В 1921 году половина нашей республики с населением почти в четыре миллиона оказалась в юрисдикции польского государства. Новая власть не спешила развивать здесь экономику, промышленность, культуру. «Польшу Б» (так называли поляки присоединенные земли) считали скорее сырьевым придатком «Польши А». Тяжелее всех в те годы жилось крестьянам: семьи большие, земельные наделы малые, лес панский, река тоже. Чтобы прокормиться — или в батраки, или на заработки в дальние страны. В аренду взять землю можно, но на грабительских условиях. «Отец пашет, сеет рожь, овес. Выращивает, а когда уберет урожай, — себе четвертую часть, остальное пану», — вспоминает жившая «за польскім часам» Елена Стрихар, бывшая учительница белорусского и русского языков из деревни Серебрище Барановичского района.
Елена Стрихар.Что прикажут, то и делали
Елена Ивановна, которой уже 89, живет в деревне на улице Центральной. Прямо к ее двору ведет «брукаванка», которая появилась при поляках. Местные до сих пор называют ее «шароварка». Каждый житель деревни старше 18 лет должен был отработать на «шароварке» одну-две недели. За работу гмина платила только приглашенным укладчикам плитки, для крестьян это была повинность.
— Мои отец, мать, тетка на работу шли с лошадью, возили песок, камни. Остальные, кто без тягловой силы, грузили, копали, носили, — показывает дорогу Елена Ивановна. — Жизнь за «польским часом» вспоминаю как страшную нищету. По весне не то что картошины в закромах не сыщешь, крапиву в округе всю съедят. Работали тяжело, и все вручную. Я еще при Польше (в семь лет) жала хлеб. Жну, кладу, связать сноп силенок не хватает, и за мной идет мама. Картошку копали, коров с двоюродным братом пасли.
В семейном архиве Елены СТРИХАР хранится ее метрика на польском, позже переведенная на русский язык.
По рассказам свидетельницы, в Серебрищах были два помещика — родные братья Христовские. Их дома стояли поодаль от деревни, оба деревянные, добротные: один — на пригорке, второй — чуть ниже. В каждом жили «парабкі» — сельчане, обслуживающие домовладение. В усадьбе большой сад, обнесенный двумя рядами лип, пасека. Приходит жатва, по деревне идет панский управляющий — созывает батраков. В день платили до четырех злотых. Для сравнения, вызвать врача из Молчади для больного стоило 20 злотых. А болели от тяжелого труда и жизни впроголодь часто целыми семьями. Елена Ивановна вспоминает жуткий эпизод. Как-то зимой всю семью свалила эпидемия гриппа. Печь вытопить некому, и ее трехлетний брат Толя бегал по холодной земле. Заболел. Денег вызвать доктора не было — малыш умер от воспаления легких.
Семья Елены Стрихар среди бедняков считалась среднезажиточной. На восемь душ приходилось 4,5 гектара земли. Это получастка. Были и те, кто владел участком, — девятью гектарами. Но большинство сельчан — бедняки-бедняками — имели не больше полутора гектаров. Выживали только за счет того, что батрачили семьей на помещика, — пахали, косили, что ни прикажут, делали.
Дедушка и бабушка Елены СТРИХАР — Ульян и Юлья СТРИХАР.— Пан делил свой луг на «дзялкі» и давал участки в аренду. Мой отец все лето косит, сушит сено. Приходит пора свозить его домой, нам — десятая часть, остальное пану, — рассказывает сельчанка о том, какая «справедливость» торжествовала при Польше. — Лес тоже панский. Ходить туда не запрещали, но как только соберешься по ягоды, лесник с кружкой стоит — отсыплешь в его ведро и дальше собирай. С грибами то же самое. Неудивительно, что люди недовольны были порядками. Маленькая была, но помню, как вечерами собирались у нас в хате, резко высказывались против новой власти. Отец был грамотный, читали газеты, обсуждали.
Так получилось, что Елена Стрихар дважды училась в первом классе. Поначалу в польской школе, потом в советской. При поляках детей учили: отечественные писатели — Мария Конопницкая, Генрик Сенкевич, Зыгмунд Красинский. Говорить на родном белорусском (хотя это была скорее помесь белорусского с русским) можно было только дома. За любую провинность учитель с немецкой фамилией Наглер ставил в угол на колени. А мог дать обиженному ученику ножик — тот срезал палку, а учитель пару раз перетянет по мягкому месту обидчика. Когда пришли Советы, девочку снова записали в первоклассники, и там она узнала про Якуба Коласа, Янку Купалу, Змитрака Бядулю. После окончила десять классов и выучилась на педагога-филолога.
Тетя Елены Стрихар Фекла СТЕФАНОВИЧ и ее супруг Иван после освобождения Западной Белоруссии вернулись на родину, в Барановичи. Снимок из миграции, 1925 года.
— Когда была маленькой, с нами жила родная сестра отца Фекла. В 1930-е годы тетка вышла замуж. Ее Иван Стефанович был рукастый, она грамотная (еще при царе окончила четыре класса церковно-приходской школы). Конечно, в Серебрище им делать нечего было, и, как только Западная Беларусь отошла полякам, они уехали в Вильнюс. Придет письмо оттуда, вечером соберемся в хате и отец в голос читает. Интересно было послушать, мы из деревни никогда не уезжали. До сих пор храню семейную фотокарточку (1925 года) тетки и ее мужа. Уже после 1939-го Стефановичи вернулись в воссоединенную Беларусь. И тетка рассказывала, что участвовала в антипольских демонстрациях в Вильнюсе и даже была знакома с одним из организаторов комсомольского движения Западной Беларуси Сергеем Притыцким. Она очень гордилась этим фактом.
Елена Стрихар запомнила на всю жизнь тот сентябрьский день 1939 года, когда мимо деревни шли советские танки:
— В Серебрищах на грядках не осталось ни цветка. Люди кидали цветы на танки, а они шли и шли беспрерывно, начиная с обеда и до глубокой ночи. Односельчане соорудили две торжественные арки: в начале деревни и в конце. Вкопали деревянные столбы, украсили ветками. У каждой калитки стол с угощениями — и выпить, и закусить. После танков шли машины, потом конница, пехота. Угостить солдатика было большой честью, на столы несли все, что было припрятано в закромах.
Мама Елены СТРИХАР Мария с родной дочерью Марией и племянницей Раисой.
После освобождения Беларуси панскую землю раздавали крестьянам. В Барановичском краеведческом музее есть снимок, на котором землемер «козой» нарезает участки. Семье Елены Стрихар добавили 70 соток. Панских лошадей, свиней и прочую живность государство изъяло и раздало крестьянам.
— Когда паны услышали, что приближаются советские войска, они бежали. Как сложилась их судьба, никто и не знает. В одной помещичьей усадьбе «парабкі» перебрались из своих халуп в панские покои, там же выделили квартиру директору местной советской школы Андрею Михальчику. Во втором доме разместилась сама школа, я туда ходила со второго по четвертый классы, — делится воспоминаниями сельчанка. — В 1941-м помещица (жена одного из панов Христовских) с дочкой вернулась вместе с немцами. Часть земли, коров забрала в свои владения. Помню, как через своего управляющего Бжезовского передала в деревню записку, наказывала: «Кто разобрал наших лошадей, коров и другую живность, — сбить масла и яиц, передать в немецкий гарнизон в деревне Молчадь» (где она разместилась).
В ТЕМУ
Цитаты из Kalendrz Popularny Baranowicki, 1939 год:
«Здешний мужик — доморощенный философ, мечтательный, ставящий свободу превыше всего, труднее всего ему удалось бы понять материализованного мужика Велико-Польши и Поморья».
«В деревнях немало кузнецов, плотников, портных, сапожников, колесников, плетельщиков корзин, печников. Местным людям никак не откажешь в ловкости, умственных способностях, а также немалой оборотистости при случае. Если этот народ получит общее и профессиональное сельскохозяйственное образование, если воспитается в кооперативных организациях в общественном плане, то он, молодой, свежий, в будущей возрожденной польской деревне может занять не последнее место среди народной интеллигенции».
КОММЕНТАРИЙ
Ирина САЙКО, научный сотрудник Барановичского краеведческого музея:
— Естественно, в 1939 году Красную армию в Западной Белоруссии встречали как освободителей. Ведь почти 20 лет страна была не по своей воле разделена на части, сколько семей было разделено государственной границей. Активно шла полонизация населения. Делопроизводство велось на польском языке, образования на белорусском нельзя было получить. Костелы чувствовали себя намного вольготней, чем православные церкви. Поляки в «кресах восточных» были в привилегированном положении, а вот права белорусов, евреев ущемлялись, что способствовало развитию национально-освободительного движения.
Важные должности занимали поляки. Во всех поветовых центрах и центрах воеводств строили чиновничьи поселки — для специалистов из Центральной Польши, которых присылали на завоеванную территорию, чтобы создавать учреждения и налаживать послевоенную жизнь. Это целые микрорайоны с добротными, в один-два этажа усадебного типа домами, благоустроенными водопроводом. Их еще можно увидеть в Несвиже, Новогрудке, Бресте, Барановичах, Поставах, Глубоком. Естественно, белорусы и не мечтали о таком жилье.
В сельскую местность польские власти присылали осадников. В основном это польские военные в отставке, которым при переселении выделяли бесплатно или за символичную плату землю. В ежегоднике Kalendrz Popularny Baranowicki за 1939 год отмечалось: «Эти люди (осадники) имеют свою организацию, отстаивающую их интересы, и к тому же находятся под опекой государства».
Польское правительство не собиралось развивать экономику «восточных кресов», строить промышленные предприятия. Западную Беларусь, Украину рассматривали как сырьевой придаток, а наши края славились молочными продуктами (особенно сырами), медом. Для крестьян всегда земля была главной ценностью, а ее не хватало. 111 тысяч домохозяйств в Новогрудском воеводстве (туда входил Барановичский повет) относились к разряду мелких бедняцких. У 17 с половиной тысячи семей из них было всего 20 соток земли. У 51 тысячи — от двух до пяти гектаров. Конечно, и этого было мало, чтобы жить и не бедствовать. А теперь для сравнения число польских помещиков: 768 владели угодьями до 100 гектаров и 1273 — более ста.
ostapchuk@sb.by
