Вызов, шок, агрессия... или тонкий расчет? Чего же больше в картинах этого модного художника?
Руслан Вашкевич в искусстве — ну чисто наш Тарантино. Такой же любитель хулиганских пародий–провокаций, без стеснения демонстрирующий зрителю закоулки своего и его, зрительского, мозга, балансирующий на грани вкуса и как будто не признающий никаких авторитетов... Творчество Вашкевича может вызывать восторг или антипатию, но точно так же, как и фильмы Тарантино, равнодушным не оставляет никого. И говорят о нем в последнее время ничуть не меньше — да что там, Вашкевич нынче в моде! Картины Руслана сейчас буквально везде: в галерее «ЛаСандр–Арт», во Дворце искусств, где только что открылся бьеннале белорусского искусства... В Эстонии, Украине, Голландии его выставки вообще стали традиционными. Вдобавок ко всему несколько раз на дню я задумчиво разглядываю творения Руслана, отпечатанные на календаре, которым кто–то из коллег украсил стену нашего редакционного кабинета...
Договориться на интервью оказалось непросто: все мои звонки заставали Руслана за пределами страны. Наконец он сообщил мне адрес своей мастерской в Минске — тихий район старых построек за Троицким предместьем, номер дома, квартира... кажется, 9. Оказавшись на месте и сверившись с блокнотом, я снова почувствовала себя героиней тарантиновских розыгрышей — квартир в указанном доме было только 8...
— Все правильно! — бодро отозвался Руслан по телефону.
— Я тут всех выше!
И дым костра создает уют...
Из окна его мастерской под самой крышей открывается поразительный вид на провинциальный дворик — похожий пейзаж я наблюдала из окна родительской квартиры лет 25 назад. Но даже в моем родном райцентре таких дворов давно не осталось.
— Скоро и этот квартал грозятся снести, — печалится художник, заваривая кофе. — Вместе с палисадником... Когда мне дали эту мастерскую, я был страшно расстроен. Хотя когда–то здесь обитал Олег Луцевич, другие небезызвестные люди... Но к тому времени, когда очередь дошла до меня, мастерская уже давно пустовала — так что мне достались облезлые стены и окно с выбитым стеклом... А потом я вжился, сделал ремонт, поставил тут печку... Поначалу, конечно, печка эта казалась мне, горожанину, настоящей катастрофой. Но потом разобрался с дровами (здесь, на чердаке, есть огромное пространство для дров) — и теперь настолько привык, такая экзотика, романтика... Как там пел Визбор: «Дым костра создает уют...»
— Надо же, а я до сих пор считала, что Руслан Вашкевич — такой вполне себе расчетливый бизнесмен, никак не романтик... Ну а что еще думать, когда в Ночь музеев на одной из главных наших музейных площадок публика сначала дружно срисовывает ваши произведения, а после в «Подземке» открывается выставка якобы запрещенного Вашкевича? Грамотный пиар! Опять же, сами ваши картины вроде и претендуют на то, чтобы шокировать, но людям нравятся. А все потому, что вызов там есть, но как бы исподволь, без агрессии... Что это, если не тонкий расчет?
— Что вы, я совсем непродуманный в этом смысле человек! Для меня важнее не коммерческий успех, а тот драйв, который обеспечивает мне профессия. Другой вопрос, что сейчас недостаточно писать просто хорошие агрессивные или добрые работы. Надо знать, чем живет современное искусство, понимать, где там пульс бьется. Теперь довольно сложно стать художником — многое должно совпасть, чтобы все это начало работать...
— Ну да, немного найдется художников вашего поколения, чьи имена на слуху...
— И это не потому, что их нет! Просто многие оказались вне художественного контекста, увлекшись зарабатыванием денег. Меня это изначально не интересовало, а еще повезло, что сразу после окончания академии искусств вместе с небольшой группой наших студентов я попал на стажировку в Ганновер. И сразу погрузился в такой нормальный, правильный контекст: мы там ходили по музеям, галереям, смотрели, чем занимаются наши современники. И потом, как бы ни было плохо или сложно, своя программа уже в голове была...
— В студенческие годы вы были склонны к эпатажу?
— Знаете, тогда перестройкой будто дамбу снесло — хлынула такая свобода, что все растерялись и нам позволили делать все что угодно. И если раньше человек заканчивал институт и потом лет на 10 куда–то пропадал, то мы смогли выставляться еще студентами. Участвовали в знаменитых прибалтийских бьеннале, триеннале, нонконформизмом увлеклись... В общем, не особенно равнялись на местный микроклимат. Каждый нашел себе кумира где–то вдалеке... Моим личным гуру стал Олег Целков. Хотя это не было особенно сознательно. Однако когда перед защитой дипломов в нашу студенческую мастерскую зашел Гавриил Харитонович Ващенко и поинтересовался, с кем я тут работаю, увидев мои картины, отметил: «А, вижу, с Олегом Целковым!» Поймите, это была вынужденная мера: даже если бы такого кумира не было, его стоило создать, просто чтобы оторвать пуповину, связывавшую нас с альма–матер... С Гавриилом Харитоновичем у меня было немало сложных моментов, хотя я очень уважаю его и как человека, и как учителя. Целый год я даже не учился в академии. Правда, если быть до конца честным, «попросили» меня оттуда не за инакомыслие, а за то, что мы слишком открыто, порой запойно пропагандировали свой анархизм.
— Значит, теперь все иначе?
— Что вы, я давно не пью, совсем! Хотя я — да, алкоголик. И завидую людям, умеющим решать все дела между рюмочками под настроение. Но у меня это каждый раз выливается в целую алкогольную историю, в депрессию, отравление, в потери — физические, моральные, финансовые. Поэтому остается единственный вариант: переключить свой «алкогольный азарт» на работу. Уйти в нее, как в запой.
На птичьих правах
— И все–таки какие цели вы преследуете своим искусством?
— Когда ты на полгода отключаешься от всего и работаешь над проектом, в это время никаких коммерческих соображений, как правило, нет, поскольку не знаешь заранее, какой будет резонанс. Наверное, все определяет твоя вера и энергия. И в конце концов сработает не красивая картина, не удивительные цвета, а что–то другое. Например, способна ли твоя работа действовать на уровне живота мимо головы. Я пытаюсь почувствовать такой момент... Потому что стремлюсь расшатать ваши мозги, расширить мировоззрение. Это же странно, когда люди, прожив жизнь с четкими установками и накопив состояние, считают, что они знают все. И очень забавно, когда удается заставить их почувствовать себя на птичьих правах в этом мире. Глядишь, кто–нибудь и задумается, что не все просто так в нашей жизни... Кажется, я по–прежнему идеалист и верю, что искусство может многое менять. И конечно, провоцировать на размышления — для меня это главное, что–то вроде бомбы, внутри закопанной. Она может и не взорваться, но должна.
— Тем временем многие уверены, что все это вы делаете, как говорится, «по приколу». Старых мастеров вот перерисовываете...
— Это очень серьезный проект! Ведь музейность — очень серьезная проблема в искусстве. Грань между нашей жизнью и музеем такая жесткая, что ты чувствуешь себя муравьем, песчинкой рядом с этими мастерами... Всю свою жизнь я ломаю эти перегородки. Для чего набрал команду из классиков и сделал вместе с ними их постановки. Только девочку на шаре Пикассо, например, изобразил с обратной стороны — ну как в классе мы рисовали натуру. Или взять Гольбейна с черепом... Там же совершенно компьютерный эффект, сотни лет его не могли разгадать. И вот у меня получилось такое красивое ответное письмо Гольбейну. Ведь и мы сами — только сумма впечатлений других людей... Вообще–то этому проекту уже лет 10. Но сейчас в Москве одна галерея им сильно заинтересовалась, и теперь я хочу сделать новый проект «Рифмы» — выяснить, как импровизация на тему классики воплотилась в моем искусстве.
Остров имени себя
— Это правда, что у вас выставки расписаны на месяцы вперед?
— Ну, конечно, есть какие–то планы, сотрудничество с галереями, но мне не нужно так много. В идеале хотелось бы иметь дело с одной галереей и раз в год делать там хорошую, продуманную выставку. Обзавестись менеджером–агентом — я же как бизнесмен неталантлив абсолютно... Но арт–рынка у нас нет, и, честно говоря, я пока не представляю, откуда он может возникнуть. Это же смешно, когда в нашем огромном городе всего одна частная галерея. Нонсенс!.. А знаете, как замечательно устроены дела в Эстонии? Там, например, 25 процентов прибыли от реализации спиртных и табачных изделий отчисляют на культуру. И никому не надо ходить с протянутой рукой по чиновникам и спонсорам.
— В принципе, понятно, почему наши художники уезжают, вас–то что держит?
— Ну как — семья, дети... На самом деле, когда уехали Тишин, Залозная, Задорин, я тоже внутреннее был готов это сделать. Даже сбором бумаг занялся. Но это оказалось таким скучным процессом, а у меня — планы, идеи, я работать хочу! Ну и остался... Хотя иногда мысли об отъезде возвращаются. Кажется, вот сейчас ка–ак сделаем выставку — и все увидят и процесс пойдет, а ничего не происходит. Эти молодежные выставки... В последние два года ничего скучнее я не видел. Нет ни свободы, ни эксперимента, разгильдяйства даже нет — все причесанные, все хотят поскорее начать продаваться. Неинтересно это, когда никакой конкуренции...
— Но проходят же теперь и у нас выставки роскоши, выбирают самых красивых и успешных людей Минска (одним из которых когда–то, помнится, назначили и вас) — глядишь, скоро и тема искусства попадет в круг интересов нашего бомонда...
— Игры бомонда местного розлива — это так несерьезно... Кстати, в список успешных красавцев я попал в тот год, когда сделал «Искусственное дыхание», — помните картинку с Мальвиной и Буратино? В свое время ее еще со «Славянского базара» сняли. Вообще–то это случайная работа — такая шутка, дурилка картонная. Просто подумалось однажды: а сделаю–ка я такой китч, «китчуган, дерибас» такой цветной... Ну и сделал. Так она теперь такие странные круги наматывает — в Интернете, в блогах, знакомые вон с Валаама приехали (там народу творческого много), привезли журнал «Роллинг Стоунз», где ее напечатали уже анонимно, без подписи. Я не обиделся — значит, она уже вошла в подсознание как нормальный такой штамп... Но для меня это далеко не знаковая работа, просто шутка такая...
А планов у меня много. Да и время сейчас так изменилось, что необязательно куда–то уезжать, чтобы нормально функционировать. К примеру, я знаю одного парня, который в Слониме живет, а на «Уорнер бразерз» работает. И я вот сейчас отправляю работы на хорошую выставку в Цюрих — то есть эти отношения, связи теперь как–то сами появляются... Опять же, мы все равно нигде не станем своими. Наблюдаю за людьми, которые в свое время уехали отсюда: они же до сих пор пытаются оправдать для себя этот шаг, причем прежде всего материально — хорошим домом, машиной... Меня же это все еще не интересует, я пока не связан обязательствами ни с одной из галерей, так что могу свободно создавать здесь свой остров и заселять его собой... Вообще, это хорошо, когда художник не становится сильно востребованным слишком рано. Тогда он имеет возможность шире проявить себя. Конечно, любому хочется скорее стать коммерчески успешным, но на самом деле это тебя подрезает и дальше ты работаешь уже на уровне твоей востребованности. Но чем позже тебя срежут, тем потом гуще будет крона, тем больше ты впоследствии сможешь себе позволить. Важно только выстоять...
