРУСОВАПодъезжаем к пограничному посту в Сурвилишках. Деревня здесь живая, много домов, много детишек. Есть старинная усадьба, красивый костел.
Дорога на Пецкуны пролегает через живописные зеленые поля. Когда-то по ней можно было доехать до самого Вильнюса. От деревни до литовской столицы — всего 1,5 часа пути. Но сегодня знак «Пограничная зона» предупреждает путешественника о том, что дальше особая территория. Валентина Мечиславовна делится мнением:
— Думаю, что скоро актуальность проблемы безвизового перехода границы для жителей Пецкунов отпадет сама собой. Деревня бесперспективная. Школу закрыли. Магазин тоже. Ходит автолавка. В деревне зарегистрировано 34 жителя, постоянно проживает около 30. Сельчан трудоспособного возраста там уже не осталось. Средний возраст — 70—75 лет. Все очень трудолюбивые.
На кладбище по справке
Деревенька действительно живописная. Яркие домики — желтые, зеленые, оранжевые. Но неизбежное вымирание выдает густая зелень кустарников и деревьев, плотным кольцом подступающая к жилищам. В конце деревни — ворота упрощенного пункта пропуска. Дальше — сетка ограждения, разделяющая две страны. По правую сторону от пункта — сельское кладбище, на котором похоронены предки жителей Пецкунов и Норвилишек. По левую сторону — одинокий старый дом. В нем живет Станислав Аленцинович.
Жители деревни Пецкуны Тереса и Франц ТУРКЕВИЧ— Раньше, конечно, не было такого четкого разделения, — замечает Валентина Мечиславовна. — В окрестных деревнях у кого брат, у кого сват, у кого теща. Где у кого родственники были — там и хоронили. Поэтому очень много литовцев к нам приезжает из тех, что уехали в свое время. Берут справочку в сельсовете о том, что у них здесь похоронены родные. Представляют документы, подтверждают родство. Мы едем, фотографируем могилку и выдаем справку. Литовцы получают бесплатную визу в таких случаях.
— На той стороне границы литовская деревушка Норвилишкес, где осталось буквально несколько хаток, — показывает рукой в сторону Литвы председатель сельсовета. — Когда нет зелени, то с этого места отчетливо просматривается старинный замок, где проводятся концерты и различные рок-фестивали. Литовский бизнесмен взял его в аренду и получил солидный грант Евросоюза на реставрацию. Со временем замок стал популярным туристическим объектом. Когда в нем проходят мероприятия — музыка слышна в нескольких окрестных деревнях.
Без языкового барьера
Стучимся в один из домов, где из трубы идет дым. Значит, кто-то есть дома. Дверь открывает Тереса Туркевич:
— Сядайтэ.
— Не отвлекаем вас от работы?
— Не, — охотно заводит разговор на забавной трасянке сельчанка. — Савяршэнно свабодна. Карову прадаўшы. Врэмені ў атвал. «Пусть говорят», «Давай поженимся», «Мужское/женское» — это вот толька і глядзім. Троха на агародзе, троха малюся, бо ў Бога веру.
— Вы родились и выросли в этой деревне?
— Да. Гэта мая родзіна. Паследні дом у вёсцы мой. Пашла з яго замуж.
— Изменилась ли жизнь в деревне после того, как здесь прошла видимая граница?
— Канешне, — удивляется сельчанка. — Усе было адно. Мы хадзілі ў Літву ў магазін. Тавару больш было, як у нас. І там дзяшэўле было. Па кілбасы хадзілі. У Вільню ездзілі. Два разы туды автобус хадзіў, два разы адтуль. Плюс прыходзіў з Ліды транспарт.
— Почему именно здесь прошла граница, вы знаете?
— Пачэму? Я скажу пачэму. Тады верылі ў ксендза як у Бога. У касцеле нам далі бумажку, якую мы падпісалі. Так і зрабілі нам граніцу. Так хоць бы далі нам вазможнасць два разы ў год хадзіць на магілкі без візы. У мяне ўжо ногі не ходзяць. Трэба аперацыю рабіць на калене. Дзед мой чэтырэ каровы аддаў на страіцельство касцела. Тагда са ўсех узносы бралі. А я, унучка, не мею права схадзіць памаліцца. Да гэтага касцелу адносіліся 11 беларускіх вёсак і 6 літоўскіх. Усе Літве аддалі. Едзь у Гродна, візу рабі. Долга пісалі ў Мінск, у Вільнюс. Нікому не інцярэсны нашы праблемы. Много пісалі. На кладбішчэ пахаронены мая маць, ацец, родная сястра, дваюродные брацья і сёстры. Дзяды і бабы.
Большая часть прихода действительно осталась на белорусской стороне. В первое время жители белорусских деревень ходили на воскресные службы в Норвилишкес. Тогда еще можно было посещать литовское приграничье только по паспорту. Но с 2004 года, после вступления Литвы в Евросоюз, дорога к храму оказалась под замком. Теперь от Пецкунов до ближайшего костела несколько километров.
— Когда последний раз вы были на литовской территории?
— Ужо два гады не была. Раней сястра памагла мне зрабіць візу, звазіла ў Вільнюс, у Латвію. Пашці ўся мая радня жыве ў Літве.
— Изменилась Литва?
— Ой, як уедзеш у Літву праз «Каменны Лог» — дык толькі быльняк і асот на палях. Ужэ ўглуб страны как пад Латвію под’езджаеш — там ужо другая карціна. Паля ўсе аброблены.
— Молодежи нет у вас?
— Адныя пенсіянеры тут. Усе старыя і хворыя. Адна карова на вёску засталася.
— А дети где?
— Сын жывёт у Смаргоні, дочка — у Гродно. Сын да нас не прыязджае. У дачкі двое дзетак. Кватэру пастроілі. Прыедуць, мяса возьмуць, грошы возьмуць — і паехалі. Трэба памагаць ім. Усю жызню раблю.
Семья Туркевич очень трудолюбивая. Супруг Тересы Франц всю жизнь проработал трактористом в местном хозяйстве «Трабы». Уезжал из деревни только на время службы в армии.
— Прышол із арміі і нікуда не поехал. Ацец умер, а я не захацел маць астаўляць адну.
— Кто-нибудь живет в том доме, что на той стороне границы оказался? — задаю вопрос главе семьи Туркевич.
— Жыве там мужык і зараз. Стасік. Ён там бамжуе даўно. Паказал той француз, як ён там жыве. У лахманах. Ні простыні, ні накрыцца.
— Што ты кажаш? — перебивает супруга Тереса. — Ён не працаваў. Гэта так. Але там усе такія палучаюць «безработныя». Добрыя грошы. Можа быць, ты столькі не зарабляў. Раньш давалі 600 літаў.
— Но ведь в советское время вы знали, где примерно проходила граница? — возвращаю хозяев к предмету разговора. — Литовцев там много было?
— Зналi прыкладна, дзе ўжо літоўская церыторыя, — отвечает хозяйка дома. — Толькі літоўцаў там ніколі не было. У нашай вёсцы ўсе палякі. І там засталіся вёскі, дзе адныя палякі жывуць. Яны па-літоўскі нават «лабадена» (добрый день) не ведаюць. Мы тут лепш ведаем. Там такіх, як Стась, шмат. Ён жа ў нашу школу хадзіў. Уся наша маладзёж у Вільнюс выехаўшы. Сама там два гады жыла, но горад мне не спадабаўся, і я вярнулася. Тады ўсе ўцякалі з гэтых вёсак, як граніцу зрабілі.
Направо — Литва, налево — Польша
В Гродненском районе тоже немало деревень, живущих практически у самой границы со странами Евросоюза. Местное население уже не слишком-то верит, что малое приграничное движение когда-нибудь станет явью. А причина проста: в деревушках практически не осталось трудоспособного населения, что уж говорить о молодежи. Есть поправка: в данном случае имеются в виду уроженцы сел, у которых на той стороне остались родные и близкие. Зато дачников в здешних местах — хоть отбавляй. В деревне Калеты, оказавшейся зажатой между Литвой и Польшей, дома отремонтированы по-современному. Пластиковые окна, крыши из металлочерепицы, яркий сайдинг поверх дерева. Место очень красивое, поэтому горожане охотно покупают заброшенные дома и используют их под дачи.
Чеслав Выдра — один из немногих местных жителей, который родился и вырос в приграничной деревушке и помнит, как жилось здесь раньше:
— С девчатами и хлопцами бегали в Литву на танцы. Потом замуж выходили, женились. А сейчас закрыли ту сторону, и там не был давно. Есть родственники, но уже много лет не виделись и не знаю ничего о них. Здесь что до Литвы, что до Польши почти одинаково — 3—4 километра. Всего в деревне человек 14 осталось местных. Почти все у нас по фамилии Выдра, и все — поляки. Почти все — 1941—1942 годов рождения. Лесником работал, а сейчас вот с ногами проблема.
Старшина пограничной заставы «Соничи» Андрей Садковский активно сотрудничает с местным населением. Сельчане знают, куда звонить, если в поле их зрения появится чужак.
— В основном нелегалов ловим. И в этом нам активно помогают жители деревень. Чуть дальше есть деревушка Коди, где осталось всего несколько домов. Но постоянно там никто не живет. Там ограждения нет. Две страны разделены маленькой речушкой. Обычно в таких местах дома продаются за большие деньги.
В приграничных деревушках населения осталось не так многоЕдем в Коди. Когда-то небольшая, она тоже была разделена напополам. Одна считалась белорусской, вторая — литовской. Соединил деревушки мостик. Но ни белорусов, ни литовцев здесь не было. Правда, один литовец приехал сюда 25 лет назад. Но пожилой мужчина общаться не захотел. Возле домов, которые, на удивление, выглядят вполне ухоженными, стоят несколько старых машин. На другой стороне дороги — лес, граница. Останавливаемся возле пограничных столбов. За ними — другая страна.
— Но ведь здесь можно пройти за границу безо всяких проблем? — задаю вопрос спутнику.
— Это только кажется. Если наши не задержат, то литовцы точно остановят. Часто так нелегалов задерживаем.
— А контрабандистов много?
— В последнее время стало меньше, раньше, бывало, крупные партии сигарет задерживали. С настоящими погонями по лесу.
Чеслав ВЫДРАВместе с пограничником подъезжаем к дому еще одной старожилки в деревне Калеты — Чеславы Выдры. Бабушка признается, что не очень любит говорить на русском, между собой жители деревни общаются исключительно на польском языке.
Чеслава Выдра показывает рукой на добротный недостроенный коттедж. Еще несколько лет назад на этом месте работал магазин. Его выкупил гродненский бизнесмен. Объект торговли снес, начал строительство… и пропал.
Самому пожилому жителю Калет деду Владеку Беленице — 82 года. Он, как и его соседи по деревне, никогда не был в Польше. И, видимо, уже не побывает. После инсульта он мало выходит на улицу.
Дед Владек БЕЛЕНИЦА— До войны деревня была крепкая, хорошая. Когда немцы пришли, нас перевезли ближе к Гродно. Здесь шли ожесточенные бои. Вернулись — все сожжено. Оставалось только несколько домов. А было больше двухсот. После войны здесь орудовала Армия крайова. Война для нас закончилась вовсе не 9 мая. Видели два памятника на въезде в деревню? Дата смерти — 1946 год. Знаю то место, где бандиты убили тех военных.
Покидая обе деревушки, ловлю себя на мысли, что для их жителей запуск малого приграничного движения уже мало что изменит. Разве что деревенские домики подскочат в цене да пограничникам работы прибавится. Как сказал на прощанье дед Владек, «все есть, а ничего более не надо».
Не забыли
О малом приграничном движении, которое дает возможность свободного перемещения и проживания в приграничной зоне, начали говорить почти 10 лет назад. В перспективе свободно перемещаться в сопредельной пограничной территории могли бы около 3 миллионов жителей Польши, Литвы и Беларуси. С тех пор, на первый взгляд, мало что изменилось.
О малом приграничном движении в последнее время стали говорить меньше, но это вовсе не означает, что о нем забылиПресс-секретарь МИД Дмитрий Мирончик говорит о непрекращающейся работе:
— О малом приграничном движении в последнее время стали говорить меньше, но это вовсе не означает, что о нем забыли. Все оговоренные ранее моменты остаются в силе. Процесс идет. Медленно, но верно. Спешить в этом деле не стоит, иначе благое дело может превратиться в серьезную проблему. Одно дело — маленькие приграничные деревушки, о которых вы говорите, и совсем другое — жители белорусских областных центров и столицы Литвы Вильнюса, которые неизбежно окажутся вовлеченными в этот процесс. Чтобы граница «не встала колом», необходимо проделать большую работу. И она, поверьте, ведется. Активно работают пограничные и таможенные службы страны: открываются новые пункты пропуска, совершенствуется таможенное оформление. Однако еще на многих погранпереходах нужно возобновлять пешеходное движение, повышать статус ряда пунктов упрощенного пропуска до международного. И это двусторонний процесс.
Фото автора
